Том 5. Очерки, статьи, речи - Александр Блок

«Приближается утро, но еще ночь» (Исайя). Ее музыка смутна. Звенят мигающие звезды, ходят зори, сыплется жемчуг; близится воплощение. Встала и шепчет над ухом — милая, ласковая, ты ли?

«Что-то в слово просится, что-то недосказано, что-то совершается, но — ни здесь, ни там» (Вл. Соловьев). Я обернулся. Никого.

Но «имеющий невесту есть жених» (Иоанн). Он прежде других узнает голос подруги. Стремящийся в горы слышит голос за перевалом. Ты не уснешь в «золотисто-пурпурную» ночь. Утром — тихо скажешь у того же окна: здравствуй, розовая Подруга, сказка заря. Кто рассказал ее тебе? «Что этой ночью с тобой совершилося? Ангел надежд говорил ли с тобой?» (Вл. Соловьев).

Я говорю, что это не книга. Пускай гадает сердцеведец, торопится запоздалый путник и молится монах. «Уж этот сон мне снился».

1903

А.Е. Зарин. Спирит

Роман в 6-ти главах. СПб., 1902

Сначала — довольно трогательно: у присяжного поверенного умерла жена — Елена. Потом убежала вторая жена и умерла дочь — Ната. Тогда он стал спиритом. Тогда же все, что было трогательного, куда-то исчезло. Присяжный поверенный открыл, что он — «пишущий спирит», бросил дела, умилился и, отыскав старую няню Наты, начал вести разговоры с покойницами в таком роде:

«Я встретил Авдотью, взял ее к себе. Скажи об этом Нате».

А жена отвечала:

«Мы знаем. Ната послала ее тебе. Живи с ней».

Однажды он даже сообщил Авдотье, что «у них там все есть», даже «сады с цветами и фруктами».

«Известно, рай, — сказала умиленная Авдотья. — Действительно, должно быть, прекрасное место! Пожалуй, там еще лучше, чем у нас: у нас, например, суп, жаркое и пирожное. А там — сначала пирожное, потом суп».

Присоединяюсь к умилению Авдотьи.

Роман Зарина полезно держать в киосках на станциях железных дорог.

1903

Е.И. «Просветы» и Настроения. Иван Абрамов. В культурном скиту

1. Е.И. «Просветы» и Настроения.

1) Предчувствие «Северного сияния»;

2) Благая часть (Крестовоздвиженское трудовое братство);

3) Душа поэта-философа (о В. С. Соловьеве).

2. Иван Абрамов. В культурном скиту (среди неплюевцев)

СПб., 1903

Первая книжка писана дамской рукой. Суть ее — непроходимая, так сказать, дремучая добродетель. Казалось бы, легко прочесть маленькую, изящно изданную книжку, испещренную посвящениями, подразделениями и эпиграфами из св. писания и Вл. Соловьева. Не тут-то было. Первая часть посвящена предчувствиям. Прием очень прост: надо открывать по очереди и наугад: 1) Бурже; 2) стихи В. Л. Соловьева; 3) обращение студента к товарищам; 4) толстый журнал; 5) сочинения Салтыкова и 6) «Три речи» Соловьева о Достоевском, — и везде одинаково найдутся — m-me Е. И. разгадывает душу Вл. Соловьева.

Прием опять простой: надо процитировать все его стихи без всякой системы. Наконец, вторая и самая большая часть (под названием «Благая») посвящена описанию поездки m-me Е. И. в Крестовоздвиженское трудовое братство известного Н. Н. Неплюева. Тут, конечно, много полезных сведений. Но не все, что полезно, приятно — здесь этот принцип дает о себе знать с особой силой. Добродетель торжествует до такой степени, что невольно закрадываются в душу злодейские замыслы; если бы пришел Николай Ставрогин (из «Бесов» Достоевского), то, наверное, еще однажды укусил бы за ухо одного из «генералов добродетели». И при чем тут Вл. Соловьев? Такой скуке не воспротивился бы разве камергер Деларю, но ведь он не сопротивлялся даже, когда ему «истыкали все телеса». Итак, книжка m-me Е. И., глубокопочтенная и исполненная восхищений, кажется мне очень скучной и совсем ненужной. Тоже, должно быть, очень скучно и в Неплюевском братстве. Впрочем, так показалось не мне одному, а также и г-ну Абрамову (автору книжки «В культурном скиту»), который пять лет учился в Неплюевской школе. Он говорит о «нравственном удушье» и о деспотизме самого Н. Н. Неплюева. Книжка г-на Абрамова сильно отзывает «Русским богатством» (где она и печаталась первоначально, как явствует из предисловия), однако она, кажется, вернее «попадает в точку», чем все излияния m-me Е. И.

Даже либеральные воззвания к «самодеятельности» и «самокритике» и наивные упреки г. Неплюеву в том, что у него на столе лежит генеалогия его древнего рода, — гораздо живее, чем консервативно-дамские восторги «Просветов и настроений».

К.Д. Бальмонт. Будем как солнце. Только любовь

К.Д. Бальмонт. Будем как солнце.

Книга символов. Книгоиздательство «Скорпион»

К.Д. Бальмонт. Только любовь

Семицветник. Книгоиздательство «Гриф»

Эпиграфами к этим книгам служат слова Анаксагора: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце», и Достоевского: «Я всему молюсь». То и другое — лозунги поэта. И когда истинному поэту — поэту прежде всего, без всякой чужой «окраски», но в пестрых и радужных одеждах искусства, — предъявляют посторонние «запросы», — чувствуешь себя неловко и неопрятно. Что ответить? Сам поэт отвечает за себя:

Мы унижаемся и споримС своею собственной душой.Я на год надышался морем,И на год я для всех чужой.

Своих я бросил в чуждых странах,Ушел туда, где шум волны,Тонул в серебряных туманах,И видел царственные сны.

Поняв подвижность легкой пены,Я создаю дрожащий стих,И так люблю свои измены,Как неизменность всех своих.

Может быть, это не всем подходит, но надо помнить, что «нет Бальмонта кроме Бальмонта».

Мы говорим на разных языках, Я — свет весны, а ты — усталый холод, Я — златоцвет, который вечно молод, А ты — песок на мертвых берегах.

В этих строках можно угадать сущность поэзии Бальмонта. Если мы попытаемся определить ее точно, то потеряемся в определениях, исключающих друг друга. Следя стих за стихом, решительно не знаешь: есть ли область, в которую нет сил проникнуть поэту. Поэтому можно, не нарушая цельности, на любой странице цитировать Бальмонта: он весь — многострунная лира. Обратить мир в песню таких изысканно-нежных и вместе — пестрых тонов, как у Бальмонта, — значит полюбить явления, помимо их идей. В своих книгам Бальмонт замкнут в себе. И в них — ключ к сердцу его поэзии — сердцу прежде всего, как источнику любви:

Не кляните, мудрые. Что вам до меня?Я ведь только облачко, полное огня.Я ведь только облачко. Видите: плыву.И зову мечтателей… Вас я не зову!

Все равно мне, человек плох или хорош,Все равно мне, говорит правду или ложь.Если в небе свет погас, значит — поздний час,Значит — в первый мы с тобой и в последний раз.Если в небе света нет, значит — умер свет,Значит — ночь бежит, бежит, заметая след.

Очень характерно, что Бальмонт может показаться на первый взгляд холодным. Часто это служит признаком не общепринятого, тепловатого отношения к окружающему. «Уравновешенные» люди делят любовь и вдохновение. Большего доказательства единого происхождения этих двух рычагов жизни, чем в стихах Бальмонта, — трудно найти. Вдохновение дано немногим, и, когда оно истинно, оно — «только любовь» и тем себя оправдывает и, становясь реальным, само реализует все, «о чем мечтать не смеет наша мудрость»:

Будем солнцем, будем тьмой, бурей и судьбой,Будем счастливы с тобой в бездне голубой.

Но только тот, кто глубоко знает меру этой мудрости, может просто и без отчаянья видеть другую мудрость:

Если ж в сердце свет погас, значит — поздний час.Значит — в первый мы с тобой и в последний раз.

Мы должны бежать от боли.Мы должны любить ее.В этом правда высшей Воли,В этом счастие мое.

Так свыше разрешены для поэта узы певучей дерзости, но ему оставлена чистота кристаллов. Все в его песне предрешено заранее: ни одна капля в бегущем водопаде не смешается с другой — стих, бегущий за стихом, на миг прильнет к другому:

Над болотом позабытым брошен мост,За болотом позабытым брызги звезд.

И снова отбегает: «Там, за тенью, цепенея, спит лазурь»… Падают в общее русло капли-звуки — смелые, легкие…

Нельзя не упрекнуть Бальмонта за обложку сборника «Будем как солнце». Она идет вразрез с содержанием, не дает и намека на сущность книги: она — не творческая. Изящней другого — лилии, но, к несчастью, художник Фидус обставил их симметрично-неподвижными штамбовыми розами. Обнаженная фигура — очевидно, замысел Фидуса, а не Бальмонта, который поет гимны солнцу, а не грубому символу его растительных сил. Обложка книги «Только Любовь» гораздо лучше, но и она не вступает в мелодию сборника, замысел которого еще нежней и прозрачней, чем «Будем как солнце». Впрочем, содержание обеих книг распределено не совсем равномерно, и кое-что требует перестановки.