Пейтон-Плейс - Грейс Металиус

— Я еще отыграюсь, — говорил он Родни. — Вот подожди, кончится эта проклятая война, тогда увидим, как долго протянет этот профсоюз у меня на фабрике. Я уволю каждого сукиного сына, который сейчас на меня работает, и импортирую в Пейтон-Плейс целую новую популяцию.

Однако Питер Дрейк, который выступал против Лесли на судебном разбирательстве «Элсворсы против Харрингтона», смотрел на это по-другому.

— Спинной хребет «Каштановая улица» сломан, — говорил Дрейк. — Когда выбит один позвонок, весь хребет не может функционировать нормально.

Родни Харрингтона, как бы там ни было, совсем не интересовала ситуация на фабрике, или хребет «Каштановая улица», или другие перемены в Пейтон-Плейс. Родни, как всегда, интересовал только он сам. У него были две, совершенно отличных друг от друга позиции. Первая — это та, которую он должен занимать, и вторая — та, что он занимал на самом деле. Занимая первую, он говорил: «Нет ничего хуже этой «необходимой» работы. Я чувствую себя таким бесполезным здесь в Америке, пока наши ребята воюют там, за океаном». Обычно он говорил это какой-нибудь симпатичной девчонке, которая тут же начинала его утешать и говорить, что он просто «необходим» для нее.

— О, да? — стандартно говорил Родни. — Как необходим? Покажи-ка мне, малышка.

В ту скудную на мужчин осень 1944-го редкая девушка отказывалась выполнить эту просьбу.

Себе же Родни признавался, что он чертовски рад, что не служит в армии. Одна мысль о грязи, недоедании, тесных казармах и плохой одежде была ему отвратительна. Любой, кто хоть немного честен, согласится с ним, думал Родни. Просто так получилось, что ему повезло больше, чем другим, и он был благодарен судьбе за это.

И что хорошего может сделать для себя парень? рассуждал Родни. Даже если предположить, что парень может смотреть сквозь пальцы на все недостатки военной службы, что из того? Стоит посмотреть на этого Нормана Пейджа, у которого теперь нет половины задницы. Вернулся с войны, подыскал себе работенку в газете и все, что он получил, — несколько медяшек и нашивок, да негнущуюся ногу. Нет, сэр, это не для Родни Харрингтона, только не для него.

Он выжал газ, и его машина с полным баком бензина и на четырех отличных колесах быстро понесла его в Конкорд на свидание с девчонкой.

Она миленькая, это да, думал Родни, но если сегодня вечером он ее не получит, он велит ей проваливать. Есть полно других девчонок, которые будут только рады встретиться с гражданским, у которого полно денег и отличная машина.

С мыслью о том, что он «должен получить Элен», Родни притормозил у винного магазина на главной улице в Конкорде и купил еще одну бутылку рома. Элен «просто обожала» ром, смешанный с «кокой». Кроме рома, у него в бардачке было шесть пар нейлоновых чулок, которые должны сыграть свою роль в уговорах Элен.

— Ой, что это! — несколькими минутами позже воскликнула она, разглядывая чулки.

«Рычаг для спускания твоих трусиков», — подумал Родни, а вслух сказал:

— Хорошенькие чулки для хорошеньких ножек.

Элен не отреагировала на глупость этой фразы, у нее была страсть к приобретениям, как у белки осенью.

Вместе они провели приятный вечер. К десяти часам вечера они хорошо разогрелись ромом и были полны дружелюбия.

— Ты меня так хорошо понимаешь, — мурлыкала Элен, гладя его по руке.

— Да? — спросил Родни и обнял Элен, положив ладонь ей под грудь. — Да? — прошептал он напротив ее щеки.

— Да, — сказала Элен и прижалась к нему. — Ты разбираешься в самых чудесных на свете вещах. Книжки, музыка и все такое.

Самый большой недостаток Элен, подумал Родни, в том, что она смотрит слишком много фильмов. Она старается говорить и вести себя так, как, ей кажется, говорят актрисы, уставшие после тяжелого съемочного дня. Его поцелуи оставляли ее неподвижной. Плохо, что в каждый фильм не вставляют сексуальные сцены, подумал Родни, тогда Элен упала бы к нему объятья, как спелый виноград. Он со вздохом вспомнил девчонок, которые не были яростными поклонницами кино и которых он бросил. С Элен, видимо, это будет долгий и трудный процесс, а он совсем не был уверен, что игра, как говорят, стоит свеч.

— Мы подходим друг другу как персик и сливки, — мурлыкала Элен у его плеча.

— Как ветчина с яйцами, — сказал Родни и начал массировать ее грудь.

— Пирожное и мороженое, — хихикнула Элен и задвигалась под его рукой.

— Хот-доги и футбол, — сказал Родни и положил другую руку ей на бедро.

— Кстати, о хот-догах, — подпрыгнула на месте Элен. — Я проголодалась. Поехали чего-нибудь перекусим.

«Ну, вот тебе и раз, — подумал Родни. — Куплю ей эти чертовы хот-доги, дюжину, если хочет, но будь я проклят, если свяжусь с ней еще когда-нибудь».

Она хихикала всю дорогу из ее квартиры до машины и хихикала, действуя на нервы Родни, пока он вел машину к ближайшей закусочной для автомобилистов за городом. Родни молчал.

— О, милый, — хихикала Элен, дожевывая последний хот-дог. — Мой малышка сердится на свою крошку?

Странно, подумал Родни, вспомнив Бетти Андерсон. Он почти слышал ее раскаивающийся голос когда-то давно, летним вечером.

— Не сержусь, — ответил он, и снова ему стало жутковато от ощущения, что он уже говорил эти слова.

— Не сердись на меня, куколка, — прошептала Элен. — Я буду очень хорошей с тобой. Только довези меня домой, и я покажу тебе, какой могу быть. Я буду лучшей из всех, что у тебя были, вот подожди и увидишь.

Изображая, что его тоже не так-то просто заполучить, Родни посмотрел на нее и улыбнулся.

— Откуда мне знать? — спросил он.

И тогда Элен сделала самую волнующую вещь из всего, что он видел за двадцать один год. Прямо в машине, при свете закусочной и в окружении людей, которые сидели в машинах не дальше, чем в шести футах от них, Элен расстегнула блузку и показала ему грудь.

— Посмотри-ка сюда, — сказала она и положила свою ладонь на грудь. — Без лифчика. У меня самая красивая грудь из всех, с какими ты когда-либо играл.

Родни захотелось поскорее убраться со стоянки, и он резко завел машину. Элен не стала застегивать блузку, откинулась на сидении, выставив свою грудь на всеобщее обозрение. Каждые несколько секунд она глубоко вздыхала, чуть выпрямлялась и с нежностью проводила рукой по груди, слегка пощипывая себя за сосок. Родни не мог оторвать от нее глаз. Она напоминала ему персонаж из книжек, которые он называл «грязные книжки». Никогда раньше он не видел женщину, так влюбленную в свое тело, для Родни в этом было что-то безнравственное, запретное и возбуждающее.

— Дай я, — сказал он и потянулся к ней, продолжая вести машину на полной скорости в сторону Конкорда.