Том 3. Письма и дневники - Иван Васильевич Киреевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шапку папенька купил у мадамы дю-Лу (что на Кузнецком мосту), и говорят, что это фасон самый новейший и животрепящий, она стоит 15 рублей. Без козырька он ни одной не нашел, но от козырька ее легко будет избавить, если тебе непременно нужна бескозырная.
Об переводе гомеопатии Максимович говорит, что первая часть будет кончена к Новому году. «Денница» его печатается, но будет, как кажется, довольно худощава. Если у тебя нет ничего написанного, то непременно должно написать хотя несколько строк для альманаха, готовящегося в Одессе, он замечателен как по благородному намерению, так и по своей необыкновенности: его издает общество одесских дам в пользу голодных Новороссийского края. Это хоть и капля в море, но зато капелька жемчужная. Брат пишет туда статью об русских поэтессах[894].
Нового у нас нет ничего, кроме того, что мы к Новому году ожидаем сюда Рожалина, который уже на дороге и только на несколько дней остановится в Дрездене…
: Однако пора кончить, прощай покуда, крепко тебя обнимаю
Весь и вечно твой П. Киреевский.
Если ты увидишь в газетах об отставке Гермеса, то да не смущается твое сердце: переменилось только имя начальника (Пейкора[895]), а твои к нему отношения не переменились. Об этом в следующий раз.
Денег посылается 745 рублей ассигнациями и 2 рубля монет.
Р. S. Письмо я писал, но, однако, не торопясь отправкой, не успел отослать, пошлю на следующей почте.
36. Н. М. Языкову
27 декабря 1833 года
Москва
<…> Посылается тебе при сем кацавейка, сооружению которой поперечило столько неблагоприятных случаев, что, судя по одной наружности, ты мог бы даже рассердиться. Но со стороны нашей московской компании неаккуратности не было, и особенно папенька действовал в этом деле с особенной ревностью. Я писал к тебе, что кацавейка, образчик которой я тебе послал, стоит 250 рублей ассигнациями, но забыл упомянуть при сем случае, что в английском депе председательствует жид!! Когда папенька явился к нему, чтобы заказать кацевью, то оказалось, что материя, которой образчик был тебе послан, уже вся вышла, а поганый жидовин, видя, что кацавейка нужна, и соображая, что подходят праздники, возвысил цену до 325 рублей ассигнациями! Так что папенька принужден был сам собрать все составные части кацевьи по разным их источникам, а поганому жидовину заказать только материю (которую выбрала маменька) и отдать собранные материалы на приведение их под наимоднейший фасон. Но и таким образом кацавейка стала 30 рублями дороже 250. А эти тридцать рублей я (сообразив, что именно столько я тебе оставался должен за отправлением часов и шубы, о чем несколько раз писал к тебе, но не получал никакого назначения) решился на переплату 30 рублей, думая, что долгий ящик, в который бы дело без того потянулось, было бы для тебя еще неприятнее.
Однако пора кончать. До следующего раза. Прощай покуда. Крепко тебя обнимаю.
Весь и вечно твой П. Киреевский.
От Грефа я получил объявление на книги для Ал. Мих.[896]
Брат вчера ввечеру отправился с Киреевым за 60 верст за Москву (каков!), чтобы стрелять медведя, в чем мне моя недавняя болезнь (увы!!) воспрепятствовала быть участником.
37. Н. М. Языкову
17 января 1834 года
Москва
Крепко обнимаю тебя, мой наивседражайший, да здравствуешь ты и да ознаменуется 34 год разверстием уст твоих!
Нового, по крайней мере утешительного, кажется, покуда нечего сказать, кроме разве того, что вышел наконец «Самозванец» Хомякова, которого я, впрочем, еще не успел прочесть. А между тем Хомяков уже недели с две заперся и пишет «Ляпунова». Вот еще новость приятная: Шевырев, наконец, приступил к делу, читает. Сегодня уже читал свою вступительную лекцию, отлично и написанную, и прочтенную.
Хотя я не успел еще прочесть всю «Библиотеку[897]», но, кажется, она, несмотря на свою наружную тучность, довольна жидка содержанием, если сообразить богатство материалов. Как Смирдин разделывается с литераторами в денежном отношении, я на это никого из них еще не слыхал, а назначает цены довольно большие, как например, Погодину — 300, Максимовичу — 200 рублей с листа. Только редакторы позволяют себе непростительные самовольства с присланными статьями. Так, например, Максимовичеву статью они совсем почти переделали!! Целые периоды выбросили, а в некоторых местах вставили новые, свои, так что многое, особливо сначала, стало совершенно поперек здравому смыслу. Максимович сначала было расхорохорился и говорил: «Вот я-то к ним напишу письмо, вот я-то их отделаю!» А вместо того написал только, что хоть он со многими поправками совершенно согласен, но с некоторыми согласиться не может. Словом, отделал так же, как в свое время Снегирева[898].
Ты, верно, заметил в газетах, что Пушкин — камер-юнкер. Когда он проезжал через Москву, его никто почти не видал; он пробыл здесь только три дня и никуда не показывался, потому что ехал с бородою, в которой ему хотелось показаться жене. Уральских песен, обещанных перед отъездом туда, он, кажется, ни одной не привез, по крайней мере, мне не присылал.
Песни идут своим чередом, хотя и медленнее, чем я ожидал. Надеюсь скоро дать тебе подробнейший об них отчет. Покуда скажу только, что исторических оказывается, не считая вариантов, около ста.
Прощай покуда, должен кончить по той причине, что неловко писать, потому что я пишу не сидя, а лежа на боку: меня мучит чирей, очень неучтиво себе избравший место.
Весь твой П. Киреевский.
Вот еще новость: княгиня, называвшаяся Зинаидой[899], приняла латинскую веру и, к стыду русского имени, перекрещивалась торжественно в церкви Святого Петра!!
Посылаю тебе записку твоего дерптского товарища Анке[900] и изображение княжны Шаховской[901], сочинительницы сновидения. Хомяков едет на Иртыш[902] и будет у тебя.
38. Н. М. Языкову
Конец января — первая половина февраля 1834 года
<…> Посылаю тебе книги, из 4-х ящиков состоящие, помаду. Посылаю тебе также и опись твоим книгам, сделанную мной при их приемке. Но только вот
