Механизм пространства - Андрей Валентинов

Навстречу, чудом разминувшись с каретой, прогрохотал артиллерийский фургон — «омнибус мертвецов». Дрог и телег не хватало, властям пришлось обратиться за помощью к армии. Оба солдата-возницы — тот, что сидел у дышла, и тот, что был на выносных — пьяные с утра, горланили похабные песни. Во чреве фургона перекатывались гробы, угрожая снести дверцу и вывалиться на мостовую.

Из переулка тянулись сизые клочья дыма.

— Что там? Пожар?

— Жгут имущество умерших от холеры. Распоряжение префекта.

«Единственная дельная мера», — подумал Зануда.

— Приехали.

4

Подъем по бесконечным мраморным лестницам показался пыткой. Некстати разболелась нога — если бы не перила и трость, Торвен не одолел бы и двух маршей. Шатьен сунулся помочь, но взглянул в лицо датчанину — и отступил. Чиновник по особым поручениям ценил упрямцев, полагая их солью земли.

Сквозь витражные стекла врывались лучи солнца. Стены окрасились бирюзой и пурпуром, зеленью и желтизной. Издали долетел тревожный звон колоколов.

— Господин Гизо ждет вас.

Длинный коридор. Ряд высоких окон — и ряд высоких дверей напротив. Предпоследняя дверь. Горит начищенная бронза таблички — новехонькой, только что из мастерской. «Франсуа Пьер Гийом Гизо, министр образования».

Будь у министра не три, а десять имен — все бы перечислил, либерал.

— Обождите минуту.

Створки жадно сглотнули порученца. Не прошло и обещанной минуты, как дверь выплюнула чиновника обратно.

— Входите.

В приемной сидел щуплый юноша, теряющийся на фоне монстра-стола. Торвен заметил секретаря, лишь когда тот пошевелился.

— Мсье Торвен?

— Да.

— Господин министр готов вас принять, — сообщил секретарь таким тоном, словно Торвен месяц умолял дать ему аудиенцию. — Сюда, пожалуйста.

«Раньше бегом в гости мчался, — припомнил Зануда, борясь с очередной дверью. — А теперь к себе вызывает. Ладно, мы у королей на приемах бывали. Министры нам — тьфу, плюнуть и растереть!»

— Поздравляю с назначением!

— Увы, сейчас неподходящее время для поздравлений, — Гизо строго уставился на вошедшего. Министр выглядел усталым и осунувшимся. Даже знаменитые бакенбарды обвисли. — Но все равно благодарю. Присаживайтесь, мсье Торвен. Нам предстоит тяжелый разговор.

Кресло с львиными лапами заскрипело, недовольное посетителем. Второе кресло без возражений приняло в себя министерское седалище. Повисла пауза. Гизо перебрал бумаги; отложил их в сторону.

— Мне неприятно говорить вам об этом, мсье Торвен. Но в последнее время ваша деятельность на территории Франции стала вызывать неудовольствие у представителей очень серьезного ведомства. Вы понимаете, о чем я?

— Увы, — развел руками Зануда. — Не понимаю. Причем сразу по ряду пунктов.

— Например?

— Например, как моя скромная деятельность на ниве естествознания могла вызвать чье-либо неудовольствие? И почему «серьезное ведомство» не сообщило мне об этом напрямую? Надеюсь, у министерства образования ко мне претензий нет?

Гизо вздохнул: обойтись намеками не удалось.

— Хорошо, поговорим начистоту. Вы хоть представляете себе, какого труда мне стоило убедить военных не принимать поспешных мер, а дать сперва возможность поговорить с вами? Ваш повышенный интерес к работам Карно привел их в бешенство! Вы должны быть благодарны мне, что до сих пор не сидите в каталажке!

— Я благодарен вам, господин министр.

Гизо сбился с мысли, и Торвен воспользовался паузой.

— Спешу заверить вас: мой интерес носит сугубо научный, более того — теоретический характер. Здоровая общественность заинтересована в публикации…

— Я сам сторонник прогресса, — прервал его министр. — Иначе меня не назначили бы на этот пост. Но сейчас речь идет о государственных интересах Франции. Как член правительства, я вынужден признать правоту военных. В конце концов, Дания и Франция были союзниками; вы, бывший офицер, должны нас понять. Благо государства — превыше всего!

— Разумеется! Наше Общество ни в коей мере…

— Наши военные считают иначе!

Гизо вскочил и принялся расхаживать по кабинету, отсекая каждую фразу резким взмахом руки.

— Ваша назойливость по отношению к Карно исчерпала терпение военного министерства. А визит на нефтеперегонный завод?! Вы нам это прекратите, мсье Торвен! Мало вам неприятностей с полицией? Слава богу, ваши друзья вовремя покинули Францию. И я рекомендую вам последовать их примеру.

— Помилуйте! У меня дела в Париже! Разве я нарушаю французские законы?

«Рассказать ему об Эминенте? — лихорадочно размышлял Торвен. — О том, что жизнь Карно под угрозой? Что это даст, кроме дополнительных подозрений? На публикацию вояки все равно не согласятся…»

— О законах вспомните, когда вас придут арестовывать! Поймите же, я пытаюсь вас спасти. Если у вас и впрямь дела в Париже — сидите тише мыши. И за десять лье обходите дом Николя Карно. Иначе вам в лучшем случае грозит депортация из страны. В худшем — обвинение в шпионаже. Или вы просто исчезнете без следа. Мне не хотелось этого говорить… Но вы, кажется, не понимаете, в каком положении оказались!

Зануда все отлично понимал. Он как раз выбирал между гильотиной и камнем на шее (с моста — в Сену!), когда в дверь постучали.

— Я занят! — с раздражением бросил Гизо.

— Простите, господин министр. Это срочно.

В дверях маячил взволнованный секретарь.

— Хорошо. Я оставлю вас на пару минут.

Быстрыми шагами министр пересек кабинет и захлопнул за собой дверь. Торвен прислушался, но из приемной донеслось лишь невнятное бормотание.

Вернулся Гизо так же стремительно, как ушел.

— Я же говорил вам: уезжайте! У Карно холера. Только что сообщили. Или вам жизнь не дорога?

— Как же так?! — забывшись, Зануда вскочил и охнул от боли в ноге. — Это ошибка! Карно болен скарлатиной! Я справлялся у врача…

— Ваши сведенья устарели. Скарлатина была раньше. Холера, мсье Торвен. Тысяча чертей! — холера… Заклинаю вас: уезжайте из Франции! Какова бы ни была ваша истинная цель — возвращайтесь в Копенгаген!

— Он жив?

Министр отмахнулся, белый, как полотно.

— Больше вам здесь делать нечего. Ученый вы или шпион — какая теперь разница…

5

«Окна и двери домов заперты и открываются лишь затем, чтобы вынести на улицу умерших от холеры. Постепенно опустели все общественные места. В кафе и клубах никого, повсюду царит гробовая тишина и мрачная пустота».

«La Tribune».

«Двое неблагоразумных пустились бежать, преследуемые тысячами взбешенных людей, обвинявших их в том, что они дали детям холерную тартинку. Преследуемые второпях бросились на гауптвахту, где и укрылись; но караульная в одно мгновенье была окружена толпой; посыпались угрозы, и никто не смог бы остановить убийство несчастных, если бы полицейскому комиссару Жакмену и старому гражданскому чиновнику Генрики, находившимся там, не пришла в голову счастливая мысль разделить между собою тартинку и съесть ее на глазах всей толпы. Это присутствие духа возбудило тотчас же в толпе смех взамен ярости. Так мало нужно, чтобы довести толпу до бешенства или