Том 3. Лица - Евгений Замятин

Мартин Мартинович (схватив Селихова за руку). Ради Бога.

Селихов. Ну что «ради Бога». Ну что я могу, когда у меня у самого ни одного полена… Натворили – кончайте, как знаете.

Мартин Мартинович (после паузы.) Я… Я, кажется… знаю.

Селихов. Тем лучше. Ну, на меня не пеняйте, я здесь ни при чем.

Мартин Мартинович (безжизненно). Нет. Я знаю.

Селихов. Прощайте.

Мартин Мартинович. Да. Прощайте.

Селихов уходит. Мартин Мартинович, натыкаясь на мебель, как слепой, возвращается в кабинет. В это время Маша в кабинете взяла пачку писем, вынутых Мартином Мартиновичем из стола, взволнованно читает одно письмо, другое, третье.

Маша (вошедшему Мартину Мартиновичу.) Мои письма – к тебе… Понимаешь, начала читать – и сердце, как сумасшедшее – и все так ясно, так ясно, как будто не пять лет, а только вчера…

Пауза.

Март, милый, ты помнишь тот вечер: моя синяя комната, и пианино в чехле, и на пианино пепельница – деревянный конек, Боже мой, до чего ясно… и я играла, а ты подошел сзади, взял мою голову и в первый раз… (Замолкает.)

Мартин Мартинович. Маша… лучше не надо…

Маша (не слушая его). А позже… помнишь? Открыто, открыто окно, апрель, зеленое небо и снизу, из другого, страшно-страшно далекого мира – шарманщик… А мы – совсем близко, и ты сказал мне: «Этого шарманщика вы никогда… ты никогда не забудешь» …Март, я не забыла…

Мартин Мартинович (стоит, закрыв рукой глаза). Да… Да.

Маша. А потом, через столько-то дней, на Елагином, на набережной… Ветки еще голые, закат, вода румяная, и мимо плывет последняя синяя льдина, похожая на гроб. И нам обоим от гроба только смешно, потому что ведь мы никогда не умрем, мы это знали, мы тогда знали… А теперь…

Мартин Мартинович (отнимая ладонь от глаз, про себя). Да, теперь… Теперь… иначе придут…

Маша. Что?..

Мартин Мартинович. Теперь – я уложу тебя, ты устала…

Маша. Да, хорошо… А ты?

Мартин Мартинович. А я…

Маша. Погоди… а ты не обещал настоящего чаю?

Мартин Мартинович. Да, я сначала сделаю чай, а потом… Там есть еще немного сахару, я положу тебе.

Маша. А ты с чем?

Мартин Мартинович. У меня там… есть. (Переносит Машу на кровать.)

Маша. Милый…

Мартин Мартинович. У тебя совсем… совсем прежний голос… Уж лучше бы… лучше не надо…

Маша (в кровати). Нет, пусть, как прежде. Только вот опять – опять больно… (Лежит, закрыв глаза.)

Мартин Мартинович заваривает чай, торопливо приготовляет два стакана, вынимает сахар – два тщательно завернутых куска. Потом, искоса взглянув на Машу, берет синий флакончик, встряхивает его, смотрит на свет, ставит. Идет, сгорбившись, спотыкаясь, к «буржуйке» – там стоит чайник, – опрокидывает на пути стул, какие-то тарелки, стоявшие на стуле.

Маша (открыв глаза). Ах, как ты гремишь. Ну как нарочно. Ты же знаешь – я не могу, не могу, не могу. Ты слышишь, что я тебе говорю?.. Что же ты молчишь? Ну…

Мартин Мартинович (себе). Да… так лучше… что ты не прежняя. Так легче… (Подбирает тарелки и опять роняет их.)

Маша. Ты нарочно. Уходи… Сейчас же… И никого мне, ничего, ничего не надо. Уходи. (Отворачивается к стене.)

Мартин Мартинович. Да… Сейчас уйду… Сейчас… не беспокойся… сейчас… (Кладет в «буржуйку» последние два полена. Потом берет чайник, идет к письменному столу, наливает один стакан и другой. В один бросает сахар, над другим держит флакончик, рука дрожит, откупоривает, высыпает что-то.)

Маша (просто, буднично). Скипел чай. Дай мне… (Поворачивается, увидела флакончик в руках у Мартина Мартиновича. В ужасе приподнимается.) Март… Март… Ты… ты хочешь…

Мартин Мартинович, нелепо улыбаясь, застыл с флакончиком в руках.

(Снова просто, буднично.) Март, милый… Март, дай это мне.

Мартин Мартинович. Но ты же знаешь: там только на одного.

Маша. Март, ведь меня все равно уже нет, ведь это уже не я – я себя, такую, ненавижу… Ведь все равно, я скоро… Март, ты же понимаешь… Март… А почему ты?

Мартин Мартинович. Я тебя… я тебя обманул… У нас не было дров… И я украл – я украл у Обертышева… понимаешь. Я взломал замок… я… Сейчас за мной придут из уголовного розыска… Я больше не могу, не могу…

Маша (быстро, задыхаясь). Март, если ты меня еще любишь… Ну, вспомни, как ты меня… вспомни шарманщика, льдину, все… Ну, Март, милый, ну если в тебе хоть капля жалости…

Мартин Мартинович (снова закрыв глаза ладонью). Опять этот твой прежний голос…

Маша. Дай мне… мне…

Мартин Мартинович. Нет…

Маша (с ласковым упреком). Ты опять только о себе думаешь. А я… когда тебя уведут… Дай же, слышишь!

Мартин Мартинович колеблется, потом подает Маше стакан.

(Сбросив с себя одеяло, садится на постели, берет стакан: смеется.) Ну вот… недаром мне снилось… что я куда-то еду… на юг… Вот и…

Мартин Мартинович. Ма… ша…

Маша. Ничего, ничего… Все равно мы… Все равно уже…

Мартин Мартинович растерянно оглядывается, потом берет связку писем.

Да, да, мои письма… Пусть они вместе со мной…

Мартин Мартинович бросает в огонь письма, потом в отчаянии, решительно выгребает из стола, не глядя, бумаги – и в печь. Берет с рояля ноты – тоже в печь. Огонь ярко вспыхивает.

Теперь… иди, погуляй немного. Не забудь, возьми ключ, а то захлопнешь, а открыть… а открыть некому…

Мартин Мартинович, сгорбившись, спотыкаясь, выбегает в переднюю, из передней – наружу. Маша со стаканом наготове прислушивается.

Занавес

История одного города*

ЛИЦА ВЕСЬМА ДЕЙСТВУЮЩИЕ

Князь Доисторический.

Брудастый, Великанов, Грустилов, Угрюм-Бурчеев – Князья исторические.

Ираидка, Амалька, Дунька-Толстопятая- Девки-самозванки.

ЛИЦА ДЕЙСТВУЮЩИЕ

Курицын-сын, в военном чине.

Предводитель.

Смотритель просвещения.

Доктор.

Казначей.

Казначейша.

Пфейферша.

Прочие дамы.

Анисьюшка

Миша-Возгрявый

Юродивые.

Квартальный.

Будочники.

Оловянные солдатики.

ЛИЦА,ПОДВЕРГАЕМЫЕ ДЕЙСТВИЮ

Садовая-Голова.

Чудак.

Часовых дел мастер Байбаков.

Крамольники.

Обоего пола Глуповцы.

Излюбленные старички.

Происшествие первое: доисторическое

Местность доисторическая. Вечевой колокол. Винная бочка, поставленная на попа. Три сосны. Издали – крики, гам. Вваливаются Головотяпы: бьются на кулачки, одни – стеной – пятятся, другие – стеной – наседают. За ними зеваки.

Головотяпы (бьют и крякают). Ать! – Ать! – Ать! Зеваки. Бей! – Лупи! – Так! – Так! Дозорный (с сосны – кричит). Па-хо-мыч! Ев-се-ич!

Они бегут на крик.

Евсеич. Опять они… Мать Пресвятая! (Звонит в колокол, бой утихает.)

Пахомыч (взобравшись на бочку). Опять, а? Ну, чего, чего по мордам-то друг дружку лупите?

Садовая-Голова (показывает горшок). А во – это самое… каша.

Пахомыч. Ну, каша – вижу: ну, дальше что?.. – садовая ты голова!

Садовая-Голова. Как что? Мы эту самую кашу в горшках варим, а они – в чугунках. Вот до чего разложились!

Пахомыч. Да ведь каша-то – одна?

Садовая-Голова. Мало бы что одна! Ну, стали мы им доказывать, они – нам. Троех убили да еще троех – и пошло… очень просто!

Пахомыч. Господа Головотяпы, ну как же это? Ведь если мы эдак головами друг об дружку тяпаться будем – так всех перетяпаем, и на развод не останется.

Головотяпы. Так! – Так!

Пахомыч. Уж сколько разов мы уговаривались, чтобы начать наново, миром жить…

Головотяпы. Так! – Так!

Пахомыч. Ну, да-к чего же? Уж время бы начинать-то…

Головотяпы. Так! – Так! – Время! Пахомыч. Ну вот, давно бы! (На Евсеича.) Мы с ним покурим пойдем, а вы начинайте – с Богом!