Граф в законе. Изгой. Предсказание - Владимир Смирнов

— Мужчина? Женщина? — Мишкины губы уже дрожали.

— Все, ребята, я пошел.

На этот раз никто не остановил его.

2

Стив прошел в спальню, зажег настольную лампу и опустился в кресло. Состояние было такое, словно он пил в ресторане не водку, а дьявольскую отраву, которая отуманила сознание и расслабила все тело. Тихо посапывала спящая жена. Мерно отсчитывал секунды маятник часов.

За последние годы Стив как-то свыкся с ожиданием опасности и всевозможных невзгод. Чутко воспринимая происходящее вокруг, он научился отстранять от себя все, что вызывало ненужные чувства — страх, нежность, гнев, ненависть, и рассудочно строго занимался практическими делами… А вот разглагольствования этого умалишенного, сбежавшего, нет, не из тюрьмы, а с Канатчиковой дачи, всколыхнули в нем какое-то пакостно-препакостное волнение… Письмо тюремного врача, предсказанно упавшая на ковер женщина убедили его в странной реальности происходящего… Лишь нарочито и глупо прозвучали слова, брошенные с небрежной убежденностью: «Тебя ударят металлической статуэткой по голове…»

Тем не менее, движимый настороженной интуицией, он оглядел богато убранную спальню. Трехстворчатое трюмо с флаконами, баночками, щеточками жены… Старинные картины неизвестных художников в тяжелых золотистых рамах… Голубые бархатные портьеры на окнах… Огромные, во всю стену стеллажи, на которых сонно застыли так и не читанные им книги… А это что?.. Откуда взялся?.. Рядом с кроватью на полированном столике, куда жена ставила ему завтрак или поздний ужин, тускло поблескивал бюстик Наполеона. Статуэтка… Бюст… Какая разница? Стив сжал Наполеона в ладони, только треуголка возвышалась над кулаком, как шляпка ядовитого гриба. Поднялся, осторожно, чтобы не разбудить жену, прошел на кухню и выбросил бюстик в мусоропровод.

Засыпал тревожно, как неврастеник, который знает, что его будут мучить ночные кошмары.

А Мишка вернулся в свой холостяцкий особнячок опустошенный и подавленный. Глянул в квадратное зеркало: на лице покорность устрашенного. Он еще не до конца осознал все произошедшее — его гипертрофированная чувствительность всегда опережала мыслительный процесс, но паническое опасение грядущего бедствия уже пронизало его от пяток до розоватой лысины. Терзал один-единственный, наводящий страх вопрос: кто?

Не раздеваясь, он упал на кровать, а рука сама по себе, судорожно, стала шарить под тумбочкой. Нашел! Это был тайный поминальник, куда Мишка вписывал имена и номера телефонов своих многочисленных любовниц.

Перелистывая страницу за страницей, он силился угадать: какая из них любит его, у какой хотя бы осталось к нему уважение? В своей мужской неотразимости у него никогда не было сомнения. Он, как Нарцисс, всегда любовался и гордился собой. Печально повисший нос, маленькие, подхалимно суетящиеся глазки и толстые, вечно маслянистые губы неизменно вызывали в воображении ассоциативное сходство с известными кинозвездами.

Против некоторых фамилий в любовном поминальнике появились карандашные наброски: «Задобрить!», «Найти другого!», «Послать к черту!»… Мелькнула ошеломляюще радостная мысль: «Я заболел СПИДом! Ура! Я заболел СПИДом! И все отстанут! Мишенька, а ты гениален!»

Слегка успокоенный, почти счастливый, он засунул тайную тетрадь обратно под тумбочку. Налил в стакан виски. Хлебнул с удовольствием и закрыл глаза. Но только обессиленные, заторможенные мысли стала обволакивать легкая дремота, как из темноты потянулись к нему руки со зловеще скрюченными тонкими пальцами…

Он открыл глаза. Свет горит. Никого нет в комнате. Закрыл глаза. Минут пять лежал в напряжении. Опять эти руки… Ноготки в ярко-розовом лаке, а под ними полоски грязи, точно рыли землю… Открыл… «Ну я же больной… я больной СПИДом!»

Повторял, повторял эти слова, как спасительную молитву. Долго повторял… Пока не заснул…

У Стива всегда мысль преобладала над чувством, воображение над сердцем. У Мишки все наоборот — он прямо-таки захлебывался в наплыве эмоций, когда вспоминал тот злосчастный ужин в ресторане. Особенно по вечерам. Только бутылка виски успокаивала его до утра.

Бежали дни, недели. Стив работал яростно, с удесятеренной энергией… Знал, что в этом его вечное спасение, внутренний покой и радость… Отдалился, почти ушел из памяти зловещий Илья со своим пророчеством. Лишь изредка где-то в глубине сознания легкой тенью пробегали призрачные воспоминания.

Мишка со временем тоже почувствовал заметное облегчение. От виски перед сном не отказывался, но скрюченные пальцы перестали выплывать из темноты. Частенько вскипала злость: «Сволочь! Ничего себе шуточка! А я поддался, как младенец!»

Но как-то вечером раздался телефонный звонок.

— Срочно ко мне! — услышал он властный голос Стива.

— Может, завтра… — чего-то испугался Мишка.

— Срочно! — Это звучало уже как приказ.

Стив сидел в гостиной над бутылкой водки. В руке у него был надорванный конверт и исписанный мелким почерком листок.

— Читай!

Сразу почувствовал Мишка, что это очень важно, нацепил очки и приблизил листок к глазам.

«Дорогие Стив и Михаил!

Пишет вам сестра Ильи Гостева. Мой брат и ваш товарищ скончался восьмого сентября…»

Мишка растерянно глянул на Стива.

— Восьмого?

— Да, — сухо ответил Стив, — восьмого, как он говорил. Читай дальше…

«…Илюша вышел во двор за дровами… А там гроза громыхала… Ждала-ждала, нет его. Выбежала сама. А он, бедняга, лежит под деревом, обгоревший, как головешка. Видать, молния вдарила…

Похоронили вчера честь по чести, как положено.

За день до этого он дал мне ваш адрес и сказал: „Если со мной что случится, напиши им. Мишка — до 17 декабря 1994 года, Стив — 6 февраля 1995 года“.

Не знаю, что это означает, но передаю его слова в точности.

Упокой, Господь, душу брата моего Ильи!

А вам желаю многих лет счастья и радости.

Наташа Гостева».

— Ну, что скажешь? — мрачно спросил Стив.

Сначала нижняя губа, затем руки и плечи Мишки мелко задрожали… С трудом выговорил:

— Какое число… сегодня?

— Пятнадцатое.

Мишка осел, сник, будто начал плавиться. Не человек в костюме, а костюм, наполненный человеческим телом. Лицо — меловая маска. Голос — сдавленно-хриплый.

— Значит… мне осталось… три месяца…

— Да и мне немного… — эхом откликнулся Стив. Он выглядел невозмутимо спокойным. — Но ты не заметил, что есть тут одно пакостное словечко — «до». «До 17 декабря». Значит, это может случиться и завтра, и через неделю, и через месяц… Так что считать нам нечего… Надо ждать…

В Мишку плотно вселился ужас, огромный, льдистый, орущий ужас.

3

Считая себя умным, всевидящим и всезнающим юристом, Мишка Рассолов был болезненно честолюбив. Преданно и рьяно служил в аппарате коллегии адвокатов, изнуряя себя мечтой о председательском кресле. Вел семинарские занятия в юридическом институте. С первого же дня студенты знали, что у него готова докторская, только он «не спешит выходить» на защиту — есть заботы поважнее. Года два писал вечерами роман под названием «Самоубийца». Отнес в издательство «Прогресс», зная, что там издадут его на нескольких языках. Спустя неделю редактор сочувственно жал ему руку.

— Прошу вас, не пишите. Ничего не пишите… Забросьте куда-нибудь свои карандаши, ручки… Вам нельзя писать… Лучше говорите…

Но однажды повезло. Однокурсник стал помощником главы администрации правительства и предложил ему должность референта в юридическом отделе. Наконец-то шагнул он на ступеньку широкой мраморной лестницы, ведущей наверх!.. Он работал — нет, не то слово — он трудился неистово, каторжно, вдохновенно… И стал заведующим сектором! Вернее, не «стал», а помог все тот же однокурсник.

Эйфория от первого заоблачного взлета прервалась неожиданно: попался на взятке. Обидно, что взятка-то была мелкая, да и десятая, наверное, по счету. Но попался…

Однокурсник развел руками:

— Надо уходить… Чтоб обо мне тоже не подумали… — Мишка прибился на время юристом к одному крутому бизнесмену — шесть крупных магазинов, два на Тверской. Прибился и увидел его коммерческую несокрушимость, а главное, что здесь можно делать деньги во сто раз большие, чем там, наверху… В конце концов, деньги и власть — синонимы…

Зарплата у Стива — а его хозяином стал Стив — открыла перед ним такие перспективы, что он сразу же забыл о своих карьеристских замыслах. Через год купил белобокое «пежо», потом квартиру в милом особнячке в тихом переулке Марьиной рощи. Обеды в ресторанах, где его встречали склоненные в почтении головы; «Как мы рады вас видеть, Михаил Михайлович!» Пышные ужины дома тет-а-тет, когда она, обнаженная, усталая, лениво потягивала коктейль в огромной квадратной постели, отражаясь во всех четырех зеркалах.