В поисках утраченных предков (сборник) - Дмитрий Каралис

Я иду в Библиотеку Академии наук и пытаюсь претворить второй сценарий поиска рода занятий деда: целую неделю переворачиваю шелестящие страницы газет, от которых начинают свинцово темнеть подушечки пальцев, — ищу списки выборщиков, электората.

«Санкт-Петербургские ведомости», «Петербургский листок», «Копейка»…

Открытие института по изучению алкоголизма:

«После молебствия был произнесен ряд тостов. Профессор В.М. Бехтерев поднял бокал за здоровье председателя Совета министров В.Н. Коковцева и товарища министра Новицкого, способствовавшего созданию нового учреждения».

Группа слепых массажистов и массажисток открыла кабинет массажа. Петроградская сторона, Малый пр., 83, кв. 11. Плата 30 коп.

Исчезнувший с деньгами дворник

Курильня опиума в Москве

12 декабря — День славянских флагов

Подробности гибели «Титаника»:

Расследование лондонской комиссией причин гибели «Титаника» проливает новый свет на некоторые подробности этой катастрофы…

Забота о киргизах

О расширении территории Петербурга

Разбойники в Кахетии

Помогите голодным школьникам!

Новый способ лечения рака

Вздорожание керосина

Успех русского балета в Берлине

Покупаю по высокой цене

жемчуг, бриллианты, драгоценные камни

(Гороховая, 55, кв. 15)

Протест против гонения на русских в Австрии

Китай зашевелился

Безрупорные граммофоны. Прочная конструкция. Натуральная передача. Занимают мало места.

Беседа с Григорием Распутиным

Татуировка ног в балете

Рекорд быстроты полета: 169 верст в час

Микадо умирает

В Петербурге ежегодно тонет 1324 человека!

Безумие суфражисток

Слава М. Горького закатилась!

Опрос по 16 читальням и библиотекам с выдачей книг на дом показал, что читает Петербург:

1. В. Немирович-Данченко.

2. Вербицкая.

3. Мамин-Сибиряк.

4. Амфитеатров.

5. Куприн.

6. Горький.

Артисты — жертвы В. Мейерхольда рассказывают

От парламента до ночлежного дома.

Исповедь атамана шайки взломщиков, депутата А. Кузнецова

По случаю перехода на автомобиль продается

английская упряжь одиночки, коляска, дрожки, шарабан, американские сани с полной сбруей, 2 седла, 2 лошади — все за 1800 рублей.

Эдуард, тел. 51–04.

Арест фальшивомонетчиков в Финляндии

Нет списков выборщиков в просмотренных газетах! Возможно, из полусотни газет, выходивших в 1912 году в Петербурге, я выбрал не самые подходящие.

Отложим пока вредные свинцовые газеты и займемся другим — дел хватает.

Днем я тащу в свой исследовательский невод все что подвернется, а по вечерам разбираю и раскладываю улов. Вот мелкая рыбешка, вот покрупнее…

Иногда накатывают сомнения: зачем я занимаюсь этим, почему не живу, как большинство людей?

Но являются и объяснения: без предков мне тоскливо, как на необитаемом острове. И кто, простите, кроме меня, займется в нашей семье этим делом? Никто не займется. Будем считать, что это мой долг — вывести предков из семейного и исторического небытия, соединить всех во времени.

Медленно, но безостановочно тяжелеют красивые папки-регистраторы с клацающими блестящими зажимами, забирая в свои шелестящие внутренности ксерокопию с нужной страницы исторической монографии, где говорится, как делили Молдову после русско-турецкой войны в 1812 году и почему их стало две — одна за рекой Прут со столицей в городе Яссы и вторая, названная Александром I Бессарабией, со столицей в городе Кишиневе.

Туда же ложится копия старинной карты, словник военной терминологии прошлых лет, послужной список убиенного в киевском театре премьер-министра Столыпина. Или вот газетная вырезка 1930-х годов, сообщающая об успешных парижских гастролях юной певицы Аси Бузни, которая, удивив своим голосом Париж, отправляется теперь с импресарио на пароходе в Нью-Йорк. Кто она мне? Скорее всего, никто, но пусть будет. Вот в отдельной зеленой папке хранятся архивные запросы, заканчивающиеся традиционно: «Оплату ксерокопировальных работ и архивных поисков гарантирую». На самом деле гарантирует и платит племянник Димка, сын моей блокадной сестры Надежды, которому, как и мне, интересно разобраться с историей рода.

Читаю историю Молдавии, этих тысячелетних ворот в христианство, с пухлой головой ныряю в историю Византии, как четки, перебираю названия географических пунктов европейской прихожей под названием Балканы — через них прыткие завоеватели норовили скользнуть в Старый Свет.

Вот и Великое переселение народов трогает мой разум, а язык с наслаждением перекатывает слова: «Эллада, сарматы, скифы…»

Из букинистических магазинов я авоськами тащу справочники, разные энциклопедии и беллетризированные биографии великих завоевателей и правителей — денег уходит куча. И чем глубже забираюсь в исторический лес, тем он гуще.

История Молдавского княжества оказывается столь же неохватной, как и история России. Еще недавно я знал о Молдавии меньше, чем о какой-нибудь Венесуэле: всесоюзный сад-огород, «Молдавское розовое», футбольная команда «Нистру»… Теперь не расстаюсь с книгой Димитрия Кантемира «Описание Молдавии», написанной им в 1726 году, и пытаюсь запомнить древние названия городов, областей, имена господарей и разобраться в боярских чинах и званиях.

Перелистываю килограммы старой, но еще упругой бумаги, хмуро разбираю с помощью лупы каракули, словно оставленные куриной лапой, но, случается, и наслаждаюсь каллиграфическими шедеврами, изящными, как вензеля на решетках петербургских скверов.

Я захожу на рынки и отыскиваю молдаван.

— Это молдавские яблочки? — спрашиваю я у черноокой продавщицы.

— Молдавские, молдавские, очень хорошие, берите, не пожалеете.

— А вы из Молдавии?

— С Молдавии.

— А из каких мест?

— Из-под Флорешт.

— А фамилия Бузни вам не знакома?

— Не, в нашем селе такой нету. Поспрашивайте вон у тех, они из другого села. А вы что, родственников ищите?

— Дайте пару кило, пожалуйста…

Нет, я не искал родственников. Просто смотрел на молдаван и пытался понять: нравятся ли они мне? Некоторые были ничего себе, особенно девушки.

И становится понятным, почему молдавский господарь Василий Лупул, объявивший в 1646 году своему народу грозные уложения, по которым требовалось жить и вершить правосудие, сделал послабление мужчинам, не могущим устоять перед обольстительностью молдаванок. «Кто под влиянием страсти поцелует встретившуюся ему на дороге девушку, тот не наказывается», — говорилось в двадцать четвертом пункте его уложений.

По оценкам историков, царствование Лупула следует считать самостоятельной эпохой.

Этот грозный дядька, правивший княжеством двадцать лет (с портрета на нас смотрит отважно-героический усач, с думами о судьбах родины на челе, и саблей за поясом), считал, например, что надо «12. За измену отечеству наказывать строже, чем за убийство родителей», а «13. За отравление наказывать строже, чем за убийство оружием, а дети отравителя лишаются чести».

Но при этом господарь-реформатор снисходительно относится к неприкаянному и обездоленному, так сказать, люду: «6. Цыган, цыганка или их дети за первые три воровства гуся или другой живности не подвергаются наказанию; за воровство же других предметов судятся как воры», а «7. Кто по крайней бедности украдет не более того, сколько нужно, чтобы покушать или одеться, тот прощается».

И если поцелуй женщины под влиянием страсти господарь был готов прощать (с кем не бывает!), то дальнейшие шалости пресекались по полной феодальной программе: «19. Похищение женщины наказывается смертью». При этом: «20. Рабы, наемники и слуги за похищение женщины сжигаются в огне».

Но судья должен понимать, кого именно похитили, потому что встречаются тетеньки, для которых похищение — большая жизненная удача. И поэтому народу разъясняется: «21. За похищение развратной женщины с ее согласия не следует наказания».

А чтобы простой люд мог разобраться, с кем можно договариваться насчет похищения, а с кем не следует, усатый господарь вводит исчерпывающую дефиницию: «22. Развратная женщина узнается по месту жительства и по одежде — занимается ли своим ремеслом или покаялась». И предостерегает: «Поэтому, кто похитил покаявшуюся женщину, тот наказывается смертью».