Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл

в Довиле и летний отпуск закончены, Дягилев слетал в Париж, чтобы убедить Дебюсси дописать финал «Игр». Композитор уже жаловался Жаку Дюрану в письме от 12 сентября на то, что его партитуре придется озвучивать довольно непристойную ситуацию. Но, как он заметил, «в балете безнравственность улетучивается через ноги танцоров и заканчивается в pirouette». К этому времени действие было уже, наверное, в деталях разработано Дягилевым и Нижинским, и можно предположить, что Дягилева больше интересовал «литературный» аспект произведения — спортивный и любовный, который даст Парижу «un frisson nouveau»[279], Нижинского же больше заботила абстрактная и скульптурная сторона балета. Теперь они решили, что сюжет должен быть цикличным и закончиться тем же, чем начался, — другой мяч вылетит на сцену и прервет запретную детскую игру, так что 31 октября они попросили Дебюсси ввести в финал аккорды из прелюдии, что он и сделал с незначительными изменениями.

Гастроли в Германии начинались 30 октября с выступлений в Штадтеатре в Кельне. Между прочим, первый месяц этого турне оказался единственным за двадцать лет существования дягилевского балета, прошедшим без участия Григорьева — он был в Петербурге и не решился уволиться из Мариинского театра и всецело посвятить себя Дягилеву. Ему постоянно продлевали отпуск, но пришло время принимать решение. После долгих раздумий он присоединился к дягилевской труппе. Посетив Франкфурт и Мюнхен, труппа прибыла в ноябре в Берлин. Берлинский сезон открылся 11 декабря исполнением «Послеполуденного отдыха фавна». Дягилев, как всегда заботившийся о рекламе, телеграфировал Астрюку.

Дягилев из Берлина Астрюку в Париж, 12 декабря 1912 года:

«Вчера состоялось триумфальное открытие в Новом королевском оперном театре. Требовали повторения „Фавна“ на бис. Десять вызовов. Никаких протестов. Присутствовал весь Берлин. Штраус, Гофмансталь, Рейнхардт, Никиш, вся группа „Сецессиона“, король Португалии, послы и двор. Венки и цветы Нижинскому. Восторженные отзывы прессы. Большая статья Гофмансталя в „Tageblatt“. Император, императрица и принцы посетили балет в воскресенье. Имел долгую беседу с императором, который остался доволен и благодарил труппу. Огромный успех».

Гинцбург, который в это время жил в Париже в отеле «Мажестик» на авеню Клебер, развил бурную деятельность в интересах труппы. 15 декабря он телеграфирует в Лондон с тем, чтобы нанять молодую англичанку Хилду Бьюик, которую, по-видимому, просматривали летом в Лондоне. Она стала первой из нескольких английских танцовщиц, работавших у Дягилева.

Дягилев очень беспокоился о предстоящих трудностях, которые возникнут у Нижинского, когда тот приступит к постановке «Весны священной» Стравинского. Находясь в ноябре в Берлине, он воспользовался случаем снова вместе с Нижинским посетить Академию Далькроза в Хеллерау. Далькроз не собирался заниматься с танцорами, его воспитанников обучали анализировать музыку с помощью новой системы движений человеческого тела. Среди учениц была смышленая девушка лет двадцати, русско-польского происхождения, по имени Мириам Рамберг, которая прежде занималась балетом у Словатского в Варшавской опере. Ученики Далькроза презирали легкомысленное и слащаво-красивое, по их мнению, искусство балета, они писали о нем сатирические стихи и пародировали балерин. Сам Далькроз считал, что Рамберг из-за ее балетного образования была более склонна танцевать, нежели выполнять ритмические упражнения. «Vous etes trop exte-rieure»[280], — говорил он ей.

Ни на кого из учеников Далькроза, включая Рамберг, не произвело никакого впечатления появление в их классе грузного импозантного русского господина и его невысокого спутника. Они не знали, кто это такие. Дягилев надеялся нанять здесь кого-нибудь, кто помог бы Нижинскому с музыкой к «Весне священной», и его взгляд остановился на миниатюрной Рамберг, возможно, потому, что ее движения больше напоминали танец, чем у остальных. Несомненно, он говорил с Жак-Далькрозом о ее характере и происхождении и убедился, что она, скорее всего, отнесется к работе серьезно и не станет флиртовать и вести себя легкомысленно. Рамберг могла говорить на польском, русском, немецком, французском и немного на английском языках и вообще была очень образованной женщиной. Она останавливалась у своих родственников в Москве и Петербурге и знала шедевры русской литературы.

Несколько дней спустя Далькроз рассказал Рамберг об интересе, проявленном к ней Дягилевым. Девушку отправили в Берлин, где ее ждали билет на балет и приглашение поужинать после него с Дягилевым и Нижинским. Так что она впервые встретилась с Русским балетом в Кролль Опера-Хаус. В этой первой программе она увидела «Клеопатру» с Нелидовой, едва обратив внимание на Нижинского в па-де-де, но ей понравились декорации Бакста. Затем она увидела Нижинского в «Послеполуденном отдыхе фавна» и пришла в замешательство от несоответствия между музыкой и движением. «Карнавал» с Кякшт и Нижинским привел ее в восторг, и взволновали половецкие пляски из «Князя Игоря». Когда Дягилев за ужином поинтересовался ее мнением, она, по ее собственным словам, «будучи плохо воспитанной», осмелилась критиковать. «Почему женщины, сопровождающие Клеопатру, когда ее несут на носилках, передвигаются не в такт музыке? — спросила она. — Они просто неуклюже идут». По правде говоря, в намерения Фокина не входило, чтобы эти статисты передвигались, соблюдая ритм, но Дягилев, казалось, согласился с ней. «Да, они похожи на кухарок», — сказал он. Нижинский сидел и молчал, когда она высказывала сожаление по поводу того, что его хореография только в двух или трех местах совпадала с музыкой «Фавна». Тогда она еще не видела смысла в полном контрасте между импрессионистической музыкой и абстрактным танцем в этом произведении, которым вскоре она станет так страстно восхищаться. Несмотря на ее такую независимую позицию, а возможно, благодаря ей, Дягилев, посоветовавшись с Нижинским, решил, что Рамберг может быть полезна, и несколько дней спустя она узнала, что ее приняли на работу.

Рамберг присоединилась к труппе Русского балета в Будапеште на Рождество 1912 года, и, когда наступил новый, 1913 год, она уже была с ними в Вене. Первоначально ее обязанностью было давать труппе уроки по Далькрозу, но и без того переутомленные танцоры старались уклониться от них, тогда Григорьев предложил Дягилеву, чтобы она просто помогала отдельным танцорам анализировать и разучивать их роли. На этом и остановились. Итак, наступил решающий год в жизни Нижинского, и у него появилась новая коллега.

Удивительно, что в те же дни, когда он познакомился с Рамберг, которая вскоре станет его хорошо понимать и которая при благоприятно сложившихся обстоятельствах могла бы стать его женой, Нижинский одновременно попал в сферу интересов другой молодой женщины, которая впоследствии действительно выйдет за него замуж. Ромола Пульски, так восхищавшаяся Нижинским во время прежних гастролей Русского балета в Будапеште, принадлежала к известной польской семье, эмигрировавшей в Венгрию в начале XVIII века. Ее прадед играл заметную роль в восстании против австрийцев 1848 года, возглавленном Кошутом.