Сумерки человечества - Кирилл Тимченко

Мимо на небольшой скорости проносились деревья и высокие, уже успевшие запылится кусты, разросшиеся вдоль дороги и загораживающие весь остальной обзор. Один раз мимо прошел старый зомби, медленный и неуклюжий, так нигде и не успевший отведать человеченки. В груди была свежая дырка, из которой медленно стекала что-то гнилое и густое.

Медленно переваливаясь, мертвяк провожал машины взглядом, протянув к ним единственную руку, вторая была только наполовину, ниже локтя на нескольких лоскутах висели кости, обглоданные почти добела. По веселый смех с предыдущей машины в него выстрелили еще пару раз, но только сломали ветки в нескольких сантиметрах от головы, в которую и целились.

Один раз проскочили остатки автомобиля, не сожженного, но выпотрошенного, по дороге до сих пор были разбросаны какие-то тряпки и остатки сумок. Подробно разглядеть не успел, только сгорбленный силуэт мертвеца, копавшегося внутри машины в чем-то, подозрительно напоминающем человеческие останки. Остальное мешали рассмотреть трещины, разбежавшиеся от нескольких пулевых отверстий почти в самом центре лобового стекла. Кстати, на самой машине, сверху, еще остался надежно прикрепленная доска для серфинга, наверное, самая дорогая вещь из всех, что смогли вытащить из дома, прежде чем сбежать под напором мертвецов, но так никому и не понадобившаяся. Мародеров, разграбивших машину, интересовало совсем другое, гораздо более приземленное и необходимое.

Дорога неожиданно свернула в сторону, а потому, как затрясся грузовик, подскакивая на ежеминутных кочках и прогалинах, слишком уж глубоких для дороги любого состояния, даже самого разбитого, где проезжающие машины все же как-то сглаживали слишком сильные выступы, я понял, что она вообще кончилась. Ровный зеленый ковер, смятый только колесами проезжающих по нему грузовых машин, лишь подтвердил эти мысли. До меня неожиданно дошло, что не дорога кончилась, а мы с нее съехали. Конечно, большинство лагерей выживших не были возле дорог, где их громили либо озверевшие бандитские банды, либо добирались зомби, иногда целыми толпами мигрировавшими по дорогам только по им одним понятным причинам.

Часто же дороги оказывались запружены брошенными машинами, что проехать не было никакой возможности, поэтому искали другие пути, очень часто не совпадающими с прежними трассами.

Почти военные грузовики, подготовленные и для гораздо более тяжелых путей, не сбивая строя, продолжали ехать к намеченной целью, совершенно не смущенные такой мелочью, как отсутствие даже просто намеченной дороги. Водителям, с ремнями безопасности и прочно сидевшими в мягких креслах, такое было может и не заметно, но сидевшим в кузове людям, ничем так не закрепленным и елозившим из стороны в сторону на деревянных досках, такое изменение было очень неприятно, только и успевали, что поносить водителей, ничуть не заботившихся о том, что в кузове были живые люди, а не дрова или дугой бессловесный груз. Мне было чуть полегче остальным, схватившись двумя руками за борт грузовика, я хотя бы не летал из стороны в сторону со всеми остальными, только каждый толчок отдавался в груди с утроенной силой. Внедорожная подвеска все же немного ослабляла тряску, наверное, только поэтому нас и не размазало по всему кузову.

Так прошло несколько часов, прежде чем машины не остановились в небольшом овраге, по обе стороны от которого рос небольшой лес, состоящий в основном из небольших березок и осин, лишь иногда перемежавшихся с маленькими елками. Внизу не было даже нормальной травы, лишь какие-то бледные лишайники, растущие какими-то пятнами, и несколько разлапистых, но совершенно голых кустов. Земля, похожая на глину, была мокрая и влажная, словно недавно здесь прошел сильный дождь. Внизу даже обирались целые лужи грязи, жидкой и противно хлюпающей под колесами машин. Склоны оврага продолжали осыпаться, по сторонам было много крупных валунов и насыпей, где уже пускали корни новые лишайники.

Машины остановились под сенью нескольких засохших березок, из-за обвала склона опасно накренившихся и державшихся в шатком равновесии почти параллельно земле. Я, почти убитый тряской, обрадовался даже такой остановке и перемахнул через борт, желая больше всего на свете почувствовать под ногами прочную землю, не раскачивающуюся из стороны в сторону. И тут же угодил обеими ногами в лужу грязи, хлюпнувшую под подошвами. Вдохнув полной грудью всю гамму ароматов весенних цветов и свежей травы, еще не спевшей засохнуть под жарким летним солнцем, отошел чуть в сторону, не мешая вылезать остальным. Наблюдая, как все каратели спускаются с оружием и со всем боезапасом, мысленно похвалил себя за то, что не стал оставлять оружие в кузове. Поправив ремень автомата, перекрутившегося и сейчас давившего на плечо, не стал мешаться со всей этой бандой, не меньше моего радовавшейся возможности вылезти из постоянно дергающегося грузовика, немного прошелся вдоль осыпающейся стены оврага, почти бессознательно отмечая те участки, где легче всего взобраться наверх. Альпинизмом никогда не увлекался, но вполне мог, цепляясь руками и ногами, взобраться по такой стенке на несколько метров. Обернувшись на карательный отряд, рассыпающийся по оврагу, вздохнул, отметая эту мысль. Даже будь я отличным альпинистом, не смог бы влезть наверх прежде, чем меня заметят и выстрелят в спину.

В мою сторону уже направлялась парочка бывших зеков, вооруженных тяжелым станковым пулеметом, сейчас разобранным. Один из них, вероятно, главный, нес сам пулемет, нагрузившись запасными коробами с патронами, а второй, пыхтя и едва поспевая за своим товарищем, нес весь станок, взвалил его себе на спину. Не глянув в мою сторону, прошли мимо, направляясь ко въезду в овраг, намереваясь обосновать там огневую позицию. Я даже удивился, зачем столь серьезное охранение, если здесь только притормозили на небольшой перерыв. Пожав плечами и не став лишний раз ломать себе голову, пошел обратно к машинам, справедливо решив, что узнаю там все гораздо быстрее.

Там я почти сразу же убедился, что мои убеждения насчет короткой остановки ложны в самом своем корне. Несколько зеков, поминутно ругаясь друг с другом или все вместе матеря что-то отстраненное, растягивали тент одного из грузовиков, превращая машину в какое-то подобие штабной палатки. Большая часть оставшихся, за исключением отдельной привилегированной группы, уже удобно устроившихся на куче сваленных матрасов, вываленных из первой машины, занималась тем, что растягивала у одной из стенок оврага длинный и широкий тент, натягивая его на пластиковую конструкцию, напоминавшую торговую палатку, только в несколько раз больше. Как я понял, это больше походило на общую спальню, а матрасы должны быть уложены внизу, чтобы все спали внизу не опасаясь дождя. Получается, выезд был даже с расчетом не на один день.

Возвращаться обратно мне совершенно не хотелось, но и возможность спать вместе с вповалку дрыхнущими бандитами тоже не вызывала во мне восторга.

А все же интересно, почему обыкновенный налет на группку чудом выживших людей, укрывшихся где-то в глуши, носит столь долгосрочный характер, больше похожий на долговременную, тщательно спланированную операцию?

Этот вопрос так меня заинтересовался, что я принялся взглядом разыскивать в общей толпе известного мне Пня, к которому хотя бы было не страшно обратиться. Во всяком случае, при разговоре с ним я не рассчитывал, что он бросится на меня с желанием придушить только за то, что собеседник не из того же тюремного круга, что и сам.

Пень не был среди тех, кто заканчивал растяжку тента и его закрепление, а, опираясь на ствол своего автомата, разговаривал с несколькими другими карателями, по повадкам напоминающих гопников, еще совсем молодых неучей, решивших заменить недостаток серого вещества в голове огромным самомнением и наглостью, искренне полагая, что это именно и есть путь настоящего человека. Поглядывали на Пня, с видом бывалого зека, татуировками на руках и почти кирпичной морде, на которой прямо написано было несколько сроков отсидки с чувством скрытой зависти, как на человек достигшего того, к чему они сами только стремились. Да и сам разговор был больше похож на нравоучения, отчитываемые бывалым бандитом неумелым новичкам, только изучавшим все тонкости своего кровожадного ремесла. Я аккуратно пристроился в сторонке, дожидаясь момента, когда можно будет отвлечь внимание Пня от гопников, уже желающих куда-то свалить. Их всегда отличала черта почти полной неспособности удерживать внимание на чем-то конкретном, если это было не алкоголь или деньги. Однако Пень, похоже, был уверен в обратном качестве этих людей, пространно объясняя что-то про внутренние отношения внутри какой-то группы особенно часто употребляя кличку «Батя», видимо, главаря этой группы. Если бы дело происходило в тюрьме, я не секунды бы не сомневался, что идет вербовка новых бойцов в ряды одной из тюремных группировок, так сказать, расходуемого пушечного мяса, определенное количество которого не жалко и потерять в случае «махача», или как там у них это называется.