Венецианский бархат - Мишель Ловрик

Эти каменные львы были разбросаны по всему городу, и их пасти были достаточно широкими, чтобы в них пролез сложенный вдвое лист пергамента. Джентилия всегда писала свои письма так, чтобы они легко и быстро проваливались внутрь, ведь никому не хочется, чтобы его застукали в момент, когда он проталкивает обвинение в отвратительное отверстие.

Джентилия знала, что все анонимные письма, такие, как ее собственное, официально сжигаются. Но ей было известно и то, что количество и разнообразие писем, которые она отправляла вот уже несколько месяцев подряд, не могут остаться незамеченными и что кто-нибудь уже занес имя Сосии в реестр на своем казенном столе.

В последнее время она подумывала о том, чтобы поставить свою подпись под этими письмами, указав и свое имя, хорошее, честное имя из достойной семьи, члены которой не совершали преступлений и не страдали умственными расстройствами в прошлом. А еще она подумывала о том, чтобы убедить двух старых монахинь, с которыми долгими вечерами лущила горох, засвидетельствовать ее разоблачение, отчего оно обретет особую ценность в глазах инквизиторов. Ей не придется марать чистоту или душевное спокойствие сестры Нанны и сестры Элизабеты, объясняя им подробно природу документа, который они подпишут. Ей достаточно сказать им, что она хочет предложить монастырю Сант-Анджело усыновлять больше детишек, которые сейчас все отправлялись в город. Старушки, обожавшие качать детей на своих острых худых коленках, будут счастливы поддержать ее предложение об увеличении числа детей в Сант-Анджело ди Конторта и без раздумий поставят свои дрожащие подписи под ее письмом, сопроводив их благодарным пожатием своих паучьих лапок.

Старые монахини скажут, что уж лучше слышать по ночам детские крики, чем стоны, мужские и женские, оглашающие темные кельи монастыря. Жара не спадала, и остров продолжали посещать по ночам. Две пожилые сестры, как и сама Джентилия, могли лишь предполагать, какие скотские акты заставляли тех, кто их совершал, рыдать и выть от радости, заглушая бормотание благочестивых попугаев. По крайней мере, Джентилия сомневалась, что старушки способны представить себе это в таких же подробностях, как она сама.

Знала она и то, к чему они приводят. Появляются дети. Сотни детей. В отличие от Нанны и Элизабеты, ей было известно и то, что случается с ними потом. Новорожденных топили, как котят. К ней в саваны попадали лишь благородные малютки. Остальные же встречали свою судьбу голыми, как дикие звери.

Несколько раз она собственными глазами видела, как это делается. У самого устья морского залива было одно местечко, куда и ходили матери. Она видела, как неясные силуэты избавлялись от своих грехов под покровом ночи… Новорожденные не всплывали на поверхность, получив сильный удар по голове. Их маленькие тельца скрывались под водой и шли ко дну, словно камни, возвращаясь в лоно матери-земли, которая отвергла их.

Иногда мне кажется, что он хочет иметь еще одного наследника для своих быстрых книг. А как только он сделает мне ребенка и я рожу его, он приступит к осуществлению своих угроз.

Как-то раз я попыталась сжечь его письма, но быстро убедилась, что он использует какие-то особые чернила, которые не просто выживают, но и начинают танцевать в огне. И тогда получается, что слова написаны на языках пламени, и я не могу отвести от них глаз. Иногда я думаю, что они огненными буквами выжжены у меня в душе и его ненависть горит на мне, словно клеймо.

Теперь я храню их, и если со мной что-то случится, когда-нибудь мой сын узнает, что именно, как и почему.

Когда я чувствую, что с минуты на минуту муж вернется домой, у меня внутри все сжимается, так что я едва могу пошевелиться. Когда я слышу его шаги, язык у меня немеет и прилипает к гортани. Я начинаю широко разевать рот, как рыба, и дышу неправильно, делая вдох вместо выдоха и наоборот, так что воздух застревает у меня в горле, а легкие, кажется, повисают на тонкой ниточке, которая грозит вот-вот оборваться.

Вот он идет. Я должна…

Нет, это не он. Это всего лишь ветер, который разгоняет липкие испарения над каналом, не принося прохлады, и обнимает нас влажными и горячими руками. Иногда мне хочется спрятать куда-нибудь нашего сына, когда я слышу эти шаги: Дева Мария, вот они звучат опять.

Взгляд мой устремляется к кошачьему углу, дабы убедиться, что все в порядке. Давеча кот обманул мои ожидания и забрался в кабинет мужа через открытое окно. Очевидно, по какой-то причине ему вдруг приглянулась маленькая восковая женщина, хотя она сделана отнюдь не из шелка или бархата. Наверное, это случилось оттого, что она гладкая, как холодное масло. Как бы там ни было, он ее стащил. Заметив пустое пространство позади ящика, я первым же делом бросилась в его будуар и принялась рыться в шарфах. Там она и обнаружилась, на самом дне, закутанная в какое-то рванье, словно цыганская принцесса.

Сердце замерло у меня в груди, потому что больше всего на свете я боялась того, что муж найдет ее и обвинит меня в колдовстве. Я знаю, он считает меня пустоголовой из‑за того, что я верю в привидений, но восковая женщина – совсем другое дело, поскольку она покажет ему, что я сама балуюсь магией. Он не поймет разницы, хотя для меня все ясно, как Божий день: я верю в призраков, но ненавижу колдуний.

Даже если я расскажу ему правду о восковой кукле, это станет для него лишним поводом не доверять мне. Я нашла ее еще в Сирмионе, не показала ее ему сразу же, все это время прятала от него и не оставила на том месте, где обнаружила, о чем теперь жалею от всего сердца.

Рабино, столкнувшись с Сосией на лестнице, заметил блеск шелка под легкой накидкой, которую она застегивала. Пробормотав обычное робкое приветствие, он проскользнул мимо нее. Она что-то мурлыкала себе под нос и ответить не удосужилась.

«Здесь, с нею, мне очень одиноко, – с жалостью подумал Рабино, – но при этом я не хочу, чтобы она ушла. Я никогда не пытался остановить ее. Быть может, мне стоит хотя бы попробовать?»

Он откашлялся и с мольбой взглянул на узкую спину жены.

– Я… я бы хотел, чтобы ты реже бывала в городе, – запинаясь, проговорил он.

Сосия на мгновение замерла, но не обернулась.

– Означает ли это, что вы любите меня, господин доктор? Что вы хотите иметь меня под рукой в собственном доме? Вы хотите сказать, что любите меня больше всех? Вы имеете в виду… – Сосия, не договорив, громко рассмеялась и продолжила спускаться по лестнице.

– Я имею в виду, что не желаю делить свою жену… с незнакомцами. Вот так. Мне представляется, что ты слишком беззаботно относишься к… своему здоровью и ведешь себя неосмотрительно, – смущаясь, добавил он.