В поисках утраченных предков (сборник) - Дмитрий Каралис

Взяв журнал, я на цыпочках дошел до Серафимы Игоревны. Она была подчеркнуто любезна, как с висельником перед его последней просьбой, что выдавало ее осведомленность о шпионском деле.

— Запросите, милочек, Саратовский архив! В апреле девятьсот шестого там еще Столыпин был губернатором! Спуску никому не давал, сами знаете. Адресочек я вам дам… — Она открыла толстую потрепанную книгу и нашла нужную страницу. — Переписывайте, пожалуйста…

К студенческому бунтарству деда Саратов отношения не имел: сорок шесть лет, солидный человек, заведующий химической лабораторией. Тут что-то другое…

Сплошные загадки.

…Я долго не мог заправить фотопленку в затвор диаскопа, потом понял, что он неисправен, и пересел за другой стол. Положив на столешницу чистый лист бумаги, я сфокусировал на нем размашистый рукописный текст и попытался читать, подкручивая пленку: постановление об аресте, предъявление обвинения, анкетные данные задержанного… Бред какой-то. Мещанина Ковенского уезда Сядской волости Каралюса Фому Осиповича, сорока лет от роду, задержали 25 августа 1917 года в Петрограде и поместили в тюрьму «Кресты» по подозрению в шпионаже. Он, понятное дело, шпионаж отрицает: просто приехал в столицу по делам. Это было уже при Временном правительстве Керенского. Послали запрос о благонадежности Фомы Осиповича в Жандармское управление Ковенской губернии; в ответ: нормальный мужик, ничего такого за ним не числится. Через полтора месяца, проскрипев нужными шестеренками, аналогичный ответ прислала Жандармерия Виленской губернии.

Время идет, человек сидит. А нечего шляться по Петрограду в лихое военное время!

Еще несколько листов — совершенно угасший текст допроса. Можно разобрать только отдельные слова, вдавленные железным пером в серую бумагу. И ни одной фамилии — к кому приехал, у кого остановился — ни одного мостика в наше время.

И вот последний лист: 24 октября 1917 года моего почти однофамильца (а может, и родича?) выпускают из «Крестов»: катитесь вы, дядя, колбаской на все четыре стороны. И дядя идет куда-то по холодному Питеру, кутаясь в зипун и чертыхаясь, — за что продержали два месяца? что за порядки в этой долбаной столице? И не догадывается, что…

…неведомый ему Ульянов (Ленин) в это время гримируется на конспиративной квартире, собираясь в нарушение партийной дисциплины ехать на трамвае в Смольный, где его дружки-большевики, которым он не очень-то доверяет, готовятся перехватить ослабевшую власть в свои руки. И крейсер «Аврора», подрабатывая винтами черную стылую воду, уже занимает место наискосок от Зимнего дворца…

Я весело сдал журнал с коробочкой и зашагал к гардеробу. Шпионские дела просвистели мимо.

Да, занимаясь архивными изысканиями, надо иметь крепкие нервы.

7. Объявлены в розыск

Провидение — это просто другое название законов природы.

Я сижу в архивах и библиотеках, веером рассылаю письма и пытаюсь опрашивать родственников в качестве свидетелей. Со свидетелями не так все просто.

Единственный оставшийся в живых брат Юра уже много лет живет с женой и сыном во Владивостоке и по взятой им традиции не пишет писем и не отвечает на оные — лишь изредка прилетает без предупреждения в родные края и живет, оттягиваясь пивом, на даче в Зеленогорске. Брутально, ему эта тема — по барабану. Поэтому остается ждать его появления в родных пенатах и брать тепленьким: он теперь самый старший из нас и хоть что-то должен помнить.

Младшая из старших, сестра Надежда, родившаяся в августе сорок первого, абсолютно ничего не помнит и не знает, хоть, как говорится, расстреливай. Она помнит только, как в июне сорок пятого ее нес по Невскому военный на руках, играл оркестр, летели букеты цветов, а мать бежала где-то рядом и плакала. Надежда думала, что мать боится потерять ее, и кричала, обхватив военного за шею: «Мамочка, я здесь! Не плачь, мамочка, я здесь!»

Что у нее узнаешь?..

Старшая Вера охотно снабжает меня по телефону одной семейной легендой за другой. Я записываю все, как учила опытная Лена. Кажущиеся противоречия стараюсь не обсуждать — может пригодиться любая деталька. Удивительно, но из хаоса воспоминаний потом выстроится некий каркас, и всякая реплика, любой фактик — забытый в гостях шарф, дверь под лестницей, китель с белым целлулоидным подворотничком — все они встанут на свои места; не сразу, но встанут.

В конце марта я объявил во всероссийский архивный розыск дедушек и бабушек.

Четверо родных людей из нескольких миллионов — капля в море. Мы никогда с ними не встречались, они ушли, не зная о моем будущем появлении на свет, но без них мне не двинуться в путешествие по Прошлому.

Для начала я послал запросы в тамбовские архивы.

Именно в Тамбове, на берегах красивой речки Цны, проявляли себя трое из разыскиваемой четверки: дед Бузни и две бабушки. Неплохая локализация предков-фигурантов!

К тому же в Тамбове познакомились мои будущие родители — Николай и Александра, тогда еще совсем юные существа. Это произошло в голодном 1918 году, когда моя бабушка по отцу Ольга Николаевна Высоцкая вместе с парголовским приютом, в котором она работала воспитателем, перебралась в относительно сытый губернский городок. Бабушка вывезла из тифозного Петрограда дочку и троих сыновей, старшему из которых — моему отцу — исполнилось четырнадцать.

Какое-то время Николай и Александра учились в соседних школах. Но вскоре мой будущий отец уже работает репортером в «Тамбовской правде», строчит статьи и заметки (позднее из тамбовского архива мне пришлют его газетные корреспонденции и копии гонорарных ведомостей), помогает матери поднимать младших и пытается ухаживать за профессорской дочкой Шурочкой Бузни…

Вопрос: почему бабушка Ольга Николаевна приехала в Тамбов без мужа, жившего в 1917 году на Невском проспекте, почему оказалась в тяжелое время одна с четырьмя детьми, пока не имеет ответа. Разошлись? Спился? «Удрал в буржуазную Польшу», как утверждает сестра? Пока не знаю…

Я просил тамбовские архивы найти все, что касалось моих предков: послужные списки, метрикационные свидетельства, ведомости на выплату жалованья, сведения о владениях недвижимостью, любые бытовые подробности, если они осели на полках, а буде кто из них членом партии ВКП(б), то и строгие партийные документы с анкетами — они нам в самую пору.

Оплату, как водится, гарантировал, в просьбе просил не отказать и слезно умолял господ архивистов помочь бедному писателю сдвинуть с места сюжет нового семейного романа. К каждому запросу я приложил книжку с повестью о нашей семье — «Мы строим дом» и буклет Центра современной литературы и книги, которому в то время уже шел второй годик.

Насчет романа я сильно преувеличивал: там еще и конь не валялся (но каков хитрюга, а?).

Затем, решив копнуть киевский период жизни деда Бузни и развернуть таким образом розыск до международного, я вызнал адреса и отправил запросы в следующие архивы незалежной державы:

Центральный государственный исторический архив Украины,

Исторический архив города Киева,

Киевский университет им. Тараса Шевченко,

а также в Саратовский областной исторический архив.

В первые три архива я отправил письма на русском и английском языках, со вступительными протокольными извинениями, суть которых заключалась в том, что, не владея в совершенстве украинским языком, принужден обращаться к украинским архивистам на официальных языках Организации Объединенных Наций, и надеюсь, мой шаг не будет истолкован недружественно. Ответить прошу на любом из вышеназванных языков. В том смысле, что если вам не к лицу общаться на русском, ласково просимо — на английском, please!

Запросы я снабдил подробными сведениями об Александре Николаевиче Бузни, включая номер полученного им в Киевском Императорском университете Св. Владимира диплома кандидата естественных наук. Я просил архивистов побачить, так сказать, что пишут в личном деле студента Бузни о его участии в революционных волнениях. И заодно пошукать: где родился хлопец, да кто были его батя с матушкой.

Письмо в Саратов отправил, естественно, на русском.

Саратовцы ответили быстро и совершенно бесплатно: «…в картотеке Саратовского жандармского управления и в фондах гражданского суда сведений о Бузни Александре Николаевиче не имеется. Директор А. В. Воронежцев».

И куда, спрашивается, делись документы? Готовили человека в вологодскую ссылку, шили дело, канифолили нитки, потом простили, отправили к семье в Тамбов — и концов не найти. А я, может, как гражданин своей страны и прямой потомок желаю знать, что замышлял мой дед и какие шпильки пытался вставлять тогдашнему Саратовскому губернатору Столыпину, мир его праху!