Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Никто мне не звонил? — спросила она, задерживаясь на пороге кухни.
Обе соседки промолчали.
Ну и черт с ним. Черт с ним. Она закрыла за собой дверь комнаты и осталась одна со своим ребенком, со своими заботами, со своими обязанностями. А радостей у нее нет, и не было, и не будет. Так ей казалось в эту минуту.
На кухне Люся спросила:
— Мам, что будешь готовить?
— Лапшу молочную.
— Опять лапшу! Не буду я лапшу.
— Я тебе дам, «не буду»! Где Борька?
— У Сапожковых телевизор делают.
— Зови, пущай за уроки садится. Учительница жалилась — опять по литературе отстает.
Танечка выложила на сковородку груду нарезанной картошки. Шипело и трещало масло, опять норовило убежать молоко, засыпанное лапшой. За этими делами хозяйки проглядели, как вошел новый сосед.
— Мам, — предостерегающе позвала Люська.
У стены, где прежде находился Танечкин столик, стоял высокий мужчина в темно-зеленом, хорошо сшитом костюме.
— Здравствуйте, будем знакомиться, — сказал он, — фамилия моя Крачевский. Звать — Александр Семенович.
Марья Трофимовна познакомилась за руку. Танечка кокетливо убрала руки за спину.
— Мокрые, — объяснила она и представилась: — Татьяна Степановна, а мужа моего — Константин Федорович.
— Ну вот, — сказал сосед, — а столик Соколовых вроде у той стенки стоял, ближе к окну.
Танечка покраснела, хотя чувствовала себя вполне правой.
— Ну и что ж, — сказала она, — хотя бы он тут и стоял. Я в эту квартиру последняя вселилась, мне место у крана досталось. Теперь вы последний. А вот когда мы новую комнату получим, тогда вы и передвинетесь.
Он покрутил головой — не то осудил, не то согласился.
— А с уборкой какие порядки?
— Чего там с уборкой… Не успели еще вселиться… Придет ваша неделя — скажем.
— Ну и хорошо. Будем жить. Соколовы соседей хвалили.
Марья Трофимовна ударила ложкой по кастрюле.
— Что ж, Соколовы… Мы их, почитай, и не видели. Днем они на работе, вечером заниматься бегут, в воскресенье с утра за город — то на лыжи им надо, то в лес. А как общее пользование убирать, так нет их. Уехали и за газ тридцать копеек не заплатили. С кого теперь спрашивать?
— Ну, новый жилец за них не ответчик.
— Что же теперь, я с тебя требую разве? К примеру рассказываю.
Танечка спросила:
— У вас отдельная квартира была, а вы все тонкости знаете, как в коммунальных условиях жить?
— Мы в отдельной квартире всего года полтора прожили.
— И уже разменялись?
— Сын женился. Молодым лучше жить отдельно.
В передней загремели ключами. Раздеваясь, Костя кричал:
— Жена, обед готов?
— Скажите пожалуйста, — сказала Танечка, — будто он один с работы пришел! Еще за хлебом сбегаешь. Вот познакомься с новым соседом.
Костя работал в Химках на спасательной станции. Загар его не брал, но от постоянного общения с водой, солнцем и морозом лицо у него сделалось медно-красным. Он крепко тряхнул руку Александра Семеновича.
Танечка смотрела на мужа, вскинув голову.
— Разрешил?
— Я не на свои, жена.
— А мне это как раз не интересно, на свои или не на свои. Ты знаешь, что тебе не положено.
— У нас чепе было. Промокли до живого тела.
— Это если каждый раз, как промокнешь… — не унималась Танечка.
— Ну невозможно было отказаться, жена. Сам Труфанов с «Севера» подносил.
— С чего это капитан с ледокола тебе подносить будет?
— Да они нас вытащили, у меня зуб на зуб не попадал. Я еще греб все время, чтобы не затянуло нас. Тут не только мне — даже ребятишкам спиртное внутрь давали.
— Каким еще ребятишкам?
— А которых я со льдины стащил. Игру себе затеяли — река только становится, а они влезли у берега на льдину и отпихиваются шестами. Ну и вынесло их на течение. Я за ними на лодке. Насилу догнал.
— Спасли? — спросила Люська.
— Какое там, чуть сам не загнулся. Пока я их в лодку стащил, нас к самому водосбросу поднесло. Гребу, гребу, руки до крови стер, а все сносит. Хорошо, наши на станции не растерялись, на «Север» сообщили, — он прибежал и взял нас. Вот смотри, жена, если не веришь…
Он протянул Танечке ладони с набухшими желто-кровавыми мозолями.
— Ну, за это можно рюмку выпить, — сказала Танечка, — а ты, я вижу, как следует набрался.
— Нельзя было отказаться, жена. Ты пойми, я к себе на станцию пришел — ребята поднесли. А там родители эти прибежали…
— Прямо уж родителям до выпивки было!
— Не говори, один папаша очень рвался угостить… Опять же фотограф из газеты приходил…
— Из какой же это газеты?
— «Вечерка», кажется…
— Дядя Костя, вас в газете пропечатают? — заинтересованно спросил незаметно появившийся в кухне Бориска, сын Марьи Трофимовны, худенький, остроносый мальчуган.
— Кто знает, — сказал Костя, — три раза фотографировали.
— Я вот тебе дам «пропечатают»! — накинулась на Бориску мать. — Чем бы уроки учить — он по чужим квартирам бегает. Я вот тебя палкой пропечатаю.
Боря ничуть не испугался.
— А про меня, может, тоже в газете напишут, — независимо и будто вскользь сообщил он.
— Про тебя-то за что?
— Так…
— Это не ответ, — наставительно проговорила Танечка. — Когда взрослые спрашивают, дети должны детально отвечать. За что это ты в газету рассчитываешь попасть?
— За задачки, — пряча голову в плечи, ответил мальчик. — Я первый все задачки порешал на районной олимпиаде. К нам тоже фотограф приходил…
— Хвастай! — легонько шлепнула Борю по голове мать. — А по литературе отстаешь.
— Это я, выходит, среди знатных людей жить буду! — развел руками новый сосед.
И тут Марья Трофимовна задала вопрос, который всех интересовал:
— А вы сами где же работаете?
— В бюро обмена Моссовета, — ответил Александр Семенович.
Все замолчали. Первая высказалась Танечка:
— Сами себе и разменяли? И неужели лучше не нашли?
— А мне не надо лучше, — засмеялся он.
Вернувшись к себе, Александр Семенович еще раз оглядел комнату, в которой ему предстояло жить одному. Это была вполне хорошая комната на третьем этаже, с большим окном, светлая, сухая. Что ему еще надо? Дети получили однокомнатную квартиру — пусть устраиваются и живут как хотят. Помимо своей воли он им мешал. Не порицал, но и не одобрял их образа жизни. Ему казалось, что он может уберечь их от многих ошибок. Но они предпочитали их совершать. И хорошо, что он вовремя сумел одернуть себя. Такая опека не привела бы к добру. Последнее время у невестки сделалось замкнуто-упрямое лицо, а сын виновато отводил глаза. Чего-то он с ними не сумел.
