Еврейское остроумие - Зальция Ландман

— То, которое я ищу, наверняка появится на первой.

Нацистская Германия. В зоологическом саду кормят хищников. Люди восхищенно смотрят на служителя, который стоит внутри клетки с тигром и кидает ему куски мяса. Вдруг раздается вопль: тигр валит служителя наземь. Один человек вбегает в клетку, палкой бьет тигра по морде и вытаскивает служителя наружу. Толпа в восторге, храбреца несут на плечах, как героя, сбегаются репортеры, спрашивают имя и адрес спасителя. Но тот отворачивается и не хочет отвечать. Наконец он признается:

— Я еврей.

В утренней газете огромными буквами заголовок: "Еврейский прохвост издевается над безоружным тигром".

Вариант.

Галицийский еврей палкой защищается от разъяренного волкодава. Заголовок в газете: "Злобный галицийский еврей избивает немецкую овчарку".

В 1937 году в Вене идет разговор об опасности аншлюса (насильственного присоединения к Германии). Грюн заявляет:

— Никогда Гитлер не войдет в Австрию, потому что это приведет к войне. Погляди на глобус: тут, в центре, — маленькая Германия, а вот это все принадлежит Англии, Франции, там огромная Россия, об Америке я уж и не говорю…

— Я все это знаю, Грюн. Но знает ли об этом Гитлер?

Главный вокзал в Инсбруке, 1939 год. Эсэсовцы гонят несколько евреев к поезду. У вокзала стоят два человека в тирольских кожаных штанах и куртках. Один из них обращается ко второму с тирольским акцентом:

— Ну, чистые идиоты, эти евреи! Надели бы кожаные штаны и куртки, как мы с вами, и никто на свете не догадался бы, что они евреи.

Второй отвечает ему на идише:

— Нашли кому говорить!

В Вене после аншлюса. В уличной толпе штурмовик в форме наступает кому-то на ногу, тот отвечает ударом кулака. Другой пешеход, еврей, тоже отвешивает штурмовику пощечину. Общая суматоха, прибегает полицейский и спрашивает у первого пешехода:

— Какое право вы имеете бить по лицу штурмовика?

— Прошу прощения, ноге было так больно, что я ударил его машинально.

— Ну ладно. А вы, еврей, что вы себе позволяете? Вас вообще никто не задевал.

— Ну, я просто увидел, что лупят нациста, вот и подумал, что это опять разрешено.

В Вене при нацистах. Ночью в безлюдном переулке пьяный гой в высоких чинах, наваливается на робко жмущегося к стенке Нафтали и бормочет:

— Вы — вы — вы еврей!

— А вы кто такой? — спрашивает испуганный Нафтали. — Вы пьяны в доску!

— Что правда, то правда. Но к утру это пройдет.

В курортном городке Блау встречает на террасе кафе своего друга Грюна.

— Я живу в "Красном быке", — сообщает Грюн.

— Умоляю тебя, — ахает Блау, — ведь его хозяин — известный нацист!

Грюн спешит к себе в отель и отказывается от номера.

— Вы чем-то недовольны, господин Грюн? — спрашивает хозяин.

— Да нет, я был всем доволен, но мне сказали, что вы нацист.

— Что? — удивляется хозяин. — В разгар летнего сезона я вдруг возьму и стану нацистом?

Когда в Германии нацисты уже пришли к власти, а Польша еще была свободна, в польском поезде едут два господина. Один из них пристально всматривается в лицо второго и вдруг произносит:

— Извините, вы, случайно, не штурмбаннфюрер СС Клаус Гюнтер Циггевиц?

Второй господин медленно поднимает глаза и спрашивает гнусавым голосом:

— Не кто ли я?

В гитлеровское время один еврей из Сенты (город в северной части Югославии, где жили фанатично набожные ортодоксальные евреи) едет в Берлин. В лапсердаке и меховой шапке, он сходит с поезда на Ангальтском вокзале. Над ним посмеиваются. А он удивляется:

— В чем дело? Вы что, никогда югославов не видели?

Евреи, живущие в Китае, выглядят, как китайцы.

Кон бежал в Китай из Германии. Он приезжает в город к югу от Пекина, где живут местные евреи, и в субботу идет в синагогу. Рош а-кахал (глава общины) удивленно спрашивает:

— Вы еврей?

— Да.

— Странно! Совсем не похожи.

В оккупированной немцами стране. Морозным утром с шести часов стоит длинная очередь перед булочной. В восемь часов выходит пекарь и говорит:

— Хлеб будет позже, но не для евреев.

Евреи идут домой. Остальные продолжают ждать.

В десять пекарь вновь выходит на улицу и говорит:

— Хлеб будет позже и только для членов партии.

Часть людей уходит.

В двенадцать часов пекарь появляется вновь, чтобы объявить:

— Хлеб будет только для ветеранов партии.

На этот раз остаются лишь несколько человек.

В четыре часа пекарь выходит, делает партийно-политический доклад и объясняет, что хлеба нет и не будет. По дороге домой один старый член партии говорит другому:

— Проклятые евреи всегда умеют устроиться! Уже с утра сидят дома в тепле.

Прага, 1940 год. Приказы на отправку в концлагерь Терезин доставляли по ночам посыльные из еврейской общины. В двери одного еврейского дома стучат поздно вечером.

— Кто там? — в ужасе спрашивает глава семьи.

В дверь опять сильно стучат:

— Гестапо! Открывайте!

— У меня просто камень с души свалился, — говорит отец. — Я уже подумал было, что это кто-то из нашей общины…

В Терезине нацисты устроили гетто, условия содержания в котором были относительно гуманными. Именно этот лагерь показывали обычно иностранным делегациям.

У еврея, только что доставленного в Терезин, лагерник со стажем спрашивает:

— Как вы думаете, где вы находитесь?

— В концлагере с режимом, усиленным еврейским самоуправлением.

В Терезине, где царил страшный голод, по рукам ходила записка со следующим текстом: "Берегитесь брачного афериста! По лагерю бродит пожилой человек и пытается склонить женщин к заключению брака, называя себя поваром в бараке В I. Предупреждаем: он не повар, а всего-навсего бывший надворный советник из Вены, и работает он теперь в канцелярии".

Эта история действительно произошла в начале Второй мировой войны в одном из лондонских призывных пунктов. Еврей-беженец из Германии решил пойти добровольцем в армию.

— Как ваше имя? — спрашивает его английский полковник.

— Вильгельм Адольф Дойч.

— Вы, наверно, немного преувеличиваете?

Пинкусу удалось бежать из гитлеровской Германии, и теперь он прогуливается по улицам Нью-Йорка. Здесь нет скамеек с надписью "Только для арийцев", нет учреждений, на дверях которых написано "Вход только для евреев". С радостно бьющимся сердцем он заходит в лавку, чтобы купить фруктов.

— For juice (для сока)? — спрашивает продавщица.

Пинкус в ужасе восклицает:

— Как, здесь тоже? (Он путает английские слова juice — "сок" и jews — "евреи", так как они произносятся одинаково.)

Кон приезжает в Нью-Йорк в гости к своему старинному другу Леви, тоже бежавшему из Германии.

— Леви, ты в своем уме, зачем ты повесил портрет Гитлера?

— Чтобы утихла тоска по родине!

С великим трудом Койфману удалось эмигрировать в Англию. Самолет садится в аэропорту, Койфман подходит к двери и видит, что дождь льет как из ведра. Он воздевает руки к небу и говорит со вздохом:

— И ради такого климата мне пришлось отвалить такую кучу денег за разрешение!

Двое еврейских эмигрантов из Вены рассуждают о том, что будет через десять лет.

— Я буду опять жить в Вене. И пойду со своей Ревеккой гулять по Пратеру. А навстречу нам попадется старик в лохмотьях. Я гордо пройду мимо и скажу: "Смотри, Ревекка, вон он идет, этот Гитлер!"

— Я так и знал, что ты трус! Я тоже буду жить в Вене. Буду сидеть в кафе и читать газету. А прочитав, откладывать в сторону и брать в руки другую газету. Тут ко мне подойдет плохо одетый господин и робко попросит: "Сударь, эту газету можно взять?" А я едва взгляну на него и процежу сквозь зубы: "Вам — нельзя, господин Гитлер!"

Двое еврейских эмигрантов встречаются в верховьях Амазонки и обмениваются опытом работы.

— Я ловлю змей, собираю их яд и везу его к устью реки. Потом возвращаюсь сюда. Жить можно.

— А я добываю сок каучуковых деревьев. Как наберу достаточно, отвожу к устью и возвращаюсь сюда. Жить можно.

— А что поделывает Меерсон?

— Он пустился в авантюру.

— То есть?

— Вернулся в Германию.

Двое эмигрируют. В том городе, куда они приехали, община обещает им поддержку. Первый — врач, его устраивают санитаром в больницу. Второй говорит, что он кантор. Предлагать кантору грубую работу неудобно, и община назначает ему небольшую пенсию. Но потом все же просит спеть в синагоге.