Граф в законе. Изгой. Предсказание - Владимир Смирнов

Последняя строка всегда казалась мне выспренной и нарочитой. Но теперь я убежден: гениальная строка! Поэт как бы предупреждал нас: «Не верь говорящему!» Действительно, есть дикое пугающее несоответствие между мыслью и словесными выражениями. Ведь, наверное, ради того, чтобы поглубже упрятать свои идейки, мы придумали множество запретов в наших отношениях, утвердили тайну переписки, тайну исповеди, тайну вкладов и многое другое. Согласны со мной?

Глеб и Кондауров молчали. В их молчании было изумленное и вынужденное согласие. Это слегка воодушевило Шеленбаума.

— Чего скрывать, подчас отталкивающа и неприглядна обнаженная мысль. Слова или не передают ее, или переиначивают в приятное слуху собеседника. В этом эгоистическом обмане жизненно важная общественная цель. Словами крепится дружба, любовь, налаживаются деловые связи, словами соединяются мирные отношения народов, государств. Открытые мысли порушили бы все эти связи. И Виктор Санин, до которого людские мысли доходили в отвратительно позорной наготе, оказался опасным для человечества свидетелем. Он нес в себе угрозу всеобщего распада. Инстинкт самосохранения чутко среагировал на опасность. Весть о способностях нового провидца тревожным колокольным звоном разнеслась по мировому биополю до окраин человеческого рода. И вокруг Виктора Санина образовалась зона отчуждения и вражды. Он был обречен на изгнание.

Все это произошло вне нас, но, как ни печально, с нашим активным неосознанным участием ни один человек даже интуитивно не почувствовал, от какого огромного бедствия спаслось людское сообщество.

Шеленбаум оторвал взгляд от рюмки и увидел: Глеб мрачно смотрел вниз, все еще разглаживая пальцем перламутрового аиста, который никогда уже не взлетит, а Кондауров замедленно качал головой, в чем-то соглашаясь и осуждая себя.

— Предлагаю тост, — сказал Шеленбаум. — За спасенное человечество и за человека, который, сам того не желая и не ведая, мог уничтожить самое сокровенное и последнее в нашей жизни табу.

— А я за то, чтобы он вернулся к нам, — со слабой надеждой произнес Глеб.

Шеленбаум мягко сжал его локоть.

— Поверьте мне, он вернется, но будет иным — успокоенным и повзрослевшим на много десятилетий.

Шеленбаум тронул губами янтарный коньяк. Кондауров и Глеб не шелохнулись. Один мрачно размышлял о сказанном, другой разглаживал пальцем перламутрового аиста, все еще надеясь отогреть его своим теплом…

Предсказание

1

— Стив? Это — Илья…

— Кто?

— Забыл… Почти год прошел…

— Помню, но…

— Не спрашивай! Надо встретиться. В «Пхеньяне»… Меня здесь еще помнят… Часов в шесть сможешь?

И посыпались оскорбительно короткие гудки.

Не глядя на телефонный аппарат, Стив опустил трубку и, подперев ладонью щеку, закрыл глаза. Как в замедленно ползущей киноленте, склеенной из отдельных кадров, черными тонами воскресало почти забытое… Сидел долго, неподвижно, пока не вспугнул новый настырный звонок.

Вибрирующий от испуга голос Мишки:

— Тебе звонил Илья?

— Звонил…

— Что случилось? Ему же двенадцать дали…

Стиву не хотелось обсуждать это, и он жестко завершил разговор:

— Сам расскажет, я за тобой заеду.

В шесть часов машина остановилась неподалеку от ресторана «Пхеньян». Высокий чубатый парень отлип от стены и, приблизившись к кромке тротуара, склонился над открывшимся окном машины.

— Все чисто, шеф. Наши в ресторане.

Затененный синеватый свет мягко разъединял шесть небольших столиков, создавая празднично-ленивый уют. Откуда-то сверху томно ниспадала старинная мелодия элингтоновского «Каравана».

Им навстречу поднялся Илья, чужой, лишь смутно напоминающий прежнего: элегантного, полного достоинства и уверенности. На нем был старый коричневый костюм, свитер грубой вязки, но самое пугающее — бледное истощенное лицо и стриженные под машинку волосы.

Они обнялись сухо, по-мужски.

— Измельчал, измельчал, — хихикнул Мишка. — Ну, мы тебя откормим…

Илья улыбался благодарно, чуть заискивающе.

— Спасибо, что пришли. Я как в прежний мир вернулся… Садитесь, прошу вас…

Нац Стивом почтительно вырос официант.

— Вот что, милый, — деловито заговорил он. — Закуска на твое усмотрение… Мне водочки, лучше «Смирновской». Ему, — он указал пальцем на Мишку, — приличное виски… А тебе, Илья?

— Минеральную.

— Завязал?

— Отучили.

— Все, милый. — Стив отмахнулся от официанта, как от надоедливой попрошайки, и, коротко глянув на Илью, начальственно бросил: — Рассказывай!..

Илья смущенно заморгал, прикусил нижнюю губу, точно его уличили в чем-то постыдном. Спросил растерянно:

— Что, собственно, рассказывать?

— Как здесь оказался, — жестко давил Стив.

— Сбежал…

— Как?! — ахнул Мишка, и в глазах его погасли плутоватые искорки.

На лице Стива ничего не отразилось, он сосредоточенно вертел пальцами хрустальную солонку.

— Захотелось умереть не в тюремном госпитале, а под родными соснами, — начал было Илья, но Стив прервал его:

— Без лирики!

— Хорошо. Можно и без лирики. Пристала ко мне какая-то гнусная восточная зараза, и стал я подопытным кроликом. Приехал из областной клиники маститый профессор полюбоваться моей редкой болезнью. Обрадовался, точно я вручил ему Нобелевскую премию, и уговорил тюремное начальство возить меня в его клинику на исследования. Не знаю, что он со мной делал, но через месяц я почувствовал себя лучше, правда, скрывал это, все изображал больного. В машине возле меня поначалу медсестра сидела. А потом она стала ездить в кабине с шофером. Последний раз, как выехали из тюремных ворот, я сполз с носилок и стал дверную ручку дергать… Дергал, дергал — дверь и открылась. Ну я и выпрыгнул на дорогу…

С минуту над столом висело молчание, напряженное, тревожное. Нарушил его Стив:

— А нас зачем пригласил?

— Денег попросить. Много лет работали вместе… Надеюсь…

— Сколько?

— Тысяч пятьсот.

— Так мало? — Стив был явно удивлен.

— Хватит. Я не пью. Жена и дочь уехали куда-то перед судом. Не осуждаю их. Лучше быть подальше от мужа и отца, которого судят за двойное убийство. — Он глянул на Стива, добавил горестно: — Да и жить-то мне осталось всего семь дней… Хватит…

— Добровольно решил уйти в мир иной? — За сочувственными словами Мишки скрывалась злая ирония.

— Нет, — спокойно ответил Илья, — Конечно, я блуждающий, никому не нужный в этом мире огонек. Но на самоубийство не отважусь… Так судьба распорядилась… Осталось семь дней, восьмого сентября ударит молния, и меня нет…

— Профессор сказал? — полюбопытствовал Мишка.

— Я сам определил.

— Сам? — самодовольная, ядовитая ухмылка скривила Мишкины губы. — Ты что, ясновидцем стал?

Илья не принял его легкого тона, ответил так же полузадумчиво:

— Почти угадал… Я же психолог по образованию.

— При чем тут психология? — откликнулся Стив и тут же потребовал: — Объясни!

— Коротко это не объяснишь, — нехотя произнес Илья, — но, если ты просишь, попробую…

В студенческие годы психология казалась нам высшим инструментом познания человека, ключом к разгадке тайн всех верований, всех философских изысканий. Мы тогда увлекались метафизикой, спиритизмом, занимались хиромантией… А позже стали чуть ли не теоретиками парапсихологии. Со временем коммерческие дела отвлекли меня от этих забав… А вот в тюрьме появилось время для размышлений, и я вдруг понял, что это не забава, а слепые, интуитивные поиски причин сверхъестественного, что нередко бывает в жизни. И вот тогда я пришел к выводу: случайное проявление сверхъестественного — отнюдь не случайность, а закономерность нашего бытия. Просто сверхъестественное не познано до конца, поэтому и отвергается с ходу. Мы пропитаны консерватизмом, мы рабы своих привычек, традиций, и нам уютно с ними, как в старой обжитой квартире.

— Так это и есть твое открытие? — не удержался от ехидства Мишка.

— Можно считать, что открытие. Я привел в систему многое из того, что узнал раньше, и увидел: все случайное, сверхъестественное так же логично и буднично, как таблица умножения.

Мишка с наигранным пафосом пожал Илье руку.

— Поздравляю! Значит, ты открыл психологическую таблицу умножения…

— Помолчи! — прервал его Стив и, повернувшись к Илье, кивнул нетерпеливо: — Давай-ка ближе к делу!..

— Хорошо, — согласился Илья. — Сестра Александра Пушкина, Ольга Сергеевна, несколько лет занималась хиромантией. И вот однажды Пушкин уговорил ее посмотреть его руку. Она долго разглядывала ладонь брата, наконец не выдержала, расплакалась: «Зачем, Александр, принуждаешь сказать тебе, что боюсь за тебя? Грозит тебе насильственная смерть и еще не в пожилые годы». Это факт. Другой пример. Сохранились отпечатки ладоней Маты Хари. Ее смерть была предсказана за одиннадцать лет до казни. Далее. Императору Домициану точно указали день и да-а-же час его смерти. Отец Александра Македонского, царь Филипп, оказался бессильным против приговора оракула… Могу приводить примеры до бесконечности. Что это означает? Совпадение? Нет, ответ вы найдете в оккультизме и парапсихологии. Хироманты, например, считают, что самые надежные предсказания — это предсказания случайной смерти. Они сбываются на сто процентов.