«Голубые Орхидеи» - Джулия Фэнтон

— «Орхидеи», — повторил он, улыбаясь.

— Да. Тебе нравится название?

— Мне нравишься ты, — нежно ответил он.

Они снова занимались любовью, но на этот раз поцелуи Михаила, казалось, были полны не столько вожделения, сколько печали и утраты.

— Орхидея, моя любимая, — шептал он, пока его руки с обожанием ласкали каждый дюйм ее тела, как будто пытаясь запомнить и унести с собой нежность ее кожи. — Ты так много дала мне, больше, чем можешь себе представить. Твое… безоговорочное приятие. Твое… прощение. Мне необходимо твое прощение. — Его голос дрогнул.

— Не говори так! Ты пугаешь меня, Михаил. Что-нибудь не так? Может, что-то случилось, когда ты был в Вашингтоне?

— Во мне есть черты, которые тебе не понравились бы, черты, которые я не люблю. Я должен бороться с ними, должен как-то их преодолеть.

Она не поняла.

— Я скажу тебе, обещаю, но не сегодня, моя душечка. Сегодня — для нас, — голос Михаила прервался, он сжал ее и уткнулся лицом в плечо.

— Я люблю тебя, — задыхаясь, пробормотала она, охваченная внезапным ужасом. Он вел себя так, будто они расстаются навсегда! Она прильнула к нему с дрожью, перепуганная мыслью, что может потерять его, едва успев обрести. — Что бы ты ни сделал — это не имеет значения для меня. Ничего! Ты слышишь меня? Мне нет никакого дела до того, что у тебя в прошлом! Нет дела!

— Я верю тебе, — прошептал он.

ГЛАВА 27

ЭТОТ ДЕНЬ НАСТАЛ.

В своей уборной Валентина достала из маленького холодильника и налила себе стакан сладкого лимонного чаю со льдом.

Раздался настойчивый стук в дверь. Это Касси Ли, ассистент администратора, принесла пачку телеграмм и две цветочные композиции.

— А еще цветы в пути, мисс Ледерер, — целый фургон.

— О… — Валентина внезапно ощутила упадок сил. — Пожалуйста, поставьте их в артистическую, Касси, а завтра отошлем их в интернаты для престарелых и в больницы.

Когда девушка вышла, Валентина поставила диск в свой переносной проигрыватель. Глубокий меланхоличный голос, заполнивший комнату, принадлежал Эбби Макей.

Валентина бросилась на кушетку и закрыла глаза, пытаясь заставить себя выбросить из головы тревожные мысли. Глубоко дыша, она представила пустынный берег с ажурным узором пены на золотом песке.

Но успокаивающие образы жили только тридцать секунд. Валентина снова открыла глаза. «Беттина», — подумала она.

Беттина так и не появилась после Бостона. Человек просто взял и пропал, ни слова никому не сказав, только прислав Киту напечатанную на машинке записку, где сообщалось что-то невнятное о заболевшей в Сан-Франциско сестре. Напечатанная на машинке записка.

Валентина не поверила ей тогда, не верила и сейчас. Если добавить исчезновение Беттины к кровоподтекам Мадзини и ту игру с увольнениями и приемами в труппу Джины, — все это предвещало беду. Кто-то ужасно хотел, чтобы сенатор Уиллингем пришел на премьеру. Внезапный стук в дверь заставил Валентину подскочить.

— Костюмы, мисс Ледерер.

Дверь распахнулась, и костюмерша с грохотом вкатила стальную вешалку на колесиках, на которой костюмы Валентины были развешаны в соответствии с порядком выхода на сцену. К каждому костюму был прикреплен пластиковый пакет с украшениями, туфлями и аксессуарами, дополняющими каждый наряд.

Костюмы были просто великолепные — пышные одеяния ярких цветов с роскошной отделкой.

Костюмерша сняла бальное платье, сшитое из бледно-желтого муарового шелка с волнистым рисунком. К вешалке был прикреплен костяной корсет, он уменьшит и без того стройную, в двадцать четыре дюйма, талию Валентины до двадцати двух дюймов.

Кристин стала затягивать корсет на талии Валентины, а та ухватилась за край стола, как Скарлет О'Хара в «Унесенных ветром».

— Не представляю, как вы сможете петь в этом, — заметила костюмерша. — Я бы в нем задохнулась.

— Ну, ничего, всего лишь две сцены, а затем его, слава Богу, можно будет ослабить.

Новый стук в дверь прервал их, когда Кристин надевала на Валентину кринолиновую нижнюю юбку, обшитую французским кружевом.

— Здесь как на Центральном вокзале, — проворчала Валентина.

— Это я. Можно войти?

В уборную вошла Орхидея. Она уже была в гриме, но все еще в повседневной одежде.

— Привет. Я нашла Джину в сортире, она вытряхивает из себя все съеденное печенье, утверждая, что всегда так делает, — не будет удачи, если ее не вырвет.

Давно уже Валентина не слышала так много слов от Орхидеи и с удивлением воззрилась на свою яркую сестру.

— Почему ты не переодеваешься?

— О, у меня еще полно времени. Я быстро переодеваюсь. — Орхидея смотрела на Валентину, одетую только в нижнюю юбку и корсет, с обнаженной соблазнительной грудью. — Жаль, что ты не можешь выступать в таком виде. Представляешь, какие были бы рецензии? Да, Вэл? — нервно продолжала Орхидея.

Она пошарила в кармане своего кожаного, обшитого бахромой жакета и достала серебристую ювелирную коробку. Она протянула ее Валентине с умоляющим выражением в глазах.

— Это тебе, Вэл. Я купила ее для тебя. Я… Мне хочется, чтобы ты полюбила ее. Ты должна полюбить ее.

— Я вернусь через пять минут, — сказала костюмерша, поспешно закрывая за собой дверь.

Валентина с удивлением смотрела на коробочку «Ван Клиф и Арпелс».

— Пожалуйста, — молила Орхидея. — Вэл, у меня не хватает слов, я не могу найти нужных слов. О черт… Я открою ее, если хочешь.

Орхидея открыла крышку и снова протянула коробочку Валентине. Внутри на темно-синем, как полуночное небо, бархате поблескивала сказочно красивая брошь — голубые орхидеи, их символ. Стебли цветов переплелись, мерцающие эмалевые лепестки обрамлены серебром, а бриллиантовые капельки росы отражали свет.

— Ювелир — гаваец, — запинаясь, бормотала Орхидея. — Это авторская работа. И… я попросила выгравировать на обратной стороне слова «Сестры навеки».

Сердце Валентины болезненно сжалось, она подняла глаза от прекрасной броши к умоляющему взгляду своей своенравной сестры. Как ей хотелось верить.

— Я, право… — начала она.

— Пожалуйста, просто возьми ее и прочитай надпись.

В дверь снова постучали.

— О черт! — воскликнула Орхидея. — Неужели мне не дадут ни минуты?

— Сегодня премьера, — сказала Валентина, накидывая на плечи халат. — Должен зайти Кит, И мне нужно закончить одеваться. Костюмерша ждет.

Орхидея вздрогнула, выражение обиды промелькнуло на ее лице, но она почти тотчас же овладела собой и улыбнулась своей блистательной улыбкой, как будто говорящей: «Мне нет никакого дела».