Каллиграфия - Юлия Власова

«Завтра же поутру, — постановила она, — я предам смерти обоих. Узкоглазая из того полусгнившего сада подала мне отличную идею, предложив отвезти их в мафиозный притон. Она могла бы стать превосходной советчицей!»

А Кристиану на его упреки касательно якобы умышленного приведения Актеона в расстройство и склонности ее драматизировать Люси отвечала обиняками, умело изображая раскаяние и ни на минуту не переставая кокетничать. Благо, Джулии не было поблизости, иначе она разом положила бы конец всем этим кривляньям, обнажив заодно и правду, от которой у Люси непременно начались бы нервные тики. Да, они с Кристианом отныне названные брат и сестра, и подобное родство — родство любящих душ — куда прочнее и благородней мимолетного увлеченья или разгоревшейся страсти.

О, да если б Джулия рассказала, что в действительности чувствуют они друг к другу, то неминуемо навлекла бы на себя ее гнев. И как знать, чем бы обернулся для девушки запланированный полет на вертолете, «со скрипом вмещавшим троих», раздразни она ревнивую Люси.

Франческо и Джейн были несказанно рады поведать подруге о своем примирении, о превратностях благополучно окончившегося пути и о том, сколь эти превратности оказались целительны для их характеров. Джейн помягчела и перестала глядеть на Франческо свысока, Росси исправился и, отбросив легкомыслие, как-то уж резко повзрослел, возмужал. Однако он был не из тех, кто способен держать золотую середину и, ничтоже сумняся, ударился в поэзию. Стихи, которые он продекламировал, не сходя с места, были сыроваты, да и рифма кое-где не удалась, но всё ж посвящены они были Джейн, что Джулия не могла не счесть похвальным.

— Наконец-то ты образумился! — воскликнула она, опускаясь на кресло в гостиной, озаренной бирмитовым светом ламп. — Примите мои искренние поздравления!

Джейн при ее словах густо покраснела, Франческо насмешливо фыркнул, но Джулия-то понимала, что поэтическая волна никого не захлестывает просто так. На нее вдохновение пока не снисходило, но она не могла бы поручиться, что Кристиан в скором времени не возьмется слагать оды или мадригалы.

На пытливые вопросы итальянца — что да как? — она отвечала уклончиво, не поминая имени сэнсэя, и потому любопытство Франческо довольно быстро улеглось. Негоже, думала она, болтать о священном, словно о какой-нибудь безделице. А священными были для нее чувства, наполнявшие и питавшие ее, подобно солнцу. Поделишься ими, дашь ускользнуть хоть капле — и ты вновь бедняк, и луидоры, что таил ты, превращены в пожухлую листву.

Итак, в гостиной Актеона царила идиллия, чего нельзя было сказать об остальной части дома. Грек смекнул, что, раз Джулия здесь, значит, до обещанного вояжа остались считанные часы. «Смешно, право слово! Какой же это вояж?! Это же форменное заметание следов! Как будто мы преступники, а мафиози — закон, хотя им-то как раз закон не писан, — хмыкал Актеон, забавно шевеля усами. — Попадешься им, так они от тебя, небось, и косточек не оставят». Он решил замести следы надлежащим образом, чтоб не придраться было. Разжег камин, разворошил залежавшиеся ввиду ненадобности папки — и давай жечь! Все бумаги, способные дать хоть сколько-нибудь пищи для размышлений и навести убийц на прежних его клиентов и компаньонов, поспешно выбрасывались в огонь. Заплесневелая документация за его подписью вместе с чеками, облигациями и стародавними кредитными билетами также подверглась кремации. Спиру устроил в своем кабинете настоящий разгром, после чего, одолеваемый азартом, перебрался в спальню, где ждали не собранные еще вещи.

Возвращаясь после утомительного разговора с Люси, Кристиан счел шум и возню за дверью очередным сумасбродством Актеона, который в бытность свою неотесанным юнцом любил подурачиться и набезобразничать в порядке развлечения. Позднее, в институтские годы, он со скуки затевал перестановку мебели, и когда Кристиан приезжал погостить, то за стеною нередко слышал скрип и «визжание» передвигаемых по паркету предметов, так что подобные чудачества не были для него внове.

Ничто не вызвало в нем подозрений; ни жест, ни звук не насторожили, и он полагал, что уж теперь-то, когда тревоги изнурительного пути в прошлом, когда они с Джулией наконец воссоединились, для них настанет безмятежная пора блаженства. Многие в Академии полагали, будто человека-в-черном, коль задался он какой целью, ничто не отклонит от намеченной траектории. Да он и сам был того же мнения, пока не сразило его стрелою меткой, и тут уж не трудно догадаться, какою именно стрелой.

Джулия, опьяненная любовью, с превеликой охотой отказалась бы от долгосрочных своих планов, сколь бы ни были они важны. А потому и она, и наставник ее готовы были поступиться честолюбием и при первой же благоприятной возможности сложить с себя обязанности борцов с беззаконием, предоставив поиски мафии бездарной, тяжелой на подъем полиции. Что ж, им простительно, ведь обретшие счастье становятся в некоторой мере эгоистичными.

Однако тут, сама того не ведая, продолжению операции посодействовала помощница Актеона. Возьмись она уговаривать Джулию полететь на Авго, ее усилия пошли бы прахом, поскольку итальянку не прельстил бы ни роскошный прием, под прикрытием которого Моррис собирался совершить ограбление, ни перспектива отыскать убежище мафии. А последнее, особливо последнее, с большей долей вероятности настроило бы Джулию против Люси как сопричастной бесчинствам и злодеяниям Дезастро. Ибо откуда же ей быть осведомленной о расположении враждебной группировки, если она в группировке не состоит! Поэтому для своей авантюры Люси избрала наиболее действенное средство, а именно хлороформ. Присутствие на вертолете Актеона, по ее расчету, должно было сказаться на поведении очнувшейся Джулии самым умиротворяющим образом. А Спиру пребывал в столь глубоком потрясении и трепете перед незримым, но вездесущим врагом, что даже согласился перенести девушку на борт автожира. Вначале он, правда, возмущался, но Люси привела весьма веские доводы в пользу хлороформа.

«Кристиану лучше не знать, — сказала она. — А у меня едва ли достанет логики и мастерства, чтобы за один вечер убедить ее в практичности моей задумки, не привлекая внимания нашего хмурого рационалиста». Она еще долго твердила о состоятельности и действенности своего плана, рассеяла тысячу и одно сомнение грека и так изолгалась, что чуть сама не запуталась. И, хотя план ее был вовсе не столь действен, как она уверяла, Актеон, в итоге, перестал настаивать на использовании более щадящих методов и с покорностью уступил пальму первенства помощнице.