Слезы дракона - Дин Кунц

Постоянно растущее чувство внутреннего холода, которое доставляло им столько неудобств, могло означать не что иное, как то, что Тик-таку все труднее и труднее поддерживать их жизненные ритмы в мире, охваченном всеобщим оцепенением. Несмотря на все попытки их мучителя контролировать им самим созданную реальность, оба они постепенно и неуклонно превращались из подвижных фигур на шахматной доске в неподвижные.

Он вспомнил, как донесшийся из радиоприемника в машине хриплый голос буквально поверг его в шоковое состояние, когда он на бешеной скорости мчался из района Ирвин, где догорала его квартира, в Коста-Меза, где жила Конни. Но только сейчас он по достоинству оценил важность сказанных ему тогда бродягой-големом слов:

- Теперь мне пора немного отдохнуть, герой… отдохнуть… устал… немного вздремну…

Было сказано еще что-то, прозвучали какие-то угрозы, постепенно скрипучий голос стал убывать, усилились эфирные помехи, потом наступила тишина. Теперь Гарри неожиданно понял, что самым важным в этом происшествии было не то, что каким-то сверхъестественным образом Тик-так мог контролировать эфир и обращаться к нему по радио, а то, что даже этому сверхсуществу, обладающему почти божественным даром всемогущества, необходим, как и любому живому организму, периодический отдых.

Осознав это, Гарри вспомнил, что после каждого нового яркого и неожиданного появления Тик-така неизменно следовал промежуток времени, длиной с час и более, полного затишья, когда тот никак не проявлял себя.

"Пора отдохнуть, герой… устал… немного вздремну…"

Вспомнил он и то, как ранее, когда они еще находились на квартире у Конни, он убеждал ее, что любому социопату, даже обладающему сверхмощными, паранормальными способностями, присущи свои маленькие слабости и свои уязвимые места. В последующие часы, по мере того как Тик-так выделывал один трюк похлеще другого, его оптимизм относительно возможности счастливого для них исхода постепенно сошел на нет. И вот теперь он вспыхнул с новой силой.

"Пора отдохнуть, герой… устал… немного вздремну…"

Он уже собрался было поделиться этим своим обнадеживающим открытием с Конни, как та неожиданно оцепенела.

Так как рука Гарри все еще лежала у нее на плече, он вдруг почувствовал, что ее тело перестало дрожать. В какое-то мгновение он испугался, что холод так глубоко проник в нее, что, поддавшись энтропии, она стала частью Паузы.

Затем он увидел, что она наклонила голову, напряженно вслушиваясь в едва различимый даже в этой гробовой тишинe звук, который он, увлеченный своими мыслями, пропустил мимо ушей.

Звук повторился. Легкий щелчок.

Затем глухое поскрипывание.

Более отчетливый шлепок.

Все звуки были какими-то плоскими, и как бы прерванными в самом зачатии, подобные тем, которые они сами производили на всем дoлгом пути от прибрежного шоссе до этого заброшенного склада.

Конни, встревоженная, сняла свою руку с плеча Гарри, и он сделал то же самое.

Внизу по танцплощадке, пересекая застывшие тени и снопы застывшего света, между нетанцующими зомби и окаменевшими танцорами шагал бродяга-голем. Тик-так вошел в ту же дверь, что и они, точь-в-точь повторяя их путь.

4

Первым порывом Конни было тотчас отступить назад от перил верхней площадки, чтобы голем, посмотрев вверх, не заметил ее, но она подавила в себе это желание и осталась совершенно неподвижной. В бездонной тишине Паузы даже малейший шорох, скрип подошвы или половицы, мгновенно обратит на себя внимание странного сверхсущества.

У Гарри тоже мгновенно сработал инстинкт самосохранения, позволивший и ему отреагировать на ситуацию сходным с Конни образом и остаться, слава Богу, совершенно неподвижным, словно он был одним из рэйверов.

Теперь, даже если голем и посмотрит вверх, то вряд ли заметит их. От яркого света внизу верхняя площадка казалась совсем скрытой тенью.

И вдруг Конни пришло В голову, что реакция ее была обусловлена не чем иным, как призрачной надеждой, будто Тик-так действительно станет преследовать их, полагаясь только на обычные человеческие чувства, как он им и обещал. Будто от социопата-убийцы, какими бы способностями он ни обладал, паранормальными или обычными, можно ожидать верности данному им слову. Глупо, недостойно ее, но все равно ужасно тяжело было расставаться с этой надеждой.

Если силой желания, как в сказке, можно околдовать целый мир, то посмеет ли кто-либо возразить, что в какой-то мере и ее желаниям и надеждам может быть присуща определенная магическая сила?

И разве не странно, что именно ей могла прийти в голову эта мысль, ей, еще в раннем детстве отказавшейся верить в даровые благодеяния свыше и чудодейственное исцеление печалей?

Конечно, в качестве оправдания всегда можно заявить, что с годами человек меняется. Но она и в это не верила. Большую часть жизни она оставалась такой, какой была всегда, не ожидая от мира ничего сверх меры, только то, что сама зарабатывала себе потом и кровью, даже получая своеобразное извращенное удовлетворение от мысли, что ее ожиданиям никогда не суждено переступить границы дозволенного.

Жизнь может быть горькой, как слезы дракона. Но горьки ли слезы дракона иль нет, зависит от того, как каждый человек воспринимает их горечь.

И вот теперь что-то начало в ней меняться, что-то очень важное и существенное, потому, видимо, и хотелось жить дальше, чтобы посмотреть, что же это за изменения с ней происходят, кем или чем она становится.

Но внизу, выслеживая ее, чтобы убить, рыскал бродяга-голем.

Конни, открыв рот, дышала медленно и совершенно беззвучно.

Продвигаясь меж окаменевших танцоров, громадное существо вертело головой по сторонам, методично оглядывая толпу. Попадая в лучи застывшего света, оно попеременно становилось то красным, то зеленым, то желтым, из желтого снова красным, или белым, или зеленым, а когда заходило в тень, то делалось серым или черным. Но глаза его неизменно оставались голубыми, неестественно сверкающими и странными.

Когда пространство между танцующи ми показалось ему слишком узким, чтобы пройти, голем грубо оттолкнул молодого человека в джинсах и вельветовой куртке. Тот опрокинулся на спину, но сопротивление загустевшего во время Паузы воздуха не позволило ему достичь пола. Он так и завис в пространстве под углом в сорок пять градусов, сохраняя танцующую позу и празднично-бессмысленное выражение лица, готовый шлепнуться на пол в первую же долю секунды после того, как снова будет запущено время, если оно вообще будет когда-либо запущено.