Горькая сладость - Лавейл Спенсер

Она улыбнулась и кинулась наверх. Да, конечно, он не купил ей хрустального дворца на «Озере высоких башен» с видом на Золотой берег и с Чикаго под ногами, но она соскучилась по нему, черт возьми, как он ей нужен! Она хотела его вернуть, хотела, чтобы кто-то открывал ей дверь гаража, готовил завтрак, чистил, чинил и заправлял ее машину, подстригал газоны и приносил кофе в постель в субботу утром. А когда она забирается под одеяло, ей нужен кто-то, кому она необходима и желанна как женщина.

Поднявшись наверх, Нэнси швырнула чемодан на кровать и сбросила с себя хлопчатобумажный костюм цвета розового шампанского. В комнате было еще светло от заходящего солнца, но Нэнси включила свет у зеркала над столиком с косметикой. Наклонившись к нему, Нэнси тщательно осмотрела свое лицо, смахнула частичку осыпавшейся пудры со щеки, погладила шею. Тонкой кисточкой подправила линию бровей. Затем взяла большую щетку и, сдернув заколку для волос, швырнула ее в груду прочего барахла на туалетном столике и стала яростно причесываться, резко откинувшись назад. Распушившиеся кончики волос щекотали ей плечи. Отбросив и щетку, Нэнси внимательно рассмотрела себя в зеркало и сбросила персикового цвета комбинацию, бюстгальтер и трусы, позволив им упасть на пол, как лепестки цветка к ногам Мадонны.

Она погладила себя по плоскому животу, провела руками по бедрам вверх, к ребрам, поймала в ладони свои груди изящной конической формы и приподняла их, нацелив соски прямо в зеркало.

Как она истосковалась по сексу. У них все так хорошо получалось. Но мысль о том, чтобы испортить тело беременностью, казалась ей чудовищной. Некоторым женщинам это необходимо, другим — нет. Почему он не может понять такую простую вещь?

Пройдя в захламленную уродливую ванную комнату, Нэнси наполнила ванну, растворила шампунь и, взбив пену, со вздохом погрузилась в воду. Лежа в ванне с закрытыми глазами, она думала об Эрике. Ждать до завтра — слишком долго. Одевшись в новый костюм и спрыснув себя духами «Пэшн», которые так нравились Эрику, Нэнси решила узнать, не изменил ли он свое решение о разводе.

Ожидая, пока кто-нибудь ответит на стук в дверь, Нэнси брезгливо осматривалась вокруг. Если здесь и было место, которое она ненавидела больше собственного дома, так только эту вонючую дыру. Рыба, о Боже! — да она не выносила само звучание этого слова. После такого запаха она не сможет съесть даже филе махимахи. Как вообще можно работать в таком зловонии, было выше ее понимания. Вся эта проклятая деревяшка провоняла насквозь!

На стук вышла Анна, как всегда небрежно одетая в ужасную футболку с надписью на груди «Марафон бабушек-88».

— Привет, Нэнси.

— Здравствуйте, Анна. — Нэнси приблизила свою щеку к щеке Анны. — Как поживаете?

— О, как сказать... мальчики не дают покоя. Улов хорош, по-настоящему хорош. А как ты?

— Тоже занята. Но одиноко.

— Да... конечно, иногда нам всем приходится пройти через это. Я полагаю, ты зашла повидать Эрика? Он в сарае для чистки рыбы, заканчивает работу.

— Благодарю.

— Будь внимательней на своих каблуках в такую темноту, — предупредила Анна.

Нэнси пересекла усыпанный гравием двор и направилась к доку и внешним строениям. Было уже десять вечера. Под деревьями сгустилась темнота, но над сараем для чистки рыбы висела одинокая лампа. Внутри этого убогого строения горела еще одна тусклая лампа, освещавшая цементный пол и грубые доски стены. Подходя к дому, Нэнси прикрыла нос рукой и постаралась перебить запах, внюхиваясь в «Пэшн» — любимые духи Элизабет Тейлор.

Ниже к озеру заливалась руладами жаба, стрекотали сверчки, жужжали жуки, и насекомые колотились о стекло ламп. Какое-то из них запуталось в прическе Нэнси и та, согнувшись, яростно попыталась выбить живность из волос. Из сарая доносились два мужских голоса, приглушенных струей воды, бьющей из шланга по цементному полу и заглушающей шелест гравия под ногами Нэнси.

Нэнси остановилась в дверях и прислушалась.

— Да, я не сказал бы, что она в восторге. — Это был Эрик.

— Ты думаешь, что она его не хочет? — Это Майк.

— Она не хочет серьезных изменений в своей жизни.

— Можешь передать ей от меня, что мы тоже не хотели ничего подобного, но, после того как заполучили Анну, не обменяем ее ни на что на свете.

— Но с Мэгги все немного иначе, Майк. Она боится, что не сумеет справиться с гостиницей, имея на руках ребенка, который плачет по ночам и требует уйму других забот. И она, скорее всего, права.

— Да, я об этом не подумал.

— И, кроме того, она считает, что слишком стара для этого.

— Но какого рожна, парень! Она же знает, что ты мечтал о ребенке всю свою жизнь?

— Знает и говорит, что будет его любить. Просто она в шоке.

— Когда он родится?

— Через четыре с половиной месяца.

Нэнси услышала достаточно. Ее будто обожгло. Лицо вспыхнуло, и сердце бешено заколотилось. Вода все еще била о бетон, и Нэнси незаметно удалилась, уже не прислушиваясь к голосам из сарая. В тени тополей она проскользнула к своей машине, тихо влезла на водительское сиденье и схватилась за руль. Накатывающиеся слезы щипали глаза.

Он обрюхатил ее. Сокрушенная и растерянная, она опустила голову на костяшки пальцев и почувствовала, как кровь приливает к лицу и шее. Страх, шок и злость сотрясали ее тело. Боязнь грядущих, неизвестных еще неприятностей, разрушенный дом и финансовое благосостояние, конец всего их жизненного уклада, который она тоже хотела изменить, но не так — по своему свободному выбору, а не по принуждению.

Она страшилась потерять человека, которого покорила в двадцать лет, и покорить второго такого в сорок ей вряд ли удастся.

Это был шок, потому что это все-таки произошло, а она надеялась, что сможет его вернуть своей красотой, сексуальностью, интеллигентностью, амбициозностью. Она думала, что, соглашаясь подумать о ребенке, вернет его чувства.

Она была зла на него, потому что он отвернулся и отверг ее усилия, потому что сделал ее посмешищем в глазах всех, спутавшись со своей бывшей любовницей.

«Как ты смеешь! Я пока еще твоя жена!» Слезы полились рекой, слезы предчувствия страданий, которые ей еще придется перенести.

Будь ты проклят, Сиверсон, чтоб твоя вонючая лодка утонула вместе с тобой и оставила ее одну с твоим недоноском.

Она ревела. Била кулаками по рулю. Измученная и отчаявшаяся женщина, позволившая затянуть себя в это ненавистное место вопреки своему желанию. И это она, которая отказалась от так сильно любимой ею городской жизни, чтобы приехать сюда играть пьеску Капитана Агаба. Она, которая проводит пять дней в неделю в разъездах, пока он трахает других баб! Если бы они жили в Чикаго, никому до этого не было бы дела, но здесь все узнают мгновенно — его семья, почтальон, вся эта проклятая рыбацкая флотилия.