Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

— Разумеется, сэр, — отозвался Тул, сдерживая волнение. — Досадно, знаете, что именно мне пришлось стать свидетелем, но находка в самом деле примечательная… и, черт побери, сэр, если меня вызовут в суд, я скажу правду, так же честно, как и вы, сэр… всю до конца, сэр.

И доктор, очень красный и возбужденный, присовокупил к своим словам проклятие.

Магистрат вынул записную книжку, извлек оттуда копию подошвы, аккуратно наложил на отпечаток и показал Тулу со словами:

— Вы видите.

Тул ответил поспешным кивком. В ту же минуту вышла горничная, чтобы пригласить его к госпоже.

— Послушайте, моя милая, — обратился к ней Лоу, — взгляните-ка сюда. Чей это след — вы его узнаете?

— Ну да, конечно. Это ведь хозяйские башмаки! — ответила горничная, пугаясь сама не зная почему, по обычаю всех служанок.

— Видите это? — Лоу указал на линию поперек каблука. — Узнаете?

Женщина подтвердила.

— Кто шил или чинил эту обувь?

— Билл Хини, сапожник, с Мартинз-роу… он их сшил, он же и починял, сэр.

Итак, след был опознан и его совпадение с бумажной копией подтверждено; служанка сказала затем, что именно эти башмаки надевал господин вечером в пятницу — все прочие пары оставались на подставке для обуви в коридоре. Лоу вошел в дом, достал перо и чернила и продолжил расспросы, делая краткие заметки. Вскоре в дверь гостиной постучалась другая служанка, чтобы пригласить Тула наверх.

Лоу настоял, чтобы Тул отправился к пациентке; как показалось Тулу, судья стал подозревать, что доктор потихоньку делает знаки свидетельнице. Повесив голову, Тул удалился и у подножия лестницы сказал другой служанке:

— Поди лучше туда… эта дурочка Линн делает все, чтобы вашего хозяина повесили, клянусь Юпитером!

Женщина вскрикнула:

— Господи помилуй!

Тул чувствовал себя как оглушенный; цепляясь за неуклюжие перила, он взобрался по темной лестнице, обогнул угол коридора и оказался у двери миссис Наттер.

— О мадам, все будет в порядке, не сомневайтесь, — смущенно отозвался Тул на взволнованно-бессвязное обращение миссис Наттер.

— Вы действительно так думаете? О доктор, доктор, вы в это верите? За последние двое или трое суток… но сколько же их прошло?.. О, моя бедная голова… мне кажется, что его нет уже месяц. Как вы думаете, где он? Он занят делами?

— Разумеется, делами, мэм.

— И… и… доктор!.. Вы в самом деле считаете, что он жив и здоров?

— Конечно, мадам… что с ним станется?

Тул стал рыться в аптечных склянках на каминной полке, прикидываясь, что рассматривает этикетки, которые на самом деле не интересовали его нисколько; он бормотал что-то себе под нос, время от времени — хоть и неловко это признавать — добавляя ругательство.

— Видите ли, дорогая мэм, вы должны в меру сил сохранять спокойствие, иначе от лекарств проку не будет; так что постарайтесь, — сказал Тул.

— Но, доктор, — взмолилась несчастная леди, — вы не знаете… я… я в ужасе… я… я никогда не буду чувствовать себя как прежде.

И миссис Наттер разразилась истерическими рыданиями.

— Ну-ну, мадам, в самом деле… проклятье… милая моя, хорошая… вы видите… так не годится. — Тул вытаскивал пробки и нюхал содержимое склянок в поисках «тех самых капель». — И… и… вот они… и не лучше ли будет, мадам… выпейте-ка это… когда… когда он вернется, встретить его здоровой и веселой — разве вы не понимаете? — чем… э-э…

— Но… о, если бы я только могла вам признаться. Она сказала… она сказала… о, вы не знаете…

— Она? Кто она? Кто она и что сказала? — вскричал Тул, настораживая уши, ибо еще ни разу в жизни не отказывался что бы то ни было выслушать.

— О доктор, он ушел… я никогда… никогда… я уверена, что никогда больше его не увижу. Скажите мне, что он не ушел совсем… что мы еще встретимся.

— Проклятье, все время перескакивает с одного на другое… бедная женщина совсем ополоумела, — пробормотал обманутый в своих ожиданиях Тул. — Ставлю дюжину кларета, что она знает куда больше, чем говорит.

Вернуть миссис Наттер к ранее затронутой теме доктор не успел, потому что его позвали вниз, к магистрату Лоу, и пришлось на время с пациенткой проститься, а после разговора с магистратом доктор уже не думал возвращаться к бедной маленькой миссис Наттер. Могги стояла бледная как мел: магистрат только что заставил ее подтвердить под присягой все сказанное по поводу туфель; и Тул отправился домой в деревню с тяжелым сердцем, вконец расстроенный.

Тул знал, что завтра будет выписан ордер на арест Наттера. Обвинение могло быть очень серьезным. И все же, если даже предположить, что те два страшных удара по голове Стерка нанес именно он, не было оснований утверждать, будто он сделал это намеренно и не ради самозащиты. Но и при всем том будущее не сулило ничего доброго, поэтому, услышь Тул, что в реке выловили мертвое тело Наттера, он бы, пожалуй, испытал облегчение.

Оставалась, однако, надежда, что Наттеру удалось успешно бежать. Если Наттер не попал в лодчонку Харона{139}, он мог пересечь пролив на «Треворе» или «Хиллзборо» и достичь Холихеда{140}. А потом, черт побери, конечно же он убежал подальше, нашел укромное местечко и затаился. Тогда это было проще, чем теперь. «В Лондоне среди слуг ходило старинное присловье, — пишет Тейт Уилкинсон{141}, этот натянутый, но добродушный шутник, — гласящее: „Шел бы ты в Йорк“; подвергшись искажению, оно ныне звучит так: „Шел бы ты на Ямайку“». Воображению кокни{142} Шотландия представлялась мрачным местом, почти таким же далеким, как Вест-Индия; а сегодня (заметь, читатель, какое чудо) «приятная компания может в начале недели собраться за обедом в Гровенор-сквер{143}, а в субботу-воскресенье, без всяких хлопот, усесться за стол в новой части Эдинбурга!». Из чего мы узнаем, что скорости росли и тогдашнее поколение наблюдало эти чудеса быстроты с удовлетворением. Однако и тут мы ушли вперед, и в наши дни вся организация общества способствует успешному раскрытию преступлений. Перережьте телеграфные провода, замените пароходы парусниками, откажитесь от железной дороги в пользу неторопливой почтовой кареты (сорок миль в день), распустите городскую полицию и сыск, сделайте так, чтобы письма из Лондона в Дублин и наоборот доставлялись в срок от пяти дней до чуть ли не пяти недель, — и вы получите представление о том, насколько труднее теперь, чем в прежние дни, пуститься в бега разбойнику с большой дороги, нечестному должнику или влюбленной парочке. Разумеется, бегство не было стремительным — беглецы не уносились прочь, а уходили, — но такой же медлительной бывала и погоня, лишенная к тому же достоверных известий и поддержки властей; преследователи — жертвы почтовых дилижансов и всевозможных препон, перекрестков и слухов — терялись в дикой путанице предположений или увязали в трясине деревенского постоялого двора, где не удавалось получить ни полезных сведений, ни — вплоть до завтрашнего утра — почтовых лошадей.