Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Пролежав в психушке и получив долгожданный белый билет, Саша Соколов, уже с двенадцати лет считающий себя писателем, устремляется в новейшие литературные течения.

И сразу же примыкает к «смогистам», своим сверстникам, таким же талантливым и юным. Вместе с Леонидом Губановым, Николаем Олейниковым, Николаем Мишиным, Юрием Кублановским и другими он читает свои стихи у памятника Маяковскому. Еще один поворот судьбы, не отвернись оттепельные власти, в том числе и литературные, евтушенко-вознесенские, от группировки смогистов, и вся судьба нашего поколения сложилась бы по-другому. Как вспоминает Саша Соколов: «Это было что-то яркое, яркая такая вспышка на фоне официальной идеологии. Это было весело, дико интересно, мы все друг у друга учились, опыт старших нам был чужд, мы хотели чего-то совершенно нового». Это была последняя попытка новой общинности, нового коллективизма, нового литературного движения, новой коммуны…

После «СМОГа» Саша Соколов уже не принимал участия ни в каких группировках. «Это была юность, какой больше ни у кого не было тогда здесь. Целая группа молодых поэтов выступила в защиту поэзии, что шло вразрез с официальной линией».

Позже Саша Соколов написал эссе в своем ключе, такой сложный ретроспективный текст, со скрытым цитированием смогистов, он называется «Общая тетрадь или групповой портрет СМОГа». По городу мчится некий гумилевский трамвай и в него на ходу заскакивают смогисты. Каждый рассказывает о своём. Имена можно угадать только по отдельным строчкам. Владимир Алейников – «О Лель мой», и так далее. Автору интересны были даже не воспоминания, а ощущения того времени. «Это трамвай, как бы населенный моим поэтическим поколением, его групповой портрет». Так что откровенно хотелось и этому одинокому гуру найти связь со своим разбросанным поколением. Найти нишу для них в истории литературы. Не получилось.

Саша Соколов поступает в 1967 году учиться на факультет журналистики МГУ, под недреманное око Ясена Засурского. «Это было самое свободное место в советской системе – факультет журналистики… Я помню, что Засурский, наш декан, разрешил обсуждение солженицынских книг. В то время немыслимое ещё где бы то ни было… Профессор Татаринова, сам Засурский, Мулярчик, его верный оруженосец, тоже блестящий, до сих пор преподает, кажется. Блестящие люди. Это – школа. А потом еще не менее важная школа. Параллельная ей, коридорная. В коридорах обсуждалось всё. Создавались обрывки текстов, которые потом были записаны… Алёша Цветков тоже провел какое-то количество времени в наших коридорах…»

Не знаю, чему бы научил его Засурский, но довольно скоро он переходит на заочное отделение и уезжает работать на Волгу, на свою Итиль. Уходит с третьего курса журфака МГУ на заочное отделение и едет в 1968 году в провинцию. В Марийскую республику, в село Морки. «В этом глухом селе, в 100 километрах от Йошкар-Олы, почему-то была малотиражка.

Это была очень хорошая школа. Я печатал в нашей маленькой газете, что хотел, без всякой правки». Три его марийских очерка были перепечатаны в газете «Марийская правда». «Вернулся в Москву уже сложившимся журналистом, и меня сразу же взяли в „Литературную Россию“…» Он шел сам по своему пути. Сам подбирался к своим героям и к своей прозе. Работа с 1969 года по 1971 в «Литературной России» была периодом встреч со знаменитыми писателями, интервью и репортажами, он окунулся в литературную жизнь и понял, что в ней легко можно утонуть, ничего не сделав. Литература пишется в отрешенности – это был вывод из работы в «Литературной России». Хотя о самой работе в «Литературной России» Саша Соколов никогда не жалеет. Кстати, советовал бы нынешним редакторам «Литературной России», тому же Славе Огрызко, собрать все наиболее интересные материалы, подписанные «А. Соколов», «Александр Соколов», «С. Александров» и вновь опубликовать, как заметки знаменитого писателя в альманахе «Литературной России».

Получив наконец диплом журфака МГУ, с 1971 года по 1973 Саша Соколов работает егерем в охотничьем хозяйстве на верхней Волге, где и пишет в свободное время свой первый по-настоящему модернистский роман «Школа для дураков». Надо было уехать в самую заповедную глушь, чтобы по-русски заново открывать велосипед, обгоняя все прочие западные новации. Так, впрочем, и первые лианозовцы: Сатуновский, Некрасов, Кропивницкий выходили на свой концептуализм из русского ничего, мало что зная о западных новинках, не повторяя западных модернистов. Так и Юрий Мамлеев бродил в обнимку со своими «Шатунами», не спрашивая разрешения у западных новаторов. Впрочем, также и Юрий Гагарин, такой же модернист, с тех же заитильских мест по-новому, по-русски, впервые в мире открывал свой космос.

Саша Соколов как бы заново, самостоятельно открывает поток сознания, создает мир, созданный детским шизофреническим воображением. Конечно, он подпитывался какими-то западными текстами. «Как только появились у нас в печати какие-то первые обрывки и клочки западных модернистских произведений, я сразу же набросился на них как на что-то родное, я ни на минуты не сомневался, что это – мое… Я был верным учеником Гоголя в отрочестве и юности… Я понял: ага, вот оно и есть, то самое, чему в русской литературе я не нашел продолжения…» По смутному изображению в западной газете он с помощью своего воображения выстраивал своего динозавра. Писал свои самопальные модернистические опыты, из которых сложилась «Школа для дураков», Саша Соколов в самых диких и прекрасных местах в Безбородовском охотничьем хозяйстве. Есть прекрасные снимки его с первой женой Таей на фоне охотничьих домиков. Он был отрешен от всего, в том числе и от тесного общения с соседними егерями, от бытовых потасовок и распрей, неизбежных и в охотничье-егерской среде, увиденных им как бы со стороны и впоследствии описанных с любовью и с грустью в фольклорной книге «Между собакой и волком». Убили предыдущего егеря за то, что подстрелил дорогую гончую, могли убить и Сашу Соколова. В 1973 году он закончил свой первый роман «Школа для дураков».

Устав от дикой первобытной варварской жизни, молодой журналист перебирается сначала в Пятигорск, где работает в газете «Ленинское знамя», а затем уже возвращается в родную Москву. Работает истопником, держа за пазухой уже написанную нетленку. Он описывал русский язык и его приключения в советской реальности. Все вариации и версии. Если попробовать пересказать вкратце его содержание, которого как бы и нету вовсе, мы очутимся в дачном поселке в спецшколе для умственно отсталых детей. Герой – школьник, страдающий раздвоением личности, с ним что-то происходит, он что-то вспоминает, общается со своим то ли живым, то ли мертвым учителем Павлом Норвеговым. Если бы не языковая игра и сложные вариации юношеского сознания, то роман вполне типичен для русской литературы, повествующей о взрослении подростков, о приходе юношей в мир любви и смерти. Таких героев много от романов Гончарова до романов Аксенова. Но Саша Соколов осознанно гонит сюжет вон, выкидывая из каравая словесности «весь этот сюжетный изюм и швыряя в подаяние окрестной сластолюбивой черни. А хлеб насущный всеизначального самоценного слова отдать нищим духом, гонимым и прочим избранным». Думаю, с этими мыслями Соколова согласились бы и Велимир Хлебников, и Андрей Белый, и сверстник Соколова Владимир Личутин.