Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя был Анжело совсем юным с виду, ему уже исполнилось двадцать лет, он обладал светлым умом, горячим сердцем, и голова его была полна поэтическими замыслами, высоко уносившими его на крыльях фантазии; но, чувствуя себя униженным, как то бывает с людьми бедными и чрезмерно щепетильными, он отступал в тень, видя преуспеяние бесталанных неучей. К тому же, воображая, что он плохо сложён, непривлекателен лицом и мало к чему способен, он таил про себя свои мысли. Полагаю, что, оставаясь один на холодном своём ложе, он делился ими с ночным мраком, с Богом, с чёртом и со всей Вселенной. В эти ночи он плакал о том, что сердце его слишком горячо и, разумеется, женщины будут сторониться его, как раскалённого железа. А то вдруг он мечтал, как жарко он станет любить свою прекрасную избранницу, как будет её чтить, как будет ей верен, каким вниманием окружит её, как будет выполнять все её капризы и искусно сумеет рассеять лёгкие облачка грусти, набегающие в пасмурные дни. И до того ясно рисовался ему милый образ, что он бросался к её ногам, обнимал их, ласкал, приникал к ним поцелуями, и так живо он чувствовал и видел все это перед собой, подобно тому как узник, припав глазом к щёлке и разглядев дорогу среди зелёной муравы, видит себя бегущим через поля. Потом он нежно уговаривал воображаемую красавицу, хватал её в объятия, чуть не душил её, опрокидывал, сам ужасаясь собственной дерзости, и от неистовой страсти кусал подушку, простыни, одерживая в своих мечтаниях сладчайшую победу; но насколько смел он был в одиночестве, настолько робел поутру, услышав шорох женского платья. Однако ж, горя огнём любви к воображаемым красавицам, он запечатлевал в мраморе форму прелестной груди, вызывая жажду к сему сочному плоду любви, создавал и многие иные прелести, округлял, полировал, ласкал их своим резцом, отделывал с великим старанием, придавая им изгибы, указующие дивные соблазны, в назидание девственнику, дабы в тот же самый день он девственность свою утратил. Любая из придворных дам узнавала себя в этих изображениях красоты, и все они произвели Анжело в ангелы. Он касался их лишь взглядом, но дал себе клятву, что от красавицы, позволившей ему поцеловать её пальчик, он добьётся всего.
Одна из самых знатных дам спросила его как-то, почему он такой скромный, робкий и как случилось, что никому из придворных прелестниц не удалось его приручить. Вслед за тем она любезно пригласила его навестить её вечерком.
Не теряя зря времени, Анжело надушился, купил себе плащ из тиснёного бархата, на атласной подкладке, взял у приятеля рубаху с пышными рукавами, расшитый камзол и шёлковые чулки; он взбежал по лестнице, не чуя под собою ног, задыхаясь от волнения, полный надежды, что сбудется наконец его мечта, и, как ни старался, не мог утишить биение сердца, которое прыгало и металось в его груди, как дикая козочка; словом, был он уже охвачен любовью с головы до пят, и его даже бросало в жар и холод.
Дама его и в самом деле была красива. Каппара это тем более понимал, что как ваятель мог оценить округлость плеч, линии гибкого стана и невидимые глазу, но угадываемые тайные совершенства красоты, достойные Венеры Каллипиги{130}. Дама эта отвечала всем тонкостям и законам искусства, притом она была бела и стройна, и голос её был способен всколыхнуть источники жизни, разжечь сердце, мозг и всё прочее. Словом, умела она вызвать в воображении мужчины соблазнительные картины любовных утех, храня при том самый скромный вид, как сие свойственно проклятым дочерям Евы.
Ваятель наш застал её сидящей у камина в глубоком кресле, и дама тут же стала болтать весьма непринуждённым образом, меж тем как он не смел вымолвить ни слова по-французски, кроме как «да» и «нет». Не мог он выдавить из глотки ни единого звука и не находил ни единой мысли у себя в мозгу; он охотно разбил бы себе голову о край камина, не будь он столь счастлив, внимая словам красавицы, которая играла и резвилась, подобно мушке под лучами солнца.
И так пребывал он в немом любовании, и оба незаметно досидели до полуночи, неспешно углубляясь в цветущую долину любви. В полночь наш юный ваятель, счастливый, отправился домой, рассуждая следующим образом: если благородная дама продержала его у своих юбок битых четыре часа, до глубокой ночи, значит, сущих пустяков не хватает, чтобы она оставила его у себя до утра. Основываясь на подобных посылках, он вывел несколько благоприятных заключений и решил завоевать её как самую обыкновенную женщину. Он был готов убить всех: супруга её, её самое или себя, если не удастся ему изведать хотя бы единый час наслаждения. Он и в самом деле был глубоко уязвлён любовью, и думалось ему, что вся его жизнь – ничтожная ставка в любовной игре и один день блаженства стоит тысячу жизней.
Флорентиец долбил камень, вспоминая счастливый вечер, и по той причине, что мысли его витали далеко, немало мраморных носов было им перепорчено. Видя такую неудачу, он бросил резец и, надушившись, отправился внимать милой болтовне своей красавицы, в надежде, что слова её обратятся в действие. Но как только оказался он перед своей королевой, царственное величие красоты совсем ослепило его и бедный Каппара, такой смелый разбойник у себя дома, обратился в барашка, робко взирая на свою жертву.
Рано или поздно наступает всё же час, когда одно желание воспламеняет другое, и Анжело подсел поближе к даме, крепко её обнял, вымолил у неё поцелуй и получил его; начало оказалось удачным, ибо нередко дамы, подарив один поцелуй, наотрез отказывают в дальнейших; зато, укравши поцелуй, влюблённый может хоть тысячу раз повторить свою дерзость. Вот потому-то дамы любят, чтоб их заставали врасплох. Наш флорентиец похитил изрядное количество поцелуев, и по всему было видно, что дело пошло на лад. Но дама всячески затягивала игру и вдруг вскричала: «Мой муж идёт!»
И вправду хозяин дома вернулся с королевской игры в мяч. Ваятель
