Сыщик-убийца - Ксавье Монтепен

Оливия с отчаянием ломала руки, покрывая поцелуями холодные щеки матери.

Один Этьен Лорио сохранял полное спокойствие. Он спросил воды, дал понюхать Клодии флакон с солями и отвечал испуганным гостям, что это не что иное, как простой обморок, причина которого — сильная жара.

Ухаживая за мистрисс Дик-Торн, Этьен Лорио думал о Рене Мулене. Он припоминал слова, произнесенные им у Берты: «Не удивляйтесь ничему, как бы ни удивительно показалось вам то, что произойдет на ваших глазах». Неужели тайна Рене и Берты имела какое-нибудь отношение к обмороку мистрисс Дик-Торн?

Присутствие Рене Мулена в доме под вымышленным именем вполне позволяло допустить такое предположение.

Обморок произошел как раз в ту минуту, когда в зале раздалась фраза «Преступление на мосту Нельи». Не было сомнения, что эти слова вызвали странный испуг, причиной которого, по всей вероятности, был мрачный вид декорации, вызвавшей какое-нибудь ужасное воспоминание.

Что это могло быть за воспоминание и что было преступного в прошлом мистрисс Дик-Торн?

Этьен напрасно задавал себе эти загадки, не имея возможности ответить на них.

Дверь залы отворилась, и появился Рене Мулен. Его грим и костюм исчезли. Он снова превратился в с головы до ног безукоризненного метрдотеля.

— Ах! Господин доктор! — вскричал он. — Что я слышал, барыне сделалось дурно во время живых картин?

Этьен в ту же минуту узнал громкий голос, произнесший фразу «Преступление на мосту Нельи». Он вздрогнул и пристально взглянул на Рене.

Последний ответил едва заметным знаком, чтобы он молчал.

— Надеюсь, это не опасно?

— О! Совершенные пустяки. Успокойте гостей, господин Лоран. Скажите, что не пройдет четверти часа, как мистрисс Дик-Торн снова выйдет к ним здоровее чем когда-либо.

Жан Жеди и Рене во все время картины не сводили глаз с мистрисс Дик-Торн, они видели, как она побледнела, задрожала и, наконец, упала в обморок.

— Теперь мы знаем, чего нам держаться, — прошептал Рене на ухо Жану Жеди. — Моя идея была недурна, и успех превосходит наши надежды. Вы знаете лестницу, по которой можно выйти во двор, уходите — и до завтра.

— До завтра, — повторил старый вор. — Я иду.

Рене поспешно отправился переодеваться. Бывший фигурант Амбипо и мадемуазель Ирма делали то же.

Что касается Жана Жеди, то у него была своя идея.

Уверенность, что хозяйка дома — его отравительница, еще больше подстегнула его. Поэтому, вместо того чтобы раздеться, он поглядел через отверстие в занавесе, что происходит в зале, и увидел, что все гости толпятся вокруг Клодии, упавшей в обморок. Бесполезно прибавлять, что это происшествие вызвало гостей из всех остальных комнат.

«Они все заняты, — подумал Жан, — это великолепно, да к тому же я ничем не рискую. Если бы меня по несчастью схватили, то мне надо сказать только одно слово на ухо хозяйке, чтобы меня сейчас же выпустили. Идем!»

И старый вор отправился в маленькую гостиную по хорошо известной ему дороге.

Из залы доносился шум голосов, но в комнате было совершенно пусто. Надо было действовать скорее.

Жан Жеди вынул из кармана стальное долото и, подсунув его под замок, налег на него изо всей силы.

Послышался глухой треск, замок уступил, ящик выдвинулся, и Жан Жеди увидел бумажник, набитый банковскими билетами, в тайном отделении которого заключалось, кроме того, завещание Сигизмунда и расписка Кортичелли.

Раскрыв бумажник, Жан Жеди лихорадочно осмотрел драгоценные бумаги.

— Наконец-то! — прошептал он, пряча бумажник на груди. — Теперь надо только устроить так, чтобы помешать англичанке послать полицию по моим следам. Это будет нетрудно.

Вынув из своих бездонных карманов карандаш, он написал на клочке белой бумаги следующие строки:

«Расписка дана из Нельи в получение первого задатка за дело в ночь на 24 сентября 1837 года. Жан Жеди».

Он положил листок на место бумажника и снова задвинул ящик. Затем поспешно оставил комнату, а через несколько секунд — и дом, не будучи никем замечен.

— Ну, теперь я могу немного угостить себя, — сказал он, выйдя на улицу, — а затем посмотрю, что там такое.

В это время мистрисс Дик-Торн, придя в себя, с удивлением й страхом оглядывалась вокруг.

Глубокое молчание царствовало в комнате, в которую ее перенесли из залы. Рядом были только Оливия, доктор Этьен Лорио и Рене Мулен.

В первое мгновение Клодия как будто начала бредить.

— Велите замолчать музыке, — глухо сказала она. — Опустите занавес… Погасите огни… Прогоните это проклятое видение.

Оливия горько заплакала.

Рене с трудом скрывал свою радость.

— Придите в себя, сударыня, — сказал Этьен. — Вам было дурно, но теперь вы оправились и можете успокоить гостей.

Слова молодого человека быстро вернули Клодию к действительности, — она вдруг успокоилась. В то же время воспоминание о происшедшем ясно возвратилось к ней; она вздрогнула, поняв, насколько опасно было ее положение и какие комментарии мог вызвать ее странный обморок.

Всякий другой на ее месте опустил бы руки, но Клодия была женщина энергичная. Силой своей железной воли она заставила свое лицо принять спокойное выражение. Слабая улыбка мелькнула на ее губах, и она почти спокойным тоном спросила Этьена:

— Но что случилось, доктор? Мне кажется, что я чего-то испугалась и потеряла сознание, но я не помню хорошенько, — объясните, в чем дело?

Племянник Пьера Лорио был совершенно обманут этим наружным спокойствием, но Рене знал, в чем дело.

— Нет ничего проще. Последняя живая картина была действительно слишком мрачна. Картина убийства взволновала вас, испуг вызвал обморок. Это часто бывает в театрах в слишком чувствительных сценах.

— Да, действительно, — смеясь, сказала Клодия. — Теперь я припоминаю, эта картина произвела на меня ужасное впечатление. Но моя слабость должна была показаться смешной?

— Нисколько, никто не в состоянии бороться с обмороком.

— Во всяком случае, он очень извинителен. Эта картина поразила меня, потому что напомнила одно происшествие…

— А!… — почти против воли прошептал Рене.

— Да, — продолжала мистрисс Дик-Торн, — однажды ночью в то время, когда моя Оливия еще не родилась, на меня и моего мужа напали на одном лондонском мосту. Мы возвращались с бала, у меня хотели украсть бриллианты. Кучер был заодно с ворами, и без вмешательства, почти чудесного, шедших мимо полисменов, мы, по всей вероятности, были бы убиты и брошены в Темзу.

— В таком случае, это вполне объясняет сегодняшний обморок, — сказала Этьен.

— Могу ли я, доктор, выйти к гостям?

— О, да; только выпейте сначала стакан холодной воды.

— Я сейчас подам, — сказал Рене, поспешно выходя.

— Дорогая мама, — сказала Оливия, обнимая мать, — тебе надо немного поправить прическу. Хочешь, я пошлю к тебе горничную?

— Не надо, милочка. Я сама поправлю волосы. Выйди к гостям вместе с доктором, скажи, что я совсем оправилась и буду через пять минут.

Оливия успокоила всех улыбкой. Дирижер оркестра подал знак, и бал, прерванный на мгновение, возобновился с новым оживлением.

— Что случилось? — спросил Анри, подходя к Этьену.

— Обморок, ты ведь сам знаешь.

— Да, но по какому поводу?

— По поводу одного лондонского воспоминания, вызванного неудачной картиной. Мистрисс Дик-Торн немного нервна и слишком впечатлительна, — вот и все.

Оставшись одна, Клодия встала и, поправляя перед зеркалом свои роскошные черные волосы, старалась принудить себя хладнокровно всмотреться в свое положение, проникнуть в окружающую ее тайну.

«Что значит все произошедшее? — спрашивала она себя. — Кто приказал поставить эту ужасную картину в моем доме? Кто мог восстановить сцену во всей ее ужасной истине?… Только двое, кроме меня, знали все подробности: Жан Жеди и герцог Жорж. Жан Жеди умер, остается герцог. Но какой интерес мог он иметь, вызывая скандал, более опасный для него, чем для меня? Может быть, это простой случай? Может быть, есть какая-нибудь картина, представляющая преступление на мосту Нельи? Это возможно, но довольно невероятно».

Клодия думала обо всем этом, когда вошел Рене и почтительно подал ей стакан воды.

— Лоран, — сказала она, — мне надо попросить у вас некоторые объяснения.

— По поводу чего?

— По поводу представленных здесь живых картин или, лучше сказать, по поводу последней.

— Той, которая произвела на барыню такое тяжелое впечатление?… Если бы только я мог предвидеть, что она может напомнить… Но я считал ее совершенно безобидной.

— Кто исполнял роли в этой картине?

— Артисты, которые представляли предыдущие.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно, я видел, как они раздевались.