Посмотри, наш сад погибает - Ульяна Черкасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты пришёл за моей жизнью, а я вручила её тебе и понадеялась, что ты будешь беречь. Прости, – на пухлых губах играла смущённая улыбка. – Но когда ты теряешь себя, то невольно пытаешься найти во всех вокруг.
Кажется, это было оно. Кажется, так признавались в любви. По крайней мере, это было похоже на то и невыносимо неправильно.
Но Велга больше не смотрела на Войчеха. Она отвернулась к реке, и теперь он мог видеть только, как шевелились её губы и кудри слегка развевались на ветру, касаясь щеки. Она не переставала улыбаться, но в улыбке той сквозила грусть.
– С тех пор как ты пришёл в мою жизнь, я себя потеряла. И пыталась найти во всех, кого встречала. И в тебе тоже, – она бросила на него короткий задумчивый взгляд. – Но я ошибалась. Мне нужно было искать саму себя.
– Нашла?
Всё же это оказалось признанием, пусть и в собственной ошибке. И от этого стало… горько. Войчех отвернулся, не желая на неё смотреть. Он должен был убить её, а не желать признаний. Они были ему не нужны.
– Я хочу предложить тебе заключить договор, – её голос вдруг переменился.
Удивительная, безрассудная, отчаянная храбрость. И какая же глупость.
– Ты – мой договор.
– И я хочу, чтобы ты отменил его. Я хочу заключить договор с Мораной.
Белый невольно усмехнулся.
– Ты? – переспросил он насмешливо. – С Мореной?
Вряд ли она могла разглядеть лицо Войчеха так же хорошо, как он видел её, но посмотрела строго, поджав губы.
– Сюда идут люди князя Матеуша. Их куда больше, чем вас. Тебе не спастись. И он будет преследовать Воронов, если я погибну, пока никого не останется. Я рассказала ему обо всём: о вашей матушке, о Граче, о тебе. Он знает, как вы выглядите. Знает, как работаете…
– Он и так знал, – пожал плечами Войчех.
– Что?
Яблоня позади заскрипела, и звук тот походил на старческий смех.
– Матеуш Белозерский вырос здесь, на Трёх Холмах. Думаешь, он не знал о нас? Я видел его не раз. Он приезжал прямо сюда, к матушке, она помогала ему с его… – он махнул рукой себе за плечо. – Этот твой князь смертельно проклят и жив до сих пор только благодаря заклятиям.
– В Старгороде при нём была чародейка…
– Ага. Сюда ездить далековато.
Некоторое время Велга молчала, кусая губы, а Войчех наблюдал за ней. Левое запястье скрутило, обожгло. Он прикусил изнутри щёку, сдерживая стон, и неожиданно понял, как сильно надеялся, что эта ночь, этот разговор не закончатся. Потому что, когда это случится, ему придётся исполнить договор.
– Где ты была? – вместо всего остального спросил он.
Потому что устал. Потому что эта ночь в самом разгаре лета была и без того слишком короткой, и Войчех уже чуял приближение рассвета. Даже не оборачиваясь, он мог сказать наверняка, что небо над перелеском уже посветлело.
– В монастыре.
– Собралась уйти в монахини? Тебе не пойдёт чёрный. И такие волосы покрывать не стоит.
– Когда я выйду замуж, волосы всё равно придётся покрыть.
– Значит, не выходи.
Она вдруг захихикала, и звук этот прозвучал немыслимо чуждо в летней ночи под мёртвой яблоней.
– Между прочим я уже замужем за… ох, леший пойми, за кем. Я выходила замуж за одного, но клятвы давала другому. А теперь пообещалась третьему.
– Не исполняй их. Эти клятвы. Никому.
Все клятвы, что давал Войчех, он уже нарушил. И все – ради Велги.
– А ты? – на губах её играла лукавая лисья улыбка. Даже в сумраке ночи, где всё вокруг было серым, Велга горела тёплым ярким пламенем. – Нарушишь свои клятвы?
В ответ Войчех потянулся вперёд. Она была тёплой, манкой, желанной, такой живой. И рядом с ней он тоже казался себе живым, настоящим, стоящим…
От неё пахло дурманяще сладко: цветами и кровью.
Он должен был желать её. Её смерти, не тела. Её криков, не поцелуев.
Но Войчех не имел права желать чего-либо для себя. Он жил ради госпожи. Ради матушки. Ради тех, кто подарил ему жизнь.
Но как хотелось чего-то для себя. Кого-то для себя. Её губ, рук. Её всю – целиком.
– Ты больше никогда ко мне не притронешься.
Ночь прошла.
Велга смотрела ему прямо в глаза. Её, серые, с зелёными колдовскими крапинками, горели незнакомым огнём.
– Скоро здесь будет Матеуш Белозерский, – прошептала она. – Я поклялась стать его женой. Я велела ему убить всех вас.
Она улыбалась. Криво, чуждо, неправильно. Так, как не должна была улыбаться.
– Ты врёшь.
– Зачем мне врать? У вас мой брат. Он ещё жив? Даже если нет, у тебя договор на мою жизнь. А я хочу жить, Войчех. И я готова разменять свою жизнь на твою.
Белый отстранился, взглянул на неё трезво, стряхивая морок страсти. Нет, она не врала. Быть может, всё время до этого врала. Но не теперь.
– Что ты хочешь?
– Договор. Твой обменять на свой.
– Это невозможно.
– А если ты, и твоя матушка, и все Воронята умрут… это станет возможно?
– Прежде чем твой князь до меня доберётся, я убью тебя.
– Тогда вам тем более не будет покоя. Ты на Трёх Холмах, Войчех. На том берегу Модры, – она посмотрела на реку, темневшую за туманом, – Тихая стража, которая охотится на таких, как ты. На этом берегу до самой Вышни власть Матеуша Белозерского. У него люди, деньги и жгучее желание отомстить за свою невесту… за меня.
Невесту…
Она поднялась, отряхнула одежду от травы, поправила растрепавшиеся волосы. Щенок, зевая, тоже встал.
– Так что ты решил? Жертву я уже принесла. Заклятие прочитала.
Когда она изменилась? Или…
– Что с тобой случилось?
– Ты. И ещё мой дорогой князь Белозерский. И мой первый жених и его сват. Много чего, – она нахмурила рыжие брови и повторила: – Так что ты решил? Вадзим уже знает о моём требовании. Я принесла в жертву ворона, прочитала заклятие.
Белый оглянулся на перелесок. Если люди князя и вправду спешили сюда, то покажутся они с этой стороны, от деревни Пяски. Но там на опушке был Вадзим. Огромной, неповоротливой тенью он стоял на тропе, что вела от Пясков к их убежищу.
Вот почему горели знаки на запястьях. Белый задрал рукав. На левой руке остались всё те же два шрама в виде вороновой лапы, из них текла кровь, чёрная, точно смола.
– Не может быть, – неожиданно хрипло произнёс он и поднялся, стал спускаться по тропе к реке. – Пошли! – крикнул он через плечо.
– Куда ты?
– Тебе же нужна моя матушка? Так пошли.
– К