Сёгун - Джеймс Клавелл

– Поблагодарите его, Мартин Цукку-сан, – произнес он условную фразу, которую предварительно согласовал с Алвито, договариваясь о том, как держаться, – этот уговор отводил Алвито роль застрельщика, – и скажите, что мы всегда будем к его услугам. О да, и спросите его, что он имел в виду, говоря о соборе, – добавил он для генерал-капитана.

– Может быть, я могу говорить напрямую, господин? Одну минуту! – начал Алвито, обращаясь к Торанаге. – Мой господин благодарит вас. То, о чем вы просили, видимо, возможно. Он всегда старается помочь вам.

– Стараться – туманное слово. Этого недостаточно.

– Да, господин. – Алвито взглянул на телохранителей, которые, конечно, слушали, не подавая виду. – Но я помню, что вы раньше говорили: иногда бывает разумным подпустить тумана.

Торанага сразу понял его и махнул рукой, отпуская свою стражу:

– Подождите снаружи, вы все.

Самураи неохотно повиновались. Алвито повернулся к Феррьере:

– Нам пока не нужны ваши люди, генерал-капитан.

Когда самураи ушли, Феррьера отпустил своих людей и взглянул на Марико. У него за пояс были заткнуты пистолеты, а еще один он держал в сапоге.

Алвито поинтересовался у Торанаги:

– Может быть, господин, вам бы хотелось, чтобы госпожа Марико присела?

Торанага снова понял все с полуслова, подумал мгновение, потом коротко кивнул и произнес не оборачиваясь:

– Марико-сан, возьмите одного из моих телохранителей и найдите Андзин-сана. Оставайтесь с ним, пока я не пришлю за вами.

– Да, господин.

Дверь за ней закрылась.

Теперь в кают-компании их осталось четверо.

Феррьера выпалил:

– Что предлагается? Что он предлагает?

– Будьте терпеливы, генерал-капитан, – охладил его нетерпение дель Акуа. Пальцы иезуита, касавшиеся распятия, дрожали – он молился об успехе.

– Господин, – завел Алвито, адресуясь к Торанаге, – господин, отец-инспектор говорит, что попытается сделать все, о чем вы просите. В течение сорока дней. Он известит вас секретной почтой об успехах в этом деле. Я буду курьером, с вашего позволения.

– А если он ничего не добьется?

– Это произойдет не из-за нежелания помочь, а из-за намерения обдумать. Он дает вам свое слово.

– Перед христианским Богом?

– Да, перед Богом.

– Хорошо. Я хочу получить это обязательство в письменном виде. С его печатью.

– Иногда подобные соглашения, деликатные соглашения, не следует сводить к письменным обязательствам, господин.

– Вы хотите сказать, что, если я не дам письменного согласия, вы тоже не дадите?

– Я только напоминаю, что вы сами говорили: самурайская честь важнее куска бумаги. Отец-инспектор дает вам слово перед Богом, свое слово чести, как это делает самурай. Вашей чести вполне достаточно для отца-инспектора. Я только подумал, что он будет расстроен, если вы ему не поверите. Вы хотите, чтобы я просил его что-то подписать?

Торанага, помолчав, произнес:

– Очень хорошо. Его слово перед Иисусом Христом, да? Его слово перед Богом?

– Я даю его по поручению отца-инспектора. Он клянется на святом кресте, что попытается.

– И вы тоже, Цукку-сан?

– Я тоже даю вам свое слово перед моим Богом на святом кресте, что сделаю все возможное, чтобы помочь ему убедить господ Оноси и Кияму быть вашими союзниками.

– В свою очередь я сделаю то, что обещал раньше. На сорок первый день вы можете заложить камень в основание самого большого христианского собора в стране.

– А возможно ли, господин, выделить нам эту землю сейчас же?

– Как только я прибуду в Эдо. А теперь что насчет пиратов? Вы прогоните их сразу же, сейчас?

– Если бы вы имели пушки, справились бы с этим сами, господин?

– Конечно, Цукку-сан.

– Прошу прощения за такую дотошность, господин, но мы должны выработать план. Пушки не принадлежат нам. Пожалуйста, дайте мне минуту. – Алвито повернулся к дель Акуа. – С собором все улажено, ваше преосвященство. – Потом он добавил для Феррьеры, начиная выполнять согласованный план: – Вам следует радоваться тому, что вы не потопили его, генерал-капитан. Господин Торанага спрашивает, не возьмете ли вы десять тысяч дукатов золотом, когда отправитесь на черном корабле в Гоа, чтобы вложить их в золотой рынок Индии? Мы были бы рады помочь совершению этой сделки с помощью наших людей там, поместив это золото для вас. Господин Торанага говорит: половина доходов – ваша. – И Алвито, и дель Акуа считали, что к тому времени, как черный корабль вернется через шесть месяцев, Торанага или снова возглавит Совет регентов и, следовательно, более чем обрадуется такой выгодной сделке, или будет мертв. – Вы получите четыре тысячи дукатов чистой прибыли и без всякого риска.

– А что взамен? Это больше, чем вся годовая субсидия короля Испании всем азиатским миссиям Общества Иисуса. В обмен на что?

– Господин Торанага говорит: пираты не дают галере выйти из гавани. Ему лучше знать, пираты это или нет.

Феррьера ответил тем же самым непререкаемым тоном, который, как знали оба иезуита, только играл на руку Торанаге:

– Это плохой совет – поверить такому человеку. У его врагов на руках все выигрышные карты. Христиане-даймё против него. Два самых главных уж точно – я слышал это собственными ушами. Они говорят, этот япошка – истинный враг. Я верю им, а не этому безродному кретину.

– Я уверен, господин Торанага лучше нас знает, кто пираты, а кто нет, – невозмутимо отозвался дель Акуа, догадываясь, каким будет решение, как знал это и Алвито. – Думаю, вы не возражаете, чтобы господин Торанага сам разделался с пиратами?

– Конечно нет.

– У вас на борту много свободных пушек, – продолжал отец-инспектор. – Почему не дать их ему негласно? Продайте на самом деле. Вы все время торгуете оружием. Он покупает оружие. Четыре пушки будет более чем достаточно. Их легко перевезти на баркасе, с запасом пороха и ядер, украдкой. Тогда дело будет решено.

Феррьера вздохнул:

– Пушки, ваше преосвященство, бесполезны на борту галеры. У нее нет пушечных портов, нет пушечного такелажа, нет пушечных пиллерсов. Они не смогли бы воспользоваться пушками, даже если бы у них имелись канониры, которых нет.

Оба священника были поражены.

– Бесполезны?

– Абсолютно.

– Но, конечно, дон Феррьера, они могут приспособить…

– Эта галера непригодна для применения пушек без переделки, которая займет по крайней мере неделю.

– Что такое? – спросил Торанага подозрительно, сообразив: что-то не так, однако это пытаются от него скрыть.

– Он спрашивает, в чем дело, – сказал Алвито.

Дель Акуа понял, что почва уходит у них из-под ног.

– Генерал-капитан, пожалуйста, помогите нам. Пожалуйста! Я прошу вас. Мы добились больших уступок для нашей веры. Вы должны поверить мне. Доверьтесь мне! Вы обязаны помочь господину Торанаге как-то выбраться из гавани. Я прошу вас от имени Церкви. Один собор – огромная уступка делу веры. Пожалуйста!

Феррьера не позволил себе выказать торжества. Он даже добавил мрачной значительности своему голосу:

– Так вы просите помощи от имени Церкви, ваше преосвященство? Конечно, я сделаю все, что вы просите. Я выведу его из западни. Но в свою очередь, требую, чтобы меня назначили генерал-капитаном черного корабля на следующий год независимо от того, будет удачным этот год или нет.

– Это прерогатива короля Испании, его одного. Я не вправе назначать кого-либо на этот пост.

– Второе: я принимаю ваше предложение относительно золота, но требую вашего ручательства, что у меня не будет сложностей в Гоа с вице-королем или здесь с золотом или с черным кораблем.

– Вы осмеливаетесь использовать меня и Церковь как поручителей?

– Это только деловое соглашение между нами и этой обезьяной.

– Он не обезьяна, генерал-капитан. Вам лучше помнить это.

– Третье: пятнадцать процентов груза этого года вместо десяти.

– Это невозможно.

– Четвертое: поклянитесь, ваше преосвященство, перед Богом, что ни вы, ни один из священников, находящихся в вашем подчинении, никогда не будете угрожать мне отлучением от Церкви, если я совершу в будущем акт святотатства, каких еще не было. Пятое: дайте слово, что вы и ваши святые отцы БУДУТ МЕНЯ поддерживать и помогать этим двум ЧЕРНЫМ кораблям, – также перед Богом.

– Что еще, генерал-капитан? Конечно, это не все? Наверняка есть что-то еще?

– Последнее: мне нужен этот еретик.

Марико, стоя в дверях каюты, смотрела вниз, на Блэкторна. Он лежал в полубеспамятстве на полу, пытаясь выблевать свои внутренности. Боцман привалился к койке. Он с вожделением разглядывал Марико и скалился, показывая пеньки желтых зубов.

– Он отравлен или пьян? – спросила она Тотоми Кану, самурая, который стоял рядом, безуспешно пытаясь не втягивать ноздрями смрад варварской пищи, рвоты, этого уродливого моряка и застоявшихся трюмных вод, который пропитал весь корабль. – Похоже, он был отравлен, да?