Периферийная империя: циклы русской истории - Борис Кагарлицкий

Но все же ничтожные цены, по которым государство приобретало продукцию у сельского хозяйства, позволяли получать прибыль за границей, несмотря на кризис. Даже если товар на мировом рынке часто приходилось продавать вообще в убыток, принципиального значения это уже не имело: нужна была наличная валюта.

«Цифры внешней торговли, – писал Троцкий в 1931 году, – все больше становятся командующими цифрами по отношению к планам и темпам социалистического строительства» [705].

Между тем, СССР находился в этот момент на грани дефолта по внешним долгам, а пятилетний план – на грани провала. Рассматривая последствия глобального капиталистического кризиса, немецкая пресса в те дни писала, что советское коммунистическое правительство «в собственных своих интересах не может в настоящее время ощущать большой радости от растущего в других странах темпа затруднений, оно вовсе не заинтересовано увеличивать в этих странах внутриполитические противоречия» [706].

Страшным ударом по Советскому Союзу стало падение курса английского фунта в 1931 году. В фунтах традиционно устанавливались цены на российский экспорт – хлопок, лен, зерно, нефть. В фунтах хранились и советские активы за рубежом. Между тем большая часть оборудования приобреталась за немецкие марки и доллары. Как отмечала эмигрантская пресса, «к переведенным в Америку и Германию суммам в фунтах для оплаты срочных векселей придется доплатить разницу примерно от 15 до 18 процентов» [707].

На Западе были убеждены, что без кредитов, взятых в Англии, США и Германии, «пятилетний план не мог бы даже быть начат» [708]. А кредитоспособность Советской России была под вопросом. В эмигрантских газетах в сентябре 1931 года писали, что советские торговые представительства вот-вот вынуждены будут «объявить мораторий по заграничным платежам» [709]. Советский золотой запас истощался, по оценкам иностранных газет, в России «оставалось всего на 50 или 70 миллионов рублей золота» [710]. В Москве к подобным заявлениям относились крайне болезненно, но драматизма ситуации не отрицали.

В Германии по договору 1926 года советские торговые представители могли использовать кредит в 300 млн. марок, из которого правительство Веймарской республики гарантировало 60%. В результате, отмечали в Москве, «мы имеем кредит не в 300 млн. марок, а только в 200 млн.» [711]. К началу Великой депрессии задолженность СССР по этому кредиту составляла 80 миллионов марок [712]. В 1930-1931 годах условия кредита постоянно ухудшались, а положение Советского Союза как должника становилось все сложнее. В Москве признавали, что имела место задержка платежей, «ставшая хронической с начала 1930 года и являвшаяся предметом обсуждения в иностранной печати и в официальных переговорах с представителями правительства, широко использованная в антисоветской кампании» [713].

К 1932 году пассивное сальдо СССР в торговле с Германией составляло примерно 300 млн. марок, иными словами, оно было примерно равно номинальной сумме предоставленного стране кредита. Неудивительно, что немецкие финансисты нервничали. Однако официальные лица в Берлине старались поддерживать в деловых кругах оптимизм. Оценивая экономическое положение в СССР, представитель немецкого министерства иностранных дел писал: «Они сделают все от них зависящее, чтобы выполнить свои обязательства, поскольку каждый неоплаченный вексель означал бы банкротство государства» [714].

Эта оценка была верна. Долги были выплачены, а закупки оборудования за границей продолжены. Несмотря на нехватку валюты, план по ввозу в страну машин был даже перевыполнен (составив 105,6% от заданной цифры), тогда как в целом по импорту его выполнили всего на 48,6%. Доля средств производства в импорте составила до 90%. «К концу пятилетки Советский Союз занимал первое место в мире по импорту машин и оборудования. В 1931 г. около 1/3, в следующем году- около 1/2 всего мирового экспорта машин было направлено в СССР» [715].

В больших количествах ввозился металл (на него шло около 20% валютных затрат). Особенно не хватало качественной стали, которую приходилось закупать за границей.

Поскольку валюты хронически недоставало, государство готово было вывозить все, что угодно – от золота, нефти и мехов до картин Эрмитажа. Для получения экспортной продукции созывались специальные совещания в союзных республиках и областях, «организовывались ударные комсомольские бригады, устраивались массовые месячники».

Добыча ресурсов для экспорта обеспечивалась сочетанием политической мобилизации, материального поощрения и репрессий. Премирование экспортных бригад и введение специальных тарифов для оплаты продукции, предназначенной на вывоз, является обычным делом. Но особенное значение придавалось агитации. Необходимо было разъяснить трудящимся, что речь идет о первостепенной государственной задаче: «Мобилизовать как колхозную, так и, в особенности, комсомольскую общественность на решительную борьбу за выполнение экспортных годовых заданий». Кроме проведения месячников и двухнедельников по заготовке экспортных товаров, создавались ячейки содействия экспортной работе. В разъяснительной кампании должны были участвовать профсоюзы, партийные органы, печать.

Вывозят древесный уголь, бекон, языковые консервы, пушнину, меховое сырье, щетину, тряпье. Список непрерывно пополняется: стекло-фарфоровые изделия, кружева, ивовый прут, корзины, табак, шерсть, поташ, парафин, цемент, промышленные отходы, апатиты, хлопок, лекарственные травы, мак, шпалы, доски, паркет, пух, перо. Разумеет-

ся, направляют на мировой рынок драгоценные металлы и водку. В списке экспортных товаров появляется конский волос, крахмал, канифоль, глицерин, яблоки, орехи, сушеные грибы, соленые огурцы, мороженые мясные отходы, битая птица, рыбий клей, мед, сульфицированная клубника и смородина, подсолнечное и касторовое масло, яйца.

Несовпадение между планами и реальным положением дел постоянно становится причиной неудачи в деле повышения экспорта. На Северном Кавказе вынуждены были признать, что экспортный план был сорван «по причине отсутствия в крае ресурсовых возможностей» [716]. Иными словами, искомых товаров на территории просто не было, во всяком случае, в тех количествах, которое было затребовано. В результате обычным делом было выполнение планов на 5-10%. В 1932 году из 23 областей, получивших экспортные задания, выполнили их лишь 8.

Однако общий результат был все же достигнут. Ценой огромных усилий, отчаянной работы на местах программа индустриализации получила необходимую валюту.

В качестве одного из важнейших признаков тоталитаризма либеральные мыслители всегда называли «закрытую экономику». Между тем Великая депрессия стала временем, когда все страны, в том числе и наиболее либеральные, стали в экономическом отношении гораздо более закрытыми. Для Советского Союза поворот Запада к протекционизму означал серьезные проблемы и требовал ответных мер.

Решающим событием в этом смысле стал отказ Великобритании от принципов свободной торговли. На Оттавской конференции Британского содружества в 1932 году было принято решение о переходе к политике протекционизма в рамках империи. Заморские доминионы получили льготы, тогда как товары из стран, не входящих в империю, были обложены высокими пошлинами. Впоследствии определенные уступки были сделаны скандинавским государствам и Аргентине, но, разумеется, не СССР. Англо-советский торговый договор прекратил свое действие, и экономические взаимоотношения стран резко ухудшились.

Британия, несмотря на все изменения политики, оставалась основным экспортным рынком для России. Самым неприятным было то, что именно товары из доминионов конкурировали здесь с советскими. Если канадская пшеница была теперь освобождена от пошлин, то советская обложена пошлиной в 2 шиллинга за центнер. Поставки канадской пшеницы в Британию резко выросли, превысив 40% от ее импорта, увеличились и поставки из Австралии. В 1930 году пшеница из СССР составляла 17,9 % британского ввоза, в 1931 году – уже 24,2%, а в 1932 году доля Советского Союза упала до 3,1% [717] [Для того чтобы как-то смягчить конкуренцию на мировом рынке зерна, в августе 1933 года в Лондоне была созвана конференция стран-экспортеров и импортеров пшеницы, в которой активную роль сыграл Советский Союз. Производители зерна обсуждали введение квот. Однако уже с середины 30-х годов на фоне углубляющегося упадка сельского хозяйства и растущего спроса, предъявляемого городами, СССР начинает сокращать свое присутствие на мировом рынке продовольствия]. Пострадали также поставки масла и других видов продовольствия. Советский ввоз в Англию сократился почти наполовину [718]. После того, как в середине 1933 года англо-советская торговля достигла низшей точки, товарооборот начал несколько расти, но все равно, по оценкам торговых представителей в Лондоне, положение оставалось «крайне тяжелым» [719]. Единственным утешением было то, что столь же резко упали и поставки американского зерна.