На перекрестках фэнтези. Сборник фантастических произведений - Алексей Пехов

— Струр. — Мирон погладил умирающего монстра. Нежить, успокоенная руками хозяина, замерла.

— Гнилой мох! — воскликнул эльф. — Проклятие! Ты убил всех, кто тебя любил, подонок! Ради чего?! Я не хотел убивать Струра! Не хотел убивать Гыка!

Мирон не отводил глаз от застывшего гуля. Теперь тот окончательно мёртв…

— Не хотел! — Эльф опустил лук. — Мёртвый лес… Ты идиот, Мирон…

Человек поднял глаза на эльфа:

— Я знаю, Альден…

Хлопок заставил обоих бандитов оглянуться на Тамасу. Рядом с девушкой мерцал портал, из которого выскакивали вооруженные люди.

Лучники мигом взяли на прицел обоих разбойников. Последним из портала вышел высокий мужчина.

— Папа! — воскликнула Тамаса и вскочила на ноги. Лицо девушки искрилось счастьем. — Ты нашел меня!

— Пришлось повозиться, — с улыбкой развел руками южанин и с подозрением посмотрел на бандитов. — Ты в порядке?

— Папа…

Мирон смотрел на обнявшихся южан и грустно улыбался.

Она спасена… Но стоило ли?

— Что делать с этими двумя, госпожа? — неуверенно произнес один из лучников.

Тамаса оторвалась от отца и посмотрела на разбойников.

— Убить… Обоих!

Свист стрел…

Мирон умирал. Солнце насмешливо грело землю, ехидно скалясь одинокими лучами. Сосны с грустью смотрели на два тела у своих корней. Птицы скорбно пели панихиду. А Мирон умирал…

ДЕРЖИСЬ, БРАТ!

— Расскажи мне о Ледяных Вратах… — неожиданно попросил Демьян.

— Ледяные Врата, брат… — я мечтательно улыбнулся. — Эти голубоватые колоссы средь зелени окрестных полей. Они действительно изо льда! Смертельно холодные и величественные клыки зимы, оставшиеся в теле непокоренного лета. И они не тают! Представь себе, я даже костёр рядом разводил, головнёй в них тыкал. Впустую… Да…

Я видел, что мой товарищ живо представляет себе эту картину. Проклятье, почему ему не дано увидеть всю её красоту?!

— Небо было голубое, да? — хрипло, с надеждой спросил он.

— Нет! Оно было синим! Ослепительно синим, брат! Боги, как же прекрасен этот Мир… А ещё я видел Золотую Дубраву. Ту самую, брат! Золотые дубы с изумрудными листьями! На рассвете, когда первые лучи солнца падают на землю, умереть хочется от восторга. Великолепное место!

— А люди? Люди? Как они? — он закашлялся. Кашель долго драл его горло, но, отдышавшись, мой друг повторил:

— Как они?

— Ты в порядке? — мое сердце защемила почти материнская забота. Он очень плохо выглядел… Хуже, чем обычно.

— Держусь, пока что…

— Главное — не сдавайся! Понимаешь? Не сдавайся, брат! Мир — прекрасен!

— Расскажи про людей…

— Хорошо, брат. Помнишь, я говорил тебе про город, выросший на холмах к северу отсюда?

— Да… Лучезарный… — его лицо просветлело. Он помнил…

— Я был в нем проездом, когда ехал к тебе. На Центральной площади, напротив Жемчужного Дворца они воздвигли памятник. На огромном пьедестале стоит молодой мужчина и протягивает небу агатовый шар. А вокруг море цветов, брат. Действительно — море. Памятник утопает в них… Когда я проходил мимо, у подножья стояли жених и невеста, они благодарили Мученика за дарованное им счастье.

— Ну, положим, я тут ни при чем, — смущенно улыбнулся он.

— Нет, брат. Во всех чудесах мира только твоя заслуга, — покачал головой я.

Он лишь пожал плечами.

— Я серьёзно… — мне показалось, что он не поверил этим словам.

Демьян тяжело вздохнул и уперся лбом в матовую поверхность сжимаемого им шара:

— Знаешь, во мне нет такого чувства. Мне кажется, что все совсем не так, как ты говоришь… Что у меня не хватает сил сделать этот мир лучше. Я стараюсь… — он закашлялся и сплюнул на землю. — Боюсь, что тщетно…

— Послушай, ты не должен пускать в сердце сомнения, — воскликнул я. Шар почувствует это и… Боги, я даже боюсь представить, КАК он отреагирует.

— Я не могу больше… — прошептал Демьян.

— Ты хранитель Шара! Ты столько сделал, брат. Люди уже два века не вспоминают о войнах! Ты же помнишь, как ужасны поля сражений? Тебе ли не знать об этом?

— Да, войн быть не должно, — согласился он. — Но не будь войн, мы не нашли бы Шар!

— И эта земля никогда бы не познала счастья, да… Ты помнишь прежнего хранителя? Полуистлевший, одержимый местью мертвец… То были чёрные времена, Демьян. Никто из нас не смог бы изменить их так, как это сделал ты…

— Я не справляюсь. Мне кажется, что Шар обладает собственной силой. Он пожирает мою душу… Мне очень тяжело!

— Держись, брат, — как больно дались мне эти слова. Я же вижу, что он совсем сдал. Но предложить его заменить… Я боюсь. Боюсь, что не справлюсь, боюсь остаться один в этой пещере и годами сжимать в руках проклятый Шар. Боюсь и презираю себя за то, что Демьян провел здесь уже две сотни лет… Я же чувствую, что он хочет попросить меня взять эту ношу. Хочет, но боится… Отказа? Или того, что я не справлюсь? Или… Я не хочу знать, чего он боится… Лишь бы не попросил!

— Обидно… Ты так рассказываешь о чудесах, что я сотворил. А мне их никогда не увидеть… Знаешь, порой мне хочется выползти отсюда и вместе с Шаром броситься вниз. Но у меня не хватает сил даже руки разжать. Я прикован к нему… Я не могу его выпустить! Боги, как бы я хотел увидеть Светлые Заводи, прогуляться по улицам Лучезарного, постоять рядом с Ледяными Вратами… Я больше не могу, Клаус… Я боюсь, что начну разрушать всё, что создал.

— Держись, брат… — почти прошептал я. — Ты был самым достойным из нашего отряда. Только ты мог взять его в руки.

— Я был ранен, — горько напомнил он. — Мне выжгло глаза! У меня не было иного выбора. Слепцы никому не нужны!

Я промолчал. Я не хотел об этом говорить. В моей душе ворочалось чудовище под названием страх. Страх того, что он все-таки попросит…

— Всё изменится… — проговорил я, холодея от своих слов. В этот миг я действительно знал, что всё изменится…

— Я больше не могу…

— Держись, брат! Я скоро вернусь! Я что-нибудь придумаю, только держись!

— Хорошо, Клаус… Я постараюсь. Слушай, а почему ребята давно не заходят? Я беспокоюсь…

— Не знаю… Я тоже давно их не видел, — я направился к выходу из пещеры, давя разбухающую в душе боль и ненависть к себе. Я обманул его… Я вернулся только через шесть лет…

Сейчас, стоя у входа в пещеру, я ненавижу себя ещё больше. Шесть лет срок большой, но что он значит по сравнению с веками? Миг… Шесть лет… Демьян… Я ведь просто бросил тебя. Испугался… А теперь стою у входа и боюсь сделать первый шаг. Если честно — третий день не могу заставить себя войти в пещеру. Стою часами у зева и вглядываюсь в его черноту, а потом возвращаюсь назад в лагерь. Мне страшно… Боже, как же мне страшно! Я боюсь увидеть тебя, друг. Боюсь, что совесть ледяными когтями схватит меня за горло, и я не смогу сказать тебе ничего из того, что хотел. Мы никогда не любили предателей. Никогда… И тут им стал я…