Уинстон Черчилль: Власть воображения - Франсуа Керсоди

Черчилль: – Я принимаю полную ответственность за все, что было сделано Адмиралтейством.

Ллойд Джордж: – Высокочтимый джентльмен не должен превращаться в защитный экран, чтобы охранить коллег от разрывов снарядов».

Совершенно очевидно, что достопочтенные депутаты всех партий сами делали все возможное и невозможное, чтобы уберечь Уинстона Черчилля от нескончаемых залпов обвинений, которыми они обстреливали правительство. Когда первый лорд, наконец, поднялся, чтобы произнести свою речь, он уже находился в крайне затруднительном положении, поскольку ему предстояло защищать вчерашних политических противников и сегодняшних коллег от врагов правительства и своих сторонников, которые могли стать завтра его коллегами… Так что он был вынужден избегать острых углов, долго и пространно рассуждая о сложностях и трудностях норвежской кампании. Свою речь он завершил волнительным призывом к единству.

Никто не сомневался в значении предстоящего голосования; для Гарольда МакМиллана «все будущее Великобритании и империи было поставлено на карту». На первый взгляд, результаты были не такими уж плохими: двести восемьдесят один голос за правительство, двести – против. На самом же деле для Чемберлена это было сокрушительным поражением: никогда прежде, начиная с 1937 г., перевес голосов не был столь ничтожным: тридцать три консерватора голосовали против своего правительства, шестьдесят – воздержались. «После дебатов, – вспоминал Черчилль, – Чемберлен попросил меня зайти к нему, и я сразу заметил, что он очень задет отношением к нему палаты. Он чувствовал, что больше не в силах выполнять свои обязанности. […] Кто-то должен был сформировать правительство, в котором были бы представлены все партии, в противном случае справиться с ситуацией было бы невозможно». Со своей обычной горячностью Черчилль отказывался сдаваться и убеждал премьер-министра остаться на посту. Но тот окончательно пал духом: «Чемберлен не давал ни убедить себя, ни ободрить, и я ушел от него около полуночи с чувством, что он остался непреклонен в своей решимости пожертвовать собой, если нет иного выхода».

В действительности Невилл Чемберлен долго колебался и не раз менял свое решение. Все утро 9 мая в кулуарах парламента, клубах и партийных штаб-квартирах витали слухи самого разного рода. Уйдет ли Чемберлен в отставку? Кто будет преемником? Поговаривали, что лейбористы предпочли бы Галифакса, и так оно и было. Чемберлен тоже склонялся к этому кандидату. Но ситуация требовала создания коалиционного правительства. Премьер-министр проконсультировался с Эттли и Гринвудом, желая узнать, согласны ли они войти в его правительство; те отвечали, что поставят вопрос на съезде их партии, но ответ вполне определенно будет отрицательным. Во второй половине дня Чемберлен провел совещание с Галифаксом и Черчиллем на Даунинг-стрит: «Мы сидели за столом напротив Чемберлена, – вспоминал Черчилль, – он сказал нам, что пришел к заключению о необходимости создания коалиционного правительства. Ответ лидеров Лейбористской партии не оставил никаких сомнений на этот счет. Ему следовало таким образом выбрать, кого представить королю в качестве своего преемника, как только его отставка будет принята. […] И он посмотрел на нас обоих с другой стороны стола».

На самом деле Чемберлен на этом не остановился и объявил своим собеседникам, что «Галифакс кажется более подходящей кандидатурой». Но Черчилль был заранее подготовлен Антони Иденом, а старый друг Чемберлена сэр Кингсли Вуд даже предупредил его о том, что премьер-министр «захочет, чтобы ему наследовал Галифакс, и попросит Черчилля дать свое согласие». «Не соглашайтесь, – добавил Кингсли Вуд, – или не отвечайте ничего». Уинстон последовал этому совету: «Обычно я много говорю, но тогда я был молчалив. Последовало долгое молчание. Наконец, Галифакс взял слово. Он заявил, что, по его мнению, его положение пэра королевства помешает ему исполнять обязанности премьер-министра во время такой войны, как эта. Он продолжал приводить доводы в том же роде еще несколько минут, и, когда он закончил, стало ясно, что ноша достанется мне, фактически она мне уже досталась».

Все это было еще не определено, поскольку на следующий день, 10 мая, грянул гром: Гитлер вторгся в Бельгию и Голландию. Чемберлен вернулся к своему решению и проявил намерение остаться на посту. И снова вмешался сэр Кингсли Вуд, убедив премьер-министра, что начавшийся кризис сделал формирование правительства национального единства еще более необходимым. Чемберлен в конце концов позволил себя убедить, и в шесть часов вечера Уинстон Черчилль отправился в Букингемский дворец, где король поручил ему сформировать новое правительство. Вернувшись из дворца, он доверительно сказал своему телохранителю: «Надеюсь, что еще не слишком поздно. Боюсь, что уже. Нам остается только сделать лучшее, что в наших силах».

XI. Дирижер оркестра

Многие историки удивлялись капризу судьбы, пожелавшей вознести Черчилля на вершину власти на волне неудач, чьим главным виновником он же сам и являлся. Но даже историки могут заблуждаться: Черчилль, безусловно, внес свою лепту в хаос и бестолковщину несчастливой норвежской кампании непродуманными и поспешными действиями, но, когда принимались стратегические решения, он чаще всего был вынужден подчиняться единодушному мнению начальников штабов или большинства коллег по Военному кабинету[155], что иногда было правильно, иногда – достойно сожаления, поскольку замыслы этого вдохновенного стратега-любителя могли быть как неудачными, так и блестящими. Но в любом случае, 7 и 8 мая 1940 г. почтенные депутаты ставили в вину правительству Чемберлена не столько военное поражение в Норвегии, сколько недальновидность, халатность и нерешительность, которые сделали его возможным и против которых Черчилль выступал на протяжении ряда лет. Осенью 1939-го Уинстон вернулся в Адмиралтейство, но остался в подчиненном положении и потому не смог добиться лучших результатов, чем в 1915 г. И вот судьба даровала ему высшую власть, к которой он стремился с 1914 г., и даже раньше – с 1896-го! «Теперь, наконец, у меня было право отдавать приказания и распоряжения во всех областях, – напишет он, – и мне казалось, что вся моя прошедшая жизнь была лишь подготовкой к этому моменту и к этому испытанию». Даже самых амбициозных людей не обрадует предложение встать у руля тонущего корабля, но Уинстон Черчилль не был простым честолюбцем.

Близость и неизбежность опасности, грозившей Англии, на тот момент были даже на пользу: формирование нового правительства прошло проще обычного, без присущих процессу сложных переговоров и торга. Те, кому предложили в него войти, не решились отказаться, а те, кому эта честь не была оказана, нисколько не обиделись. На первый взгляд никаких революционных преобразований не произошло: в правительство, представленное Черчиллем палате общин 13 мая 1940 г., вошли почти все творцы Мюнхенского соглашения, и среди пяти членов Военного кабинета снова были Чемберлен и Галифакс, соответственно председатель Совета и министр иностранных дел. Хотел ли Черчилль этим показать свое великодушие? Не совсем: Чемберлен оставался лидером Консервативной партии, и без поддержки его сторонников правительство оказалось бы в довольно шатком положении. Лишь семь министров принадлежали к лейбористам, но два из них – Эттли и Гринвуд – были членами Военного кабинета. От либералов в правительство вошел только один представитель – министр авиации Арчибальд Синклер, лидер своей оппозиционной партии, но при этом один из самых старых друзей Черчилля. Разумеется, консерваторы-«диссиденты» были представлены очень широко: Иден – военный министр, Эмери – министр Индий, Дафф Купер – министр информации, лорд Ллойд – министр колоний, а иуда Кингсли Вуд получил свои сребреники в Казначействе. Наконец, министром труда по настоянию Черчилля стал его давний враг, которым он всегда восхищался, – профсоюзный деятель Эрнест Бевин, а во главе нового Министерства по авиастроению встал кипучий медиамагнат лорд Бивербрук, чьи невыносимый характер и невероятная эффективность были ему известны уже четверть века.