Современная датская новелла - Карен Бликсен

Каждое воскресенье по утрам всех приютских собирали и вели в директорский сад. Там они могли видеть своими глазами, «какие великолепные розы вырастают на моче всех моих милых девочек и мальчиков». Вздымали на мачту датский флаг, и дети должны были петь «Нам ничто не угрожает» и еще «Ступайте сюда, девчушки, я тронуть струну хочу». Все смеялись над этими самыми струнами, особенно мальчишки. Был мальчишка один, из новичков, он возьми да и спроси у воспитательницы:

— А где, собственно, у девчонок струны?

Его посадили в карцер. А еще строго-настрого запрещалось смеяться и шевелиться, когда поднимали флаг. Потому что это было бы издевательство над господом богом, и королем, и Иисусом Христом, и флагом датского отечества.

Пришлют кому-нибудь на неделе посылку — обязательно ее припрячут до воскресенья. В воскресенье приютским разрешались лакомства. Не важно, если посылка в понедельник придет. Все равно ее отдадут только в воскресенье. Но если ты любимчик кого-то из воспитательниц, тогда тебе по крайней мере хоть скажут, что посылка пришла. Сив редко попадала в любимчики. Во-первых, для этого она уже слишком большая. Кому захочется приласкать такую долговязую девчонку, у которой даже кудряшек нет. Чтобы любимчиком стать, нужно совсем по-особому выглядеть, и очень важно, чтобы были кудряшки. Вдвоем с другой девчонкой, тоже никогда не ходившей в любимчиках, Сив втайне пыталась сделать локоны. Они дождались, когда все уснут, и слезли с кроватей. Очень трудно было отгонять сон. Они побежали в уборную и там закрутили волосы туалетной бумагой. Почти что два рулона ушло на это. А утром они на четверть часа опоздали на завтрак: никак не могли выдрать из волос бумагу. Волосы у обеих торчали во все стороны, и все смеялись над ними.

Когда дежурная воспитательница приглашала к себе жениха, вечером в спальню к девчонкам приходили большие мальчишки. А значит, чистота штанишек проверялась при них. «Кошечки, кошечки», — говорили мальчишки и ухмылялись. Сив знала: они толкуют о чем-то неприличном и как-то это связано с кровями. У одной девчонки вдруг начались эти крови. А ей всего двенадцать было. Сколько об этом судачили! Зато девчонке той разрешили ночевать в отдельной каморке. Такое обычно разрешалось только больным. Хоть Сив и страсть как боялась кровей, а все же мечтала, чтобы и ей отвели отдельную комнатку. В приюте у тебя никогда ничего нет отдельного. Единственное, что совсем твое, — шкафчик рядом с кроватью. Но шкафчики не запираются, и вещи часто крадут. Сив прятала в шкафчике свои сокровища. Спичечную коробку, а в ней — крошечную куколку в голубом фланелевом платье. Книжку про обезьян, с рисунками и текстом какого-то вундеркинда. Фотографию учениц Королевской балетной школы, которую Сив украдкой выдрала из газеты. Картинку, на которой были изображены три датские принцессы в гренландских костюмах. Каталог игрушечных товаров. Блокнот с белой бумагой — Сив строго экономила листки — и двадцать цветных карандашей, из которых были сломаны только четыре. Красную сумочку с красным кошелечком, где хранились две кроны. Эту монету украли. Сив подарил ее дядя, который вообще-то и не был ей настоящим дядей. Еще членский билет модного клуба. Была у Сив когда-то еще и шариковая ручка: перевернешь ее — и покажется голая тетенька. Но тетеньку тоже украли. С сокровищами легче было мечтать. Чтобы как-то вытерпеть приют. Правда, Сив временами казалось, будто ее вовсе и нет в приюте. Все сокровища теперь лежат в чемодане. Сив быстро повернулась — посмотреть, не пропал ли он. Чемодан-то хороший. Но чемодан на месте, там и стоит, куда она его поставила, на нем та же надпись, что и на бирке на груди у Сив.

Ей редко присылали что-нибудь из дома, как правило, только письма. А от писем какая радость. Если пришлют посылку с книжками, сластями или вещами какими — вот это радость. Письма Сив чаще всего получает от матери. От отца совсем редко. Разве что на рождество или на день рождения. Отец с матерью в разводе. Почти что у всех приютских детей родители в разводе. А у некоторых так и вообще нет отца. Всегда трудно придумать, что бы такое написать домой в воскресенье. Если ты мучаешься тоской по дому — об этом писать нельзя.

— Только огорчишь папу с мамой, — говорят воспитательницы.

А написать, что ты сама в огорчении, тоже нельзя, потому что тогда родители опять-таки огорчатся. Разрешается только писать, как весело тебе живется в приюте. Как ты довольна, что там живешь, и сколько интересного там происходит. Но на самом деле ничего в приюте не происходит. Больше всего происходит в мечтах самой Сив, на которые вдохновляют ее сокровища, а ведь об этом матери не напишешь.

Самое лучшее из всего, что было в приюте, было на масленицу. Воспитательница фрекен Берг дала Сив новое платье, Сив распустила волосы и накрасила губы помадой. Королевой ее не выбрали, но голубое платье из обычного — не приютского — дома было прелесть какое. Словно Сив вовсе и не в приюте.

Фрекен Берг — замужняя, и детей у нее двое. Из всех воспитательниц Сив больше всех любит ее. И завидует ее детям. Подумать только, какое счастье иметь такую маму, да еще совсем для себя, так, чтобы не делить ее с уймой других детей. Фрекен Берг как раз и ходила с Сив в магазин. Но тут она ее очень разочаровала. Она куда больше разговаривала с продавщицей, чем с самой Сив, и с первых слов объявила той, что Сив девочка из приюта. Зачем только она это сказала. Продавщица и фрекен Берг стояли, судачили и кивали головами, что, мол, хорошо, когда деньги налогоплательщиков идут на такое вот дело: купят девчонке одежду — никто и не догадается, что она приютская.

— Раз так, ничего, что налоги высокие, — говорила продавщица, — коль скоро мы знаем, что они идут на доброе дело.

Зато как весело было ехать с фрекен Берг в трамвае! Ни с кем больше ее не делить. Сив так хотелось взять ее за руку. Но она не посмела. А вот с платьем, о котором Сив так мечтала, тоже разочарование вышло. Воспитательница с продавщицей подобрали для нее пять платьев, из которых Сив сама должна была выбрать два. А ей больше всего понравилось платье из розового тюля.

— Зачем тебе в деревне платье из тюля, — сказала продавщица, — там ведь одни коровы да свиньи, и притом крестьянские дети не так уж и наряжаются. А вот эти платья очень практичные, — добавила она, кивнув воспитательнице.

— Вот увидишь, дружок, ты там будешь самая нарядная из всех детей!

Сив в ту минуту остро ненавидела обеих. Она выбрала платье в красную клетку, то, что сейчас на ней, и зеленый костюм. Фасона вполне приличного. В обувном отделе она почти что совсем сама выбрала коричневые ботинки на каучуковой подошве. Вечером, накануне отъезда, ботинки стояли у нее под табуреткой. Это было последнее, что видела Сив, прежде чем погрузиться в сон. И самое первое, когда проснулась наутро. Увидела ботинки и сразу вспомнила: нынче я еду.

Купили они с фрекен Берг все эти вещи, а потом зашли в кафе. Для Сив заказали содовую и два пирожных, а фрекен Берг пила кофе. Фрекен Берг была такая красивая, со своими роскошными каштановыми волосами и в собственной, неслужебной одежде. Частной одежде. Директорша живет на частной квартире, а у воспитательниц есть частная одежда. Частное — это все, что неприютское. Но и Сив сейчас — тоже частная, во все частное одета, никто и не увидит по ней, что она из приюта. Вырасту — всегда буду частная, подумала Сив.

Само собой, директорша нынче утром дала ей на дорогу разные наставления. Что-то такое плела она, чтобы Сив была паинькой, и послушной, и разумной, и большой девочкой и сама за собой смотрела. А потом из собственного частного кошелька директорша пожаловала ей десять крон. А под конец она так сильно ущипнула Сив за щеку, что та испугалась, как бы из носа не выпали козявки. Наверно, директорша хотела быть приветлива с ней напоследок, но только Сив чуть ли не больно было. Она понимала, на что намекает директорша, когда велит ей быть «разумной девочкой». Как-то раз Сив разрешили играть с директорскими детьми. У директорши были дети: мальчик и девочка. В субботу им позволялось выбрать кого-нибудь из приютских, чтобы те пришли к ним на частную квартиру — играть. Об этом приглашении все мечтали так же горячо, как ходить в любимчиках. Даже самые отъявленные озорники и те рвались к этому. У директорши угощали слоеным пирогом, а не то — пышками с содовой.

А Сив допустили в тот дом один-единственный раз. Справедливости ради полагалось всякий раз приглашать другого ребенка. Сив раскачивалась на пятках, и строила рожи, и кривила рот, и директорские выбрали ее. Тогда она еще только недавно поступила в приют. День стоял желтый-желтый, и не было нужды куда-то уноситься в мечтах. Желтый — любимый цвет Сив. Все субботы, воскресенья и принцессы — желтые. А в тот день Сив из кожи вон лезла, придумывая разные игры. Сив воображала: она покажет, как хорошо умеет играть, и тогда ее скоро опять пригласят в частный дом. Вот она и предложила директорским — приготовить настоящий обед на кукольной спиртовке. Сначала они пекли блины. На одной муке и воде. Они проделали все это в комнате, блины получились не очень-то вкусные, но зато было весело. А после они варили карамель. На беду, немного блинного теста попало на кресло, а на ковер брызнуло немного спирта; когда же они стали варить карамель из сахара и воды, варево их пригорело. Учуяв запах горелого, директорша ворвалась в комнату. Вся ее ругань досталась почти что одной Сив, директорша так долго драла ее за ухо, что оно чуть-чуть не оторвалось. А в следующий раз, когда директорским деткам надо было выбирать себе товарища для игр, они на Сив даже и не взглянули. Хоть она точно так же строила рожи и раскачивалась на пятках.