Блондинка. Том II - Джойс Оутс

Флис!.. Она понимала, что, возможно, делает ошибку, но какого черта! Все равно что смотреть, как твой муж выбрасывает заведомо проигрышные кости. А тебе остается лишь наблюдать.

Она купила Флис билет на самолет, чтобы та смогла прилететь в Рино и побыть с ней недельку в отеле «Зефир». Составить ей компанию, когда она грустит, и понаблюдать за ходом съемок «Неприкаянных». Пожать руку легендарному Кларку Гейблу! И Монтгомери Клифту. Муж не одобрял этой идеи.

— Флис… э-э… «не стабильна», — сказал он. — Да это видно невооруженным глазом с расстояния тридцати футов!

Она огрызнулась:

— А я стабильна? «Мэрилин», по-твоему, стабильна?

На что он ответил:

— Речь не о тебе. Речь идет об этой дамочке, которую ты называешь «Флит».

— Флис, — поправила она его.

(Он видел Флис лишь мельком в Голливуде, на улице. Угрюмую Флис в грязной замшевой ковбойской шляпе, ядовито-синей шелковой блузке, туго обтягивающих черных джинсах, открывающих V-образную развилку между ног, и в высоких ботинках из искусственной кожи. Она с преувеличенной почтительностью пожала Драматургу руку и называла его исключительно «сэр».)

Норма Джин сказала:

— Флис единственная, кто знает меня по-настоящему. Кто помнит Норму Джин с времен сиротского дома.

Муж мягко заметил:

— И все равно не понимаю, к чему ее приглашать сюда, дорогая?

Норма Джин уставилась на него, лишившись дара речи.

Дорогая. Да за такие слова его мало убить! Его любовь была теперь ей ненавистна.

Флис взволновала и обрадовала перспектива приехать в Рино в качестве личной гостьи Мэрилин Монро. Но она сдала свой билет на самолет и вместо этого приехала автобусом фирмы «Грейхаунд». Она прожила в своем номере три дня, и дополнительный счет за эти три дня составил свыше трехсот долларов — в основном потому, что заказывала она самую дорогую выпивку. К тому же она нанесла номеру немалый урон — залила пол и ковры, прожгла мягкую мебель сигаретами. Она могла заснуть в ванной, не выключив воды, и вода перехлестывала через край, на пол, а уже оттуда проникала в номер, расположенный этажом ниже. (За весь этот нанесенный гостинице ущерб пришлось платить Норме Джин.) Она положила глаз на золотые наручные часики фирмы «Бьюлова», и Норма Джин в порыве благородства сама подарила их ей — сняла часики с запястья и подарила (то был подарок от мистера Зет с выгравированной на обратной стороне надписью: Моей Шугар Кейн).

Она присвоила несколько предметов, находившихся в номере, в том числе большую бронзовую лампу в форме вздыбившейся лошади, — вынесла из отеля, предварительно завернув в занавеску. Она просадила до последнего пенни все сто долларов, также подаренных Нормой Джин на «мелкие расходы», в казино. Ни разу не посетила съемки «Неприкаянных». Она беззастенчиво и смачно целовала Норму Джин в губы в присутствии мужа-драматурга, когда сам он был «под мухой» или просто притворялся, что выпил лишку. Она внезапно и без всяких объяснений покинула супружескую пару во время обеда в ресторане Рино, после чего рано утром ее арестовали в баре казино за нарушение общественного порядка, нападение с ножом на крупье и охранника.

Она была обвинена сразу по нескольким статьям, и ей грозил нешуточный срок, если бы не вмешалась сама Мэрилин Монро (в местной бульварной газетенке «Нэшнл энквайер» был напечатан подробнейший отчет обо всех похождениях этой дамочки Флис, а также большой снимок растерянной Монро в темных очках, с размазанной губной помадой, пытавшейся заслониться от вспышки камеры). Ей пришлось внести тысячу долларов, чтобы подругу выпустили под залог. Вскоре после этого она исчезла из Рино, наверное, уехала тем же автобусом, оставив Норме Джин подсунутую под дверь записку:

ДОРОГАЯ МЫШКА ЖИВИ ДЛЯ ВСЕХ НАС В МЭРИЛИН ВЕЧНО!

ТВОЯ ФЛИС ОЧЕНЬ ТЕБЯ ЛЮБИТ

Опостылевший муж. Он услышал, как в дверь кто-то царапается. Посреди ночи. Спали они в отдельных комнатах, но в одном номере, он — в гостиной на диване, она — в спальне на огромной двуспальной кровати. Где часто лежала без сна, пила «Дом Периньон», читала и трясущейся рукой делала записи в старенький, вконец истрепавшийся дневник: Между нами, небесами и адом есть только жизнь, самая хрупкая штука на свете. Потом глаза отказывали ей, и она пыталась выбраться из постели — постель была очень высокая! — а ее ноги были так слабы, и подгибались в коленях, и ей приходилось добираться до двери ползком, как младенцу. Но то оказывалась вовсе не нужная ей дверь, не дверь в ванную. И он находил ее на пороге голой (она всегда спала голой), что-то невнятно бормочущей и царапающейся. И с отвращением и тревогой видел, что она напачкала не только на ковре, но и сама вся перепачкана. И это случалось не впервые.

Может все это будет только потом.

На этот раз Мэрилин вышла одна, без мужа. И отправилась с нами по казино и барам, и в казино под названием «Подкова» мы наткнулись на X. Он стоял у стола, где играли в кости, увидел нас и поманил к себе. X. был заядлым игроком и обычно проигрывался в пух и прах, до последнего цента, и выходил из казино самым последним. И шел в гостиницу один. Сейчас X. был пьян и пребывал в сентиментально-плаксивом настроении. Нам оставалась всего лишь неделя съемок, на натуре. И он не переставал твердить, что «Неприкаянные» или станут новым его шедевром, или же всех нас ждет оглушительный провал.

X. подошел к Монро и поцеловал ей руку. Ох, уж эта парочка! Все мы просто счет потеряли всем их спорам и схваткам на съемках. И вот теперь встречаются как ни в чем не бывало и уже позабыли, кто кому сказал сегодня последнюю гадость, кто перед кем должен извиниться, а может, раз в кои — то веки они были, что называется, по нулям. X. выиграл в кости несколько сотен и стал уговаривать Монро поставить хотя бы пятьдесят баксов. Но она все отнекивалась детским своим голоском, твердила, что никогда не играет в азартные игры. Потому что всегда проигрывает, тем более что последнее время ей особенно не везет. Но тут X. перебил ее резко и властно, как и подобает режиссеру, сказал:

— Давай-ка, милая, бросай эти долбаные кости!

И Монро расхохоталась писклявым и нервным своим смешком с таким видом, будто один раз бросить кости равносильно для нее смертельному риску. И бросила, и выиграла. Следовало бы объяснить, как она выиграла, но не буду вас утомлять, крэпс — довольно сложная игра. Она улыбалась, а люди, столпившиеся вокруг, аплодировали. А потом сказала X., что больше играть не будет, предпочитает остаться с выигрышем, потому что, если бросит еще раз, наверняка проиграет; и X. так удивленно взглянул на нее и заметил:

— Знаешь, милая, Мэрилин бы так никогда не поступила. Та Мэрилин, которую я знаю. Это же своего рода спорт, будь он неладен, и мы только начали.

Монро смотрела испуганно. (К этому времени в зале собралась уже целая куча народу. И все они глазели на нее, а кое-кто щелкал фотоаппаратом, но не этих людей она испугалась, нет. Они всего лишь глазели на нее и перешептывались: Это же Мэрилин Монро! И она чувствовала себя защищенной.) Она спросила:

— Так что же, по-твоему, я должна играть, пока не проиграюсь в прах? Мне это не нравится.

На что X. заметил:

— Именно, детка. Будешь играть до тех пор, пока не проиграешь все.

Что они и сделали, эта странная парочка, в ту ночь в казино «Подкова», во время нашей последней недели пребывания в Рино, штат Невада.

Опостылевший муж.

Он бы сказал, если б мог позволить себе сказать такое в порыве печали и гнева: «Я подарил ей «Неприкаянных», а она все равно меня бросила. Я люблю и совершенно не понимаю ее».

Волшебная сказка. Некоторые фильмы ты делаешь и тут же забываешь, будто никогда ими и не занимался и тебя не интересуют ни предварительные просмотры, ни рецензии. Но есть фильмы, которые причинили тебе такие физические и душевные страдания, что их просто невозможно забыть. И ты смотришь их бесчисленное число раз, и с каждым разом они нравятся тебе больше и больше. И постепенно начинаешь приучать себя к мысли, что каждый час съемок приносил тебе самые радостные ощущения, что ты был просто счастлив, снимая это кино. А позже можешь даже убедить себя в том, что ты вообще наслаждался каждым часом своей несчастной и непонятной жизни.

Мы полюбили эту волшебную сказку, «Неприкаянных». Полюбили Монро и Гейбла, которые любили друг друга в этом фильме. Они были Прекрасной Принцессой и Темным Принцем, они гуляли рядышком по сумеречной пустыне, перешептывались и смеялись. Монро крепко держала Гейбла под руку. Она была хрупкой маленькой девушкой, опиравшейся на руку настоящего мужчины. Даже состарившийся, почти шестидесятилетний, Гейбл был крепок и тверд, как скала. У него было крупное широкое и в то же время — необычайно живое лицо; покрытое сетью мелких морщинок, словно скала в трещинах. И еще — эти тоненькие усики. И лукавая полуулыбка.