Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

Ник кривится.

— Мейси не входит в мой «га-рем», — передразнивает; и уже серьезно: — И Эмбер совершенно точно тоже.

Старик отпускает смачное ругательство, но, памятуя о замечании доктора, негромко.

— Вернется Николс, — грозит напарнику пальцем, — разделю вас с ней к чертовой матери…

— Ладно, я поняла, — не выдерживаю. — Выключай, — Ник послушно останавливает запись и поворачивается ко мне; смотрит выжидательно. — Что? — огрызаюсь; снова обнимаю себя руками, закрываясь.

Да, я видела допрос, но все равно не могу поверить в такое стечение обстоятельств, хоть режь — я возвращаюсь, а Мейси исчезает.

Ник встает; все еще смотрит на меня серьезно.

— Эм, я не меньше тебя хочу узнать, кто это с тобой сделал. Но нет смысла вести расследование по кругу. Мейс не срывала операцию. В прошлом году она с кем-то познакомилась. У них завязались серьезные отношения, дело шло к свадьбе. Должно быть, ее ухажер таки сделал ей предложение, и она решила уйти, — разводит руками. — Так совпало.

Смотрю на напарника исподлобья.

— Ты говорил, что она искала меня с не меньшим энтузиазмом, чем другие, — вспоминаю. — Почему? Если так меня ненавидела. Может, из-за чувства вины?

Ник с сомнением переводит взгляд с меня на экран, на котором замерло крупным планом изображение Мейс.

— Думаешь, ей свойственно испытывать чувство вины? — отвечает вопросом на вопрос.

Тоже верно. Это по моей части.

— Черт! — срываюсь. — Не знаю!

Комм на запястье напарника снова оживает. Он опять сбрасывает вызов.

Провожу ладонью по лицу, заставляя себя успокоиться.

— Иди уже. Старик будет зол.

Однако напарника не страшит перспектива встречи с разъяренным шефом; отмахивается.

— Поорет и успокоится, — делает шаг ко мне. — Янтарная, меня куда больше волнует твое состояние.

А меня — то, что он слишком близко.

Отступаю, врезаюсь лопатками в стену.

— Иди к Маккалену, — прошу.

Отворачиваюсь, смотрю в сторону — в окно. За ним — яркое солнце; дерево, выросшее прямо у стены здания, качает на ветру ветвями с начинающими желтеть листьями. Какая ирония — здесь тоже конец лета, как и на Пандоре.

Больше не произношу ни слова; жду.

— Ты — босс, — усмехается Ник. Невесело так усмехается.

Идет к двери и на этот раз выходит из кабинета.

Шумно выдыхаю и сползаю спиной по стене на пол.

* * *

— Детка, я не сомневался, что ты обо мне вспомнишь, но не думал, что и дня без меня не проживешь, — раздается из динамика хриплый голос буквально после второго гудка.

На заднем фоне — шум: музыка и голоса, отчетливо слышен женский смех.

— Дэйв, ты можешь говорить? — спрашиваю серьезно.

Собеседник шумно выдыхает прямо в комм.

— Да, детка. Дай мне минутку, — голос пропадает, а шум остается. Видимо, Дэвин идет к выходу из помещения или просто отходит от громкой компании — может, у них там вечеринка на пляже. Шум резко смолкает. — Слушаю тебя, детка, — на сей раз в тишине отчетливо произносит мой друг детства.

— Дэйв, мне нужна помощь, — крепче сжимаю в пальцах коммуникатор, который сняла перед сном, но так и не положила на прикроватную тумбочку.

— Да понял уже, не тупой. Ну? Не ломайся.

Не сдерживаю улыбки — из всех мои знакомых так изъясняется только Дэвин.

— Ты говорил, у тебя на подхвате хороший программер?

— Есть такое дело.

— Ты можешь попросить его найти некоего Сэма Зоуи?

Пауза. Затем удивленное:

— А это что за птица?

От слова «птица» сводит зубы. Наверное, я теперь до смерти не смогу избавиться от связанных с ним ассоциаций.

— Это человек, которому дали взятку за то, чтобы он вколол мне меньшую, чем остальным заключенным, дозу слайтекса, — объясняю торопливо, несмотря на уверенность Дэвина в том, что нас невозможно подслушать. — Он работал медбратом в тюремном приёмнике и исчез сразу же после моего поступления в лагерь.

— Эгей! — в голосе собеседника появляется понимание. — А сами-то чего? Вы же Интерпол. Руки коротки?

— Коротки, — признаю. — Ну, так что? Поможешь?

— А ты меня поцелуешь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Воздеваю глаза к потолку.

— Воздушный поцелуй сойдет? Лови.

— Бессердечная, — усмехается Дэвин. — Давай, говори, что еще знаешь об этом типе.

Выдыхаю с облегчением. Друг — моя последняя надежда. Больше мне обратиться не к кому.

— Зоуи сбежал и улетел на Сьеру, — перечисляю полученные мною данные из отчета. — Некоторое время был там. С ним даже удалось связаться, но он наотрез отказался от дальнейшего сотрудничества.

— А экстрадиции нет, — хмыкает Дэвин, едва ли не с гордостью за беглеца.

— Нет. И самого Зоуи нет. Ник лично летал на Сьеру, но не нашел даже следов.

Молчание.

— Валентайн, что ли, безгрешный? — после паузы фыркает собеседник. — Не мог попросту облажаться?

Ладно, сейчас не время спорить.

— Не безгрешный, — соглашаюсь. — И не хакер. Наши программеры ничего не нашли. Если ты говоришь, что твой человек лучше, может быть, у него получится что-то выяснить.

— Лучше, лучше, — уверяет Дэвин. — Ладно, детка, понял тебя. Пошуршим.

— Спасибо.

— Благодарности и поцелуи припаси к моему возвращению с информацией, — весело отмахивается собеседник. — А теперь дай мне допить мой мохито, женщина-обломщица-веселья.

Не успеваю ничего ответить, как связь прерывается.

Несколько минут сижу, задумчиво глядя в погасший экран, и только потом кладу комм на тумбочку, где ему до утра и место.

Если Дэйв и его люди найдут Зоуи, у нас будет шанс потянуть за ниточку и раскрутить этот клубок до заказчика. Шанс довольно призрачный, но это лучше, чем ничего.

ГЛАВА 47

Меня будит сообщение от Ким: «Полковник Маккален ждет тебя у себя в девять. Не опаздывай».

Спросонья перечитываю текст трижды, прежде чем до меня в полной мере доходит его смысл. На часах — семь часов. Добираться до Отделения даже неспешным шагом — максимум полчаса. Ким неизвестно, что я живу в квартире Ника, но она знает, что я обитаю где-то поблизости. Так к чему такая спешка?

Да ещё это «полковник Маккален». Никто из нас не зовет начальника так. «Старик», «шеф», «полковник» или просто «Маккален», но уж точно не так официально, как написала в своем сообщении его секретарь, так же, как и остальные в нашей команде, не склонная к чрезмерному официозу. Значит, дело серьезное. Скорее всего, мозгоправы таки решили, что пришла пора остановить их изыскания на мой счет. Наконец-то.

Собираюсь неторопливо. Вместо завтрака выпиваю огромную кружку крепкого кофе, принимаю душ.

Восстановление в должности — момент важный. Все эти дни я появлялась в Отделении исключительно в спортивной удобной одежде, которую можно быстро снять при посещении медиков. Сегодня подобный внешний вид кажется мне неуместным, и я трачу не меньше получаса, копаясь в коробках со своими вещами в поисках формы.

Парадная находится почти сразу, но это не то, что мне нужно. Момент важный, однако не торжественный. Это не церемония награждения, а возвращение мне моего же статуса. Поэтому парадный наряд остается в коробке.

Ткань серой повседневной формы приятно холодит руки. Привычная, несмотря на прошедшее с момента ее последнего ношения время. Почти родная — весомая часть моей жизни.

Одеваюсь, подхожу к зеркалу и… замираю. То, в чем я ходила в Отделение до этого, и раньше было свободным и бесформенным. Но форма… Она не просто свободна, а невозможно, до ужаса велика — будто одежда с чужого плеча, причем одолженная у кого-то вдвое крупнее меня.

Я знала, что очень похудела за эти два года. Но чтобы настолько…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Кручусь перед зеркалом, пытаясь рассмотреть себя сзади.

Всегда худенькая Джилл, заглядываясь на мою спортивную фигуру, часто поговаривала, что, в сравнении со мной, у нее вообще нет задницы. Что ж, теперь у меня ее нет в сравнении с кем угодно. Я превратилась в обтянутый кожей скелет.