Алхимия желаний (СИ) - Мелова Дара

Так быстро я ещё не собиралась, кажется, никогда! И уходя, схватившись за ручку двери, я обернулась и спросила:

— Ты хоть секунду меня любил?! — я хотела воскликнуть, но голос звучал жалко, сдавленно. Помешал ком в горле.

Наверное, я не имела права спрашивать подробное. Но до этого момента мы оставались в отношениях, как отец и дочь, и…

— Конечно! — возмутился Симон. — Я люблю тебя и делаю это ради твоего блага.

Раньше его забота не выглядела вывернутой наизнанку. Раньше он действительно делал всё. Но это было давно. Слишком давно.

— А выглядит всё так, будто ты думаешь только о себе, — прошептала я.

— Ты не понимаешь…

— Я понимаю, как это возвысит вас обоих! И я понимаю, что вам плевать на мою жизнь.

— Подумай десять раз, прежде чем отказываться. Возможно, это твой лучший шанс. Единственный шанс!

В его понимании всем сразу станет хорошо!

— Вы не меняетесь…

Это не стоит того. Они не стоили второго шанса. А мне не стоило делать шага навстречу. Пока острые углы не сгладятся, а открытый вопрос моего брака наконец не закроется.

Я оказалась на улице. Погода наладилась, прохладный ветер раздувал мои волосы, лаская кожу. Но я этого даже не замечала.

Я пыталась отбросить свои чувства и обиды, и посмотреть на всё со стороны. Конечно, отец меня любит. Любил, как мог, дал мне всё. Не любил бы, не пытался бы пристроить меня к Рейнсейрам — идеальной партии, по его мнению, не стремился бы дать самое лучшее. Он старался после смерти мамы. Пусть и до боли в изощрённой форме.

Они с Наталиной любят меня как могут, как умеют. Только почему мне от этого не легче?

Возможно, я неправильная, если не могу смириться с правилами нашего мира, если брак по расчету вызывает у меня отвращение. Много ли таких, как я?

Я вспомнила Люциану, которой тоже претил договорной брак между семьями. И она тоже бегает от своего жениха Леона Наарина. Интересно, на неё тоже давили обе стороны этого союза?

Я не помнила, как заказывала такси, не помнила, как садилась в него. В памяти осталась только долгая поездка домой.

Я старалась успокоиться. Ладони кололо. Я сидела в машине и не могла отвести от них взгляда. Мелкие искры то появлялись, то исчезали под кожей. Я не сомневалась, что и глаза мои горели оранжевым, выдавая присутствие сил.

Я опустила ладони на колени и сжала их в кулаки, умоляя себя успокоиться. Я дышала и считала про себя.

Когда я вернулась домой, магия всё ещё бурлила в крови и сводила меня с ума. Я дергалась и не могла найти себе место. Холодный душ немного помог, искры исчезли, а ладони перестало жечь. Покраснение, оставшееся в напоминание, я принялась растирать и массировать, как это делал Арриан совсем недавно.

В объятиях Хранителя, когда он вернулся, стало полегче. Но глаза не вернули свой привычный зелёный цвет, продолжая сиять даже к позднему вечеру. Даже когда я ложилась спать…

Той ночью я видела свой самый страшный сон.

(Tommee Profitt — Tragic)

Больничная палата была маленькой, но шикарной и хорошо оборудованной. Здесь было все для удобства.

Мама лежала на койке и, кажется, мирно спала. За окном уже ночь, лёгкий ветерок ласкал занавески.

В ногах сбился клетчатый коричнево-бежевый плед из шерсти. Её любимый. Чтобы как-то сгладить атмосферу, я приносила вещи из дома. Так на подоконнике образовалась стопка книг в мягких разноцветных переплетах. И тонкая хрустальная вазочка с одинокой герберой — у меня не было денег на букеты, а папа перестал дарить цветы маме вовсе.

На её тонком запястье красовалась вереница феничек, которые я научилась плести из бисера, а потом и из мелких камней усилителей. Я верила, что они помогают маме.

Только ей уже ничего не помогало. Магия и жизнь стремительно утекали из её тела. Она теряла силы, теряла надежду на исцеление. Хотя, это будет ложь. Надежду теряла я и мой отец. Мама её не теряла никогда, она будто всегда знала, что с ней происходит. Я всегда видела в её глазах любовь, теплоту и… осознанность. Глядя на меня, она старалась не показывать сожаление… Но я о нём знала. Мама не хотела покидать меня. Но болезнь забирала её.

Она была так красива. Даже с поредевшими и потускневшими волосами, заплетенными в косу.

Я хотела бы закрыть глаза, чтобы не видеть, не напоминать себе. Но я не могла.

Я жадно поглощала каждую деталь. Я смотрела на каждую чёрточку её лица. Мы были ужасно похожи друг на друга. И от этого становилось только больнее. На шее тот самый кулон, который она любила перебирать руками. Тонкие виртуозные пальцы были переплетены и сложены на животе поверх одеяла. Она иногда играла на фортепиано, а ещё у неё отлично получалось ими создавать сложную магию. Она до сумасшествия доводила этим других. Ей удавалось искусно плести и творить то, что не выходило у многих. Она была талантлива!

Я разглядывала каждую деталь палаты. Я впитывала её присутствие. Даже запах.

Я потянулась вперёд, чтобы коснуться её руки, и не смогла двинуться. Это было видение, прошлое, а я здесь наблюдатель.

Я не заметила присутствия ещё одного действующего лица. Он появился неожиданно и тихо, выйдя из теней комнаты, и сел в гостевое кресло. Мама проснулась резко — на вздохе распахнула глаза.

— О, — выдала она и улыбнулась. — Такие гости и в такое время!

Она сонно прищурилась, глядя на электронные часы, висящие на стене.

— Зашёл тебя проведать, — произнес Кайрил.

— Ты давно не приходил, — подтвердила мама, подавляя зевок.

Она не выражала негатива за столь поздний визит Рейнсейра, но и радости не выказывала, не лучилась теплом от встречи с другом.

Кайрил выглядел не сильно моложе нынешней версии себя, хотя минуло уже десять лет.

Я продолжала внимательно наблюдать.

— Лечение не помогает, — констатировал Кайрил.

— Для меня нет лекарств, — хрипло рассмеялась мама. — Никакое лечение меня не спасёт!

Моё сердце сжалось. Этот смех… Мои глаза наполнились слезами.

— Ты ещё держишься, — продолжал рассуждать тёмный.

— Ради дочери. Ради неё я бы держалась и дольше!

— Так может стоило оставить всё как есть? — Она так на него посмотрела… Так вот в кого у меня эта привычка — осаждать одним взглядом. Я невольно улыбнулась. Как же это на неё похоже! — Может, дать девочке жить своей жизнью? Она ведь твоя дочь. У Салдарины должна быть мать. — Он подался вперед. — Скажи, Эл, это правда стоило того? Ты ведь поставила на кон свою жизнь. Твоё и её будущее. Это действительно та ставка, которую стоило делать?

— Хватит! Я не желаю обсуждать это снова! Ничего уже не воротишь, ясно?! Ты не заставишь меня сожалеть об этом. Выбор, который я сделала, — не ошибка!

Она сердилась и больше не смотрела на него. В глазах Кайрила промелькнула боль. С какой же тоской он смотрел на мою мать… Я видела, что она ему небезразлична.

Он потянулся вперёд и коснулся её руки.

В этот момент я сильно позавидовала ему.

— Что будет с твоей дочерью, когда ты уйдешь? Что будет, когда весь твой план рухнет, как карточный домик? Когда она наконец доберётся до правды и всего, что ты от неё скрывала?

— Я надеюсь, этого не случится.

— Опрометчиво.

Он выдохнул со смешком, коварно ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла. Мама встрепенулась, повернула голову и посмотрела на Кайрила с такой яростью, что даже я испугалась!

— Ты не доберешься до неё! — воскликнула она.

Камень на её шее стал ярче и тревожно запульсировал.

— Думаешь, они не доберутся?

— Этого я хочу в последнюю очередь. — выдавила она, глотая ком в горле.

— Я всегда удивлялся родительской любви. Её искажают, восхваляют, приукрашивают. Но для дитя нет более жестокого чудовища, чем близкий и родной человек, который решает его судьбу.

Я во все глаза наблюдала за Рейнсейром. Он ведь говорил о себе?

— Просто заткнись, Кай! Заткнись и уходи!

Мама плакала, по её щекам текли слезы и она не желала смотреть на собеседника и показывать ему свою слабость. Он уязвил её. Знал, как ударить побольнее.