Том 3. Лица - Евгений Замятин

Маша. Как ты скоро… Почему ты молчишь? Ну, кого ты там видел?

Мартин Мартинович. Обер… Обертышева…

Маша. Что – Обертышева?..

Мартин Мартинович. Обертышев… Да… он… он просил… тебе кланяться.

Маша. Не выношу я этого… мне он противен, как крыса… как крыса… Дай мне термометр.

Мартин Мартинович. Где он? Ах, да… вот.

Маша. Впрочем, нет, возьми – не хочу. Все равно… завтра, я знаю, я буду чувствовать себя хорошо, я должна. И я встану. Непременно встану… с утра…

Мартин Мартинович (подойдя ближе). Маша, я хочу тебе сказать… я… (Замолкает.)

Маша. Что? Ты какой-то… что с тобой?..

Мартин Мартинович. Ничего… (Обнимает ее.) Я хочу сказать, что завтра у нас, во всяком случае, будет тепло – с самого утра.

Маша. Милый… спасибо… А ты мне сыграешь на рояле, как прежде, да?

Мартин Мартинович. Я… я попробую…

На сцене темно.

Сцена вторая

Та же комната. Зимний день. Окна в морозных узорах. Топится «буржуйка». На столике – скатерть, две восьмушки хлеба, какие-то черные, ужасного вида лепешки. Маша, одетая, сидит в обложенном подушками кресле возле рояля. За роялем – Мартин Мартинович: начинает играть прелюдию Скрябина, бросает. Начинает бравурную вещь – тотчас же обрывает, встает.

Мартин Мартинович. Нет, не могу… Маша. Ну еще… хоть как-нибудь, хоть немного… Ну, пожалуйста, ты же вчера обещал…

Мартин Мартинович опять начинает последнюю вещь. Глухой стук где-то внизу. Мартин Мартинович вскакивает.

Что с тобой? Чего ты испугался?

Мартин Мартинович. Нет, я не… Мне показалось: к нам стучат. Открыть…

Маша. Ты кого-нибудь ждешь?..

Мартин Мартинович. Нет… ни… никого… Постой… (Прислушивается. Облегченно.) Нет, это еще не… это не к нам…

Маша. Это рядом, у Обертышевых – колют дрова.

Мартин Мартинович. Дро… дрова. У Обертышевых.

Маша. Ну да. Почему ты так вдруг… Играй же…

Мартин Мартинович. Маша, милая… не надо… я не могу. Не могу.

Маша. А я так хотела… я думала… Нет – ничего: мне сегодня хорошо и так. Подложи еще дров.

Мартин Мартинович подкладывает.

Какое счастье, что у нас еще хоть дрова есть… Правда?..

Мартин Мартинович молчит.

Маша. А знаешь, Март, какой я чудный сон сегодня видела… Будто мы с тобой едем на юг, и какая-то станция, а на вывеске вместо названия станции – рука с указательным пальцем… ну знаешь, какие указывают: «Выход здесь». И палец прямо показывает на тебя, ты мечешься и пересаживаешься с места на место, а палец поворачивается за тобой, как стрелка…

Стук в дверь.

Мартин Мартинович. Это… это не к нам. Нет.

Стук повторяется.

Маша. Нет – к нам, слышишь?

Мартин Мартинович. Маша, я не могу… я не открою… Я не открою…

Маша. Я понимаю. Я бы тоже хотела вдвоем. Но неудобно же. Иди. Да иди же.

Мартин Мартинович идет в переднюю, секунду стоит около двери. Стук сильнее. Мартин Мартинович открывает, входит Селихов.

Селихов (в шубе). Ну, сударь мой, разодолжили. Сейчас ко мне в домовой комитет приходит Обертышев…

Мартин Мартинович (перебивает; торопливо, лихорадочно). Что? Да… (Громко.) Очень рад, очень рад вас видеть… У нас тепло… Понимаете, жена именинница, и я… Пожалуйста, снимайте шубу… у нас тепло… (Оставив Селихова одного, быстро проходит в кабинет. Маше, так же лихорадочно.) Сам председатель домового комитета… Он сейчас… он снимает шубу… я сказал, что тепло…

Маша. Зачем он?..

Мартин Мартинович. Я не знаю… то есть я сказал ему, что ты именинница… и он… я… я подложу еще дров, хочешь? (Торопливо сует в печь полено, другое – больше не влезает. Растерянно запихивает последние два полена под стул, садится на стул сам.)

Селихов (разделся, входит). Ну-с, сударыня, во-первых-во-вторых, вас с тезоименитством. Как же, как же… Мне Обертышев говорил, что ваш супруг именно по этому случаю…

Мартин Мартинович (вскакивая, Селихову). Чаю… Не хотите чаю? Я сейчас… У нас сегодня – настоящий. Понимаете – настоящий, но последняя ложечка – с прошлого года… Я сейчас… Я разыщу, он в письменном столе… я разыщу… (Отходит один шаг от стула, вспоминает; оглядывается, опять садится, стараясь прикрыть ногами дрова.)

Маша. У нас сегодня праздник, тепло.

Селихов. Нда… дров не пожалели… Тепло…

Маша. Март, правда, завари того чаю. Пусть уж настоящий праздник.

Мартин Мартинович. Сию минуту… сию минуту… (Селихову.) Пожалуйста, вот сюда… тут удобнее… (Предлагает Селихову кресло так, чтобы ему не были видны дрова.) Понимаете, событие – настоящий чай… может быть… может быть, последний раз… в жизни… (Открывает ящик письменного стола.)

Селихов (грея руки). Да… А на улице – собачий холод… (Что-то вспомнил, хохочет заразительно.)

Маша (улыбаясь). Чему вы?

Селихов. Да вспомнил… Вчера вечером домой иду – навстречу мне человек, в одном жилете бежит. «Что это вы», – говорю. «Да ничего, – говорит. – Вот раздели меня сейчас – домой тороплюсь, на Васильевский». Так, понимаете, обыкновенный разговорчик вроде: «Как поживаете?» – «Да ничего, благодарю вас». (Хохочет.)

Маша улыбается жалко.

Мартин Мартинович (изо всех сил старается смеяться). Еще… что-нибудь… пожалуйста… пожалуйста… ну, ради Бога… Вы замечательно… Чай… сейчас, сию минуту… (Из ящика письменного стола выкладывает связки писем, какие-то коробки, синий флакончик.)

Селихов. Да… А вот нынче за хлебом очередь отстоял, несу две восьмушки и вижу – на углу Кронверкского, против дома, где Горький живет, стоит девочка, плачет. Так, лет восьми-девяти. Я расчувствовался, подхожу к ней, думаю: «Если попросит, ей-Богу, корочку отломлю». – «Ты что, – говорю, – девочка, плачешь?» А она ко мне вдруг как повернется: «А в морду, – говорит, – хочешь?» Так я и присел. (Хохочет.)

Маша смеется.

Маша (перестав смеяться). И вот уж… вот уж… вот уж и голова закружилась… (Откинувшись на подушку, закрывает глаза.)

Селихов. Нда… Времена… По улицам надо ходить… Жалко, я не писатель, а то бы… (Машинально перебирает вытащенные Мартином Мартиновичем коробочки, берет флакончик, открывает, хочет понюхать.)

Мартин Мартинович (испуганно хватает его за руку. Тихо). Ради Бога… Что вы…

Селихов. В чем дело?

Мартин Мартинович. Там… там… у меня…

Селихов. Ага, понимаю. Безболезненное средство. Что ж, оно, конечно, по нынешним временам, на всякий случай. (Громче.) Нда. Ну, я пойду. Вы меня, Мартин Мартиныч, проводите: мне бы вам все-таки надо два слова.

Мартин Мартинович (подойдя к Маше). Маша… милая…

Маша. Ничего… вот уже и прошло. (Селихову.) Вы уходите?

Селихов. Да. Ну-с, именинница, чик. Маша. Что?..

Селихов. Как, не знаете? Честь имею кланяться. «Ч», «И», «К» – чик, по-ихнему… (Смеется.)

Уходит в переднюю, за ним – Мартин Мартинович.

Селихов (в передней, надевая шубу). Нда… Нда… Ну-с, во-первых-во-вторых, вы у Обертышева… так сказать… у-у… у-у…

Мартин Мартинович. Да, украл. (В отчаянии.) Я-я… украл… Да…

Селихов. Так вот – он освирепел, как собака. Хотел было сам к вам… Ну я уж взял на себя, потому что знаю – у вас жена и все такое… и главное: вы замок, замок-то взломали… Одним словом, он требует, чтобы вы ему немедленно все вернули до последнего полена, а иначе он сейчас же приведет к вам уголовный розыск… понимаете вы? И я знаю, знаю его, этот сукин сын способен, он сделает… Так уж вы, ради Бога, отдайте ему эти несчастные поленья.

Мартин Мартинович. Отдать. Я… я не могу. Я их сжег. Я не мог иначе… Я – для нее…

Селихов. Фу, черт. Ну что, ну что мне теперь с вами делать? Ведь он меня ждет – он сейчас же прибежит, я знаю… Он сейчас приведет к вам…

Мартин Мартинович (схватив Селихова за руку). Ради Бога.

Селихов. Ну что «ради Бога». Ну что я могу, когда у меня у самого ни одного полена… Натворили – кончайте, как знаете.