Посмотри, наш сад погибает - Ульяна Черкасова

ослепительного света и от взгляда матушки. Он точно мальчишка ябедничал на брата и сестру. Но он же… он пытался спасти их всех.

– Прости, матушка.

В ответ раздался ехидный смешок.

– Ты офибся, Белый Ворон, – повторила она в который раз с прошлого заката. – Ты наруфил договор.

– Я хотел узнать правду…

– Ты проявил слабость, когда долфен быть рефителен. И за это пострадали остальные. Форонят угнали.

– Я всё исправлю. Только…

Что готовила матушка для госпожи? Белый всегда считал, что после своей смерти матушка назначит его главным из Воронов. Он был её любимым сыном, он родился мёртвым, именно его благословила госпожа. Но теперь…

– Что будет с нами? Если госпожа возродится…

– Сависит от тебя, – обрезала сердито старуха. – Я щитала, ты лусфе справифься. А ты…

– Кто станет главным из Воронов? Галка мертва, Грач предал нас ради чародеев Совиной башни…

– С Грасом я сама расберусь. Не лесь.

Он отпустил лопату, переступил могилу и оказался рядом с матушкой.

– Я твой лучший сын. Я всегда оставался верен. Я…

– Ты, ты… – из огромного рта вырвался квакающий смех. – Ты окасался слабее. Ты расосаровал меня.

– Матушка…

Вскинув руку, она без слов велела ему замолчать. Тяжело, медленно она наклонилась, зачерпнула горсть земли и бросила в могилу.

– Сакансивай.

Поправив череп на ветвях, она пошла вниз по тропе.

Там, у самой реки, в зарослях, куда тяжело было пробраться случайно, не зная дороги, ещё в детстве была прорыта землянка. Её построили три немых мужика. Только когда матушка принимала у них работу, и после, когда Белый и Грач закапывали их тела под входом в землянку, Войчех понял, что немыми они были не от рождения.

Теперь, когда избы не осталось, матушка укрылась в землянке. Туда же отнесли мальчишку. Буривоя не спешили убивать. Матушка тоже ждала чего-то, тянула.

Белый вонзил лопату в землю и подошёл к останкам избы. Под чудом уцелевшей крышей хлева лежал связанный Вадзим. В стороне тихо сопела во сне корова.

– Лежишь? – Белый скривился от одного вида гусляра. – Лежи. Матушка решит, что с тобой делать.

– Белый…

– Не говори со мной. Сказать тебе нечего.

– Ты и сам не хотел её убивать. Мы нарушили правила. Нельзя общаться с жертвой, а мы к ней привязались…

Если бы лопата по-прежнему оставалась у него в руках, так он сломал бы шею Вадзиму.

– Я ни к кому не привязываюсь, – прорычал он.

Безмозглому пропойце хватило мозгов не спорить. Белый собрался уходить, когда тот позвал его:

– Дай воды… прошу.

– Мертвецам незачем пить. А ты скоро сдохнешь, – он развернулся, сделал шаг, и снова его остановили.

– А ты? – бросил ему вслед Вадзим. – Что будет с тобой? Я слышал ваш разговор. Белый, ты был прав. Это неспроста, Воронов и вправду хотят стравить. Только это не враги, а старуха. Она сбрендила, Белый. Она же, получается, принесла Ворону в жертву. И Галку хотела, да не получилось. Кто будет следующий? Ты или Грач? Тот, кто окажется слабее?

Медленно, словно сражаясь с собственным телом, Белый оглянулся на гусляра. Тот лежал мешком, задрав голову, и пытался заглянуть ему в глаза, хотя вряд ли мог разглядеть что-либо при тусклом потустороннем свете, лившемся из глазниц черепа.

– Ты заговариваешь мне зубы. Надеешься, что я тебя спасу?

– Я пытаюсь спасти тебя от тебя самого. Старуха хочет оживить Морену!

– Мы с матушкой служим госпоже…

– Смерти! Смерти! Одно дело выполнять заказы на убийство, другое – пытаться оживить саму смерть. Она и сейчас опасна для всех нас. Но что будет, если она воплотится в Воро́не?

– Я верен своей госпоже…

– А уверен, что оно того стоит? Тебя как барана принесут в жертву.

– Я верен своей госпоже. Она подарила мне жизнь…

– Да ты и вправду баран, – Вадзим в сердцах сплюнул на землю рядом с собой. – Вали! Иди к своей матушке, выполняй все её безумные прихоти. И жди, когда тебя следующим зарежут на могиле Вороны, – кряхтя, он перевернулся на другой бок, и лица его стало не видно. – Вали, говорю же. Меня грохнут, да, но тебя следующим.

– Госпожа любит меня…

– Тупоголовый баран. Заладил…

Спорить не было смысла.

Мертвецкий зелёный свет ударил в лицо. Белый оглянулся на яблоню и прищурился. Череп Ладушки развернулся к нему и наблюдал горящими глазницами.

Какой у него оставался выбор? Белого Ворона связывали клятвы, которых он, быть может, и не желал давать, которые вырвали из него против его воли.

Борясь с самим собой, он достал нож. Вадзим вздрогнул:

– Ты… решил? Точно?.. Слушай, Белый, я же… я не нарочно.

Для такого здорового, сильного мужика гусляр был позорно труслив.

Белый перерезал путы.

– Убирайся подальше, – велел он. – И больше никогда не возвращайся.

Дёрнувшись, Вадзим резко сел и зашипел, пытаясь поднять затёкшие руки. Упираясь ногами, он отполз на заду подальше. Лицо у него было вытянувшееся, бледное, покрывшееся испариной.

– Хоть не обоссался, – усмехнулся Белый. – Уходи. Если госпожа не покарает тебя сама, однажды это придётся сделать мне.

Он поднялся первым, убрал нож и пошёл в сторону яблони, на свет. Ладушка наблюдала за ними. Быть может, она уже обо всём рассказала матушке. Белый не был уверен, на что способны её чары.

– Эй, Бе… Войчех! – окликнул его Вадзим, но Белый не обернулся. – Ты всё-таки… я всегда знал, что в тебе есть что-то человеческое. Спасибо.

* * *

Три Холма

На закатной службе в маленькой часовенке пробил колокол. Воронят согнали в угол и заставили молиться. Князь стоял у самого сола, а Велга, сославшись на духоту, осталась у приоткрытой двери. Там же, где стоял дружинник, привёзший её из монастыря в поместье.

Он делал вид, что молился, но сам не сводил глаз с Велги.

– Хотьжер, – улыбнулась она.

– Ты запомнила моё имя, господица? – прошептал он, расплываясь в улыбке.

– Конечно…

Они замолчали, и в молчании их родилось непривычное смущение.

Хотьжер был немногим старше неё. Статный, с тёмными прямыми волосами и тёплыми ореховыми глазами. Он казался бесхитростным, но Велге теперь во всех виделся подвох.

– Значит, – кашлянув, проговорил дружинник, – ты возвращаешься в столицу?

– Не совсем. Князь просил передать тебе это, – украдкой она протянула ему бересту с печатью Белозерских. – Прочитаешь потом.

Она не стала дожидаться окончания службы. Сказавшись больной, можно было прогнать всех холопок и остаться одной. И рано погасить свечи, чтобы никто не беспокоил.

А позже, когда затих весь дворец и заснул даже ворон в клетке, Велга оделась, захватила клетку с птицей и погладила на прощание Мишку. Он сонно лизнул ей ладонь.

– Оставайся здесь. Так будет