Дом у кладбища - Джозеф Ле Фаню

— Ваш покорнейший, джентльмены… ваш покорнейший, — проговорил Тул с поклоном, войдя в холл и обмениваясь с друзьями изящными рукопожатиями. — Пасмурный вечер, джентльмены.

— А как ваш пациент, доктор? — осведомился майор О'Нейл.

Доктор прикрыл глаза, слегка передернул плечами и медленно покачал головой:

— Случай тяжелый, майор. Говорить почти нечего, сэр, и сразу всего не расскажешь.

Тул взял понюшку.

— Как Стерк, сэр? — повторил Серебряные Очки несколько сурово.

— Ну что же, сэр, он жив. Но, с вашего позволения, не пройти ли нам лучше в гостиную?.. Немного зябко, а кроме того, повторяю: сразу этого не изложишь… но он не умер — вот все, что можно сказать коротко… Сначала вы; прошу вас, джентльмены.

Дейнджерфилд угрюмо воспользовался его предложением, а вежливый майор задержался в холле, затеяв с Тулом небольшое состязание в любезности. Потребовалось, однако, не более полудюжины поклонов, приглашающих жестов и фраз «только после вас, сэр», вслед за чем Тул вошел, в стиле доктора Пелла приветствовал собравшихся и в качестве общепризнанного оракула устроился у самого камина, спиной к огню.

Тул говорил ученым языком, к которому любил прибегать в подобных случаях, в окружении профанов, и отнюдь не спешил выкладывать все до конца. Суть дела, однако, сводилась к тому, что Стерк получил сотрясение мозга и две жуткие трещины в черепе; из-за их большой протяженности и близкого взаимного положения доктора сразу же признали, что о трепанации не может быть и речи: она неминуемо привела бы к немедленной смерти больного. Ни малейших проблесков сознания не наблюдалось, но глотка пока не была парализована, и пациент мог проглатывать время от времени ложку бульона или сыворотки с саком. Тем не менее, по существу, он ничем не отличался от покойника. В любой момент мог начаться воспалительный процесс; постепенное угасание было бы наилучшим выходом; ни Тул, ни доктор Пелл не допускали ни малейшей надежды, что Стерк хотя бы на мгновение очнется от летаргического сна. Протянет Стерк два-три дня или неделю — какое это имеет значение, если от него уже сейчас не больше проку, чем от мертвеца? Он никогда не заговорит, не будет ни слышать, ни видеть, ни думать; лежать в постели или ближайшей же ночью быть опущенным в могилу — для бедняги Стерка не составляло разницы.

Затем разговор зашел о Наттере. Среди присутствующих не было никого, кто не строил бы предположений; скромно помалкивал лишь Дейнджерфилд, чем немало разочаровал остальных — они небезосновательно считали, что об истинных обстоятельствах Наттера, и в особенности о его взаимоотношениях с лордом Каслмэллардом, Дейнджерфилд знает больше всех.

— Быть может, он сделал какие-нибудь подтасовки в счетах по имению, думал, что это никогда не выйдет на поверхность, но тут узнал о предстоящей проверке. Он был человек крайностей: мог решить вместе с должностью управляющего проститься заодно и с жизнью. Наттеры всегда были людьми отчаянными, вы ведь знаете, двоюродный дед Чарлза Наттера утопился в озерце — как бишь оно зовется? — в графстве Кейван, эдак хладнокровно, без колебаний.

Все, кто был в «Фениксе», питали, однако, втайне некие навязчивые подозрения. Каждый понимал, о чем думает сосед, но не считал нужным заводить речь об этих опасных фантазиях — будь то чужие или свои. Присутствующим было известно, как относились друг к другу Стерк и Наттер. Все старались отогнать эти мысли прочь, потому что Наттера любили — пусть он не умел шутить, не пел и не рассказывал историй. Кроме того, не сегодня завтра Наттер мог появиться, и тогда в лучшем положении оказались бы те, кто не рискнул высказать публично свои страшные догадки. Итак, каждый молча ждал, пока заговорит сосед.

Глава LVI

ДОКТОР УОЛСИНГЕМ И ПРОЧИЕ ХРИСТИАНЕ ЧЕЙПЛИЗОДА СОБИРАЮТСЯ НА ЗВУК СВЯЩЕННОГО КОЛОКОЛА, И В ЦЕРКВИ ВОССЕДАЕТ ВАМПИР

На следующий день с увитой плющом башни чейплизодской церкви разнесся звон воскресного колокола, призывавшего всех добрых прихожан к церковным скамьям и стульям. Место Стерка было пусто — и уже не ждало его больше, — отсутствовала и миссис Стерк, зато явилась вереница ребятишек, на которых соседи поглядывали с ласковым и боязливым любопытством. На вице-королевском стуле восседал лорд Тауншенд, сзади держались джентльмены, состоявшие при нем; со звездой и в парике он выглядел блестяще и привлекал к себе не один любопытный взор поверх молитвенника. Небольшая скамья Наттеров, под хорами, была пуста, как и скамья Стерков. Эти бреши зияли весьма красноречиво, и мысли немалого числа прихожан, внезапно наткнувшихся на них взглядом, в странном печальном танце устремлялись в Мясницкий лес, под кивающие ветви боярышника, туда, где среди ночного тумана лежал Стерк, в гамашах, с пудреной окровавленной головой, а поблизости гудел равнодушный жук, и никто не видел лежавшего — лишь преступник, который расплывчатой тенью проворно крался меж деревьев прочь и, обернувшись, сверкнул в его сторону глазами.

Проповедь доктора Уолсингема имела касательство к разыгравшейся на этой неделе двойной трагедии — возможной гибели Наттера в водах Лиффи и убийству Стерка. Обильно уснащенные эрудицией рассуждения доктора казались иной раз странными. Часть конгрегации они поучали, но другую часть повергали в искреннее недоумение.

К примеру, однажды после чтения коллекта{134} доктор сказал следующее:

— Нам не возбраняется, исполнившись смиренного упования, возносить молитвы о дожде, равно и о других стихийных проявлениях. Ибо у римских историков мы читаем, что авгуры умели силой обрядов и заклинаний вызывать грозы; успешно производил гром и молнию царь Порсенна, а Луций Пизон — автор, которого Плиний именует весьма почтенным, — утверждал, что подобную же операцию еще раньше неоднократно проделывал царь Нума Помпилий; если все это верно, то и христианской общине дозволено надеяться на нечто подобное.

И так далее. В данном случае пастор предостерег тех прихожан, кто готов был усмотреть во внезапной кончине проявление гнева Божия.

— Напротив, древние видели в том благодать. Плиний называет внезапную смерть величайшим счастьем в жизни. Не больше ли оснований для такого утверждения у нас? Множество достойнейших римлян, как вам известно, покинули этот мир именно внезапно. Квинт Эмилий Лепид, выходя из своего дома, ушиб большой палец ноги о порог и испустил дух; Гней Бабий Памфил, джентльмен в преторском звании, умер, когда задавал мальчику вопрос, который час; Авл Манлий Торкват, консуляр, скончался за обедом, поглощая ватрушку; Луций Тусций Валла, врач, подавился вином с медом, Аппий Сауфей — яйцом; Корнелий Галл, претор, и Тит Гатерий{135}, всадник, — оба умерли, когда целовали руки своим женам. И я бы мог добавить еще немало имен, по всей видимости, так же хорошо вам знакомых.