Косарев - Николай Владимирович Трущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дискуссия Косарева с молодыми социалистами показала, что на пути единения их сил с коммунистами во имя мира стояла раскольническая политика лидеров Социалистического интернационала молодежи (СИМ), а также сектантские ошибки, допускавшиеся молодыми коммунистами. Необходимо было искать новые, неординарные пути для преодоления этих трудностей. И Косарев нашел их.
В мае 1934 года ЦК ВЛКСМ впервые в истории пригласил в Советский Союз делегацию одной из ведущих секций СИМа — «Молодую гвардию» Бельгии. На встрече с ней Косарев показал себя настоящим красным дипломатом. Тактично, но и настойчиво он разъяснил молодым социалистам цель и смысл единого фронта в условиях наступления фашизма и угрозы войны, раскрыл важность проведения в борьбе с фашизмом принципа пролетарского интернационализма.
Возвратясь на родину, делегаты «Молодой гвардии» опубликовали правдивый материал о поездке в нашу страну. Под давлением обстоятельств Исполком СИМа был вынужден обсудить в августе 1934 года вопрос о едином фронте, результатом чего было некоторое послабление организациям, уже ведущим переговоры на эту тему с молодыми коммунистами.
Но вернемся на Парижский конгресс. Поздно вечером, когда делегации угомонились и в отеле «Дю Норд», что в районе Северного вокзала, наступила редкая минута тишины, Будниченко застала Косарева в небольшом холле. Он сидел в глубоком кресле, задумался и не сразу ответил на ее приветствие.
— Да очнитесь вы, Саша! Что стряслось с вами? Я вам говорю, говорю, — тараторила она с ярким украинским акцентом, — а вы все молчите и молчите…
— Прости, Наташа, задумался. Какой же я недотепа, что иностранные языки не изучаю. И знание их мне так нужно сейчас, не говоря уже о будущем! Вон Тамара Мотылева как шпарит на трех языках… Настоящий полиглот!
Косарев глубоко вздохнул. И замолчал. Потом тихо и будто бы доверительно сказал:
— Не от зависти так говорю. Сегодня на встрече с социал-демократами я прямо-таки физически почувствовал себя рыбой на песке, когда Тамара вдруг с переводом замешкалась. И еще. Я собеседнику в глаза привык смотреть, в них читать, как он к моим словам относится. Понимаешь? К моим словам, а не озвученным другим человеком. У каждого человека есть своя, неповторимая интонация в голосе, единство слова с чувством, с отражением в глазах. Они же обогащают слова. Эх! Да, что и говорить…
То была давнишняя, но так и не исполнившаяся мечта Саши Косарева. Еще в двадцатых годах, отвечая на вопрос анкеты: «Где бы хотел учиться?» — он назвал комвуз и добавил: «изучать иностранные языки». Позже Саша стремился к тому, чтобы будущее поколение оказалось счастливее и удачливее его. Потому и обратился он в 1935 году через «Комсомольскую правду» к преподавателям иностранных языков с призывом: улучшить преподавание в школах, вузах, на курсах! Первыми на призыв Косарева отозвались дирекция и преподаватели иностранных языков Московского энергетического института. Они вызвали все родственные кафедры и специализированные вузы страны последовать их примеру.
На Парижском конгрессе Косарев сблизился с руководителем французских комсомольцев, генеральным секретарем Исполкома КИМа Раймоном Гюйо. В 1928–1929 годах Раймон добился того, чтобы центральный печатный орган комсомола Франции «Авангард» стал антимилитаристским журналом, и потом из-за этого три года скрывался в подполье от преследований полиции. Летом 1932 года Р. Гюйо арестовали. В тюрьме он объявил голодовку в знак протеста против применения к нему режима уголовников. Коммунистическая печать мира широко извещала общественность о стойком поведении молодого борца-антимилитариста, организовала кампанию за освобождение Гюйо.
И вот Раймон на свободе. Он — один из организаторов конгресса. Вместе с Косаревым ему удалось осуществить важнейший замысел — положить начало широкому единому фронту пролетарской молодежи. С трибуны высокого форума Гюйо подчеркнул, что советская делегация существенно содействовала тому, чтобы конгресс сделал значительный шаг вперед в определении правильных путей, по которым рабочая молодежь должна вести борьбу против войны и фашизма.
В конце конгресса молодежь Саарской области Германии вручила советской делегации Красное знамя, которое немецкие антифашисты не раз несли впереди своих боевых колонн.
Парижский конгресс убедительно продемонстрировал возможность образования единого фронта прогрессивных сил молодого поколения рабочего класса. «Мы не хотим больше проливать кровь за интересы богачей. Мы призываем молодежь всего мира к единению. Мы отомстим за мертвых. Мы призываем к борьбе за живых», — заявили его участники.
Для развертывания в мире антивоенного и антифашистского юношеского движения на конгрессе был образован Международный комитет борьбы против войны и фашизма. От молодого поколения СССР в него вошли А. Косарев, В. Чемоданов — секретарь Исполкома КИМа, а также К. Тимофеев и Н. Будниченко.
Конгресс закончил работу, и у советской делегации осталось немного времени для осмотра Парижа.
— Сначала на кладбище Пер-Лашез, — предложил Раймон Гюйо.
Небольшая группка советских комсомольцев долго стояла у стены Коммунаров, а Раймон рассказывал о последних, трагических днях Парижской коммуны. Здесь, на кладбище Пер-Лашез, защитники Коммуны сражались особенно героически. Вечером 27 мая оставшиеся в живых коммунары были окружены, схвачены и расстреляны вот у этой стены.
— Генерал Галифе, — говорил Гюйо, — руководил кровавой расправой над коммунарами. Он расстреливал всех, у кого руки были в порохе, кто имел вид рабочего. Расстреливал даже женщин и детей.
Саша слушал, но было видно, что глубоко погружен в какие-то свои, целиком поглотившие его мысли. О чем думал он? О мужестве коммунаров, отстреливавшихся, скрываясь вот за этими гранитными памятниками, что совсем рядом и с незатертыми пробоинами от пуль, или о том, как же, наверное, трудно, не согнувшись, стоять перед ружейными стволами в ожидании последнего услышанного в своей жизни рокового слова: «Пли!» И как это вообще стоять под огнестрельным дулом?..
Он тихо подошел к каменной ограде, прикоснулся к ее шершавой поверхности, будто желал удостовериться, не хранит ли она огонь той, уже далекой революции и душевное тепло ее героев. Потом подошел к тому месту, где стену обвила сильная лоза дикого винограда, сорвал листик, и, ни слова не говоря, положил между страниц блокнота.
«Я была потрясена этим, — рассказывала Мария Викторовна Нанейшвили, — его рациональной натуре чуждо было проявление сентиментальности в любой форме. Даже если это чувство и было
