Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

Мадлен Олбрайт еще более откровенно заявила, что «Россия не может считать эту войну обычным внутренним делом»{917}. В ходе многостороннего совещания в Москве по проблеме ближневосточного урегулирования Олбрайт намекнула на необходимость аналогичного многостороннего вмешательства в Чечне: «Конфликты внутри государств, так же как и международные конфликты, создают угрозу нашей общей безопасности… Считаю, что ОБСЕ может сыграть очень важную роль в разрешении целого ряда внутренних конфликтов»{918}. В первых контактах с Путиным Клинтон также пытался подчеркнуть международные последствия чеченской войны. Российский премьер-министр, которому вскоре предстояло стать президентом России, категорически отверг такую постановку вопроса{919}. Когда Клинтон заговаривал о Чечне, это вызывало сильное раздражение российского президента. Путин не хотел слышать критику Клинтона. Видимо, отчасти из-за Чечни у двух лидеров не получилось хорошего контакта, и их отношения оставались натянутыми до самого конца второго президентского срока Клинтона.

В плане риторики представители администрации Клинтона более критически оценивали поведение России во второй чеченской войне, хотя российская тактика ненамного отличалась от той, что применялась в первой войне. Российской военный эксперт Павел Баев писал об этой тактике: «Некоторые западные военные эксперты пришли к выводу, что Россия придерживалась модели, которую НАТО применяла в Косово, на самом деле трудно найти большое сходство между этими операциями. НАТО прибегала к нанесению массированных ударов с воздуха высокоточным оружием, позволявшим избегать вовлечения сухопутных войск, в то время как Россия использовала авиацию в ограниченных масштабах (о точности ударов вообще трудно было говорить) для поддержки наземных операций, полагаясь главным образом на массированное и неразборчивое применение артиллерии. В этой российской тактике «огневого вала» нет ничего нового»{920}. Несмотря на утверждения Баева о преемственности, официальные американские представители пытались выявить различия, подчеркивая, что «огульное применение силы» является серьезной проблемой, требующей внимания и действий со стороны международного сообщества. Сестанович отмечал: «Непрерывные бомбардировки и артиллерийские обстрелы имели место почти во всех районах республики. Это огульное применение силы против мирного населения никак не может быть оправдано, и мы его осуждаем». Сестанович очень близко подошел к тому, чтобы назвать действия России военными преступлениями: «Как и другие страны, Россия приняла на себя определенные обязательства в соответствии с Женевскими конвенциями и Кодексом ОБСЕ по военно-политическим аспектам безопасности. Общая статья 3 Женевской конвенции устанавливает, что “в вооруженных конфликтах, не носящих международного характера, к лицам, не принимающим участия в военных действиях… следует относиться гуманно». Статья 36 Кодекса ОБСЕ устанавливает, что, если «при решении задач внутренней безопасности нельзя избежать применения силы, каждое государство-участник гарантирует, что ее применение будет соизмеримо с потребностями наведения порядка. Вооруженные силы должны избегать нанесения ущерба гражданским лицам или их собственности”. Нынешняя российская кампания не отвечает этим обязательствам»{921}.

Тэлботт, в отличие от его прежних высказываний о первой чеченской войне, на этот раз критически оценивал действия России. «Сепаратизм и экстремизм чеченских мятежников, сопровождающиеся насилием и провокациями против Дагестана и других регионов, вызывают вполне обоснованную тревогу в плане безопасности. Мы не ставим под сомнение право и обязанность России бороться с терроризмом на своей территории. Однако это не оправдывает массированное применение российским правительством силы против мирного населения Чечни. Цифры говорят сами за себя: за период с сентября прошлого года 285 тыс. человек стали беженцами, тысячи невинных гражданских лиц убиты или ранены, разрушены тысячи жилых домов и предприятий»{922}.

Олбрайт назвала бомбардировку рыночной площади в Грозном «зловещей и заслуживающей осуждения», подчеркнув, что «огульное применение силы российской армией не может быть оправдано, и мы это осуждаем»{923}. Такие выражения никогда не звучали в первую войну. Представители администрации Клинтона отмечали, что в качестве альтернативы «должны быть предприняты сознательные и энергичные усилия по вовлечению региональных лидеров в политический диалог». Эти призывы к переговорам адресовались одновременно российским и чеченским лидерам{924}.

В администрации Клинтона также родилась новая теория о связи Чечни с демократией. В период первой войны некоторые представители администрации Клинтона указывали на споры вокруг нее в России как на признак работающей демократии. Однако считалось, что слишком много критики в адрес Ельцина в период войны причинит вред российской демократии в долгосрочном плане. Теперь аргументы были прямо противоположны — война в Чечне «подрывала демократию»{925}. Представители администрации Клинтона также подчеркивали, что она подрывает международный авторитет России и «ставит под вопрос весь процесс интеграции России в мировое сообщество». Тэлботт, завершая свое выступление в Конгрессе, заявил: «Я должен отметить, господин председатель, что ни одно событие за девять лет, прошедших с момента краха Советского Союза, не вызвало столь серьезных вопросов относительно приверженности России международным нормам, как война в Чечне»{926}. Во вторую чеченскую войну уже больше не вспоминали Линкольна и Гражданскую войну в США. Теперь Ельцина уже не хвалили, как Линкольна, за спасение демократии, но обвиняли в ее подрыве.

Несмотря на появившуюся критическую ноту в американских заявлениях по Чечне, администрация Клинтона не хотела заходить слишком далеко. Американские представители не сводили все американо-российские отношения к Чечне. В 1999 году по возвращении со встречи ОБСЕ в Стамбуле, где Чечня была одним из главных вопросов, Мадлен Олбрайт подчеркивала: «Самое опасное, что мы можем сделать, — это попытаться снова превратить Россию в своего врага»{927}.

Больше всех в администрации не любил говорить о Чечне сам Клинтон. Он позволял сотрудникам своего аппарата добавлять тезисы по Чечне в сценарии его телефонных разговоров и встреч с Ельциным и Путиным, но сам никогда не уделял этому вопросу серьезного внимания. Клинтону это не нравилось отчасти потому, что он не считал данную проблему крупной, а также потому, что его возможности влиять на поведение России были чрезвычайно ограниченны. По мнению Клинтона, придирки по поводу такого «мелкого» вопроса, как Чечня, не могут быть в центре внимания политики США в отношении России. В своей «прощальной оде», опубликованной вскоре после отставки президента России, Клинтон употребил неудачное выражение «освобождение Грозного» — эвфемизм, под которым понималась война Ельцина против Чечни. После многолетней дискуссии по Чечне фразеология Клинтона выдала, что его симпатии всегда были на стороне Москвы. Такая позиция президента США сильно сковывала действия его советников в этом плане{928}.

Ответ США: подразумеваемая связь

В дополнение к изменению некоторых формулировок в описании второй чеченской войны администрация Клинтона несколько скорректировала свою политику так, чтобы использовать те небольшие рычаги влияния, которые имелись в ее распоряжении. В период первой войны администрация Клинтона старалась, чтобы вопрос о Чечне не приобретал доминирующего характера в дискуссиях на международных форумах. В ходе второй войны США добивались обсуждения чеченской проблемы. Именно американцы, а не европейцы постарались сделать Чечню центральным моментом встречи ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года{929}. Госдепартамент постоянно направлял тезисы на этот счет союзникам США, с тем чтобы Запад выработал общий подход к чеченскому конфликту. Путин прилагал большие усилия для налаживания особых отношений с европейскими лидерами, чтобы побудить их занять отличную от американцев позицию по Чечне. В конечном счете Госдепартамент был вынужден признать, что Путину удалось добиться частичного успеха. На встрече ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 года, например, параграф совместного коммюнике с критикой политики России в Чечне был по настоянию министров иностранных дел стран Западной Европы смягчен{930}.[177] Как и в период первой войны, администрация Клинтона воздерживалась от прекращения двусторонних программ помощи России. Использование финансирования в рамках программы Нанна-Лугара для демонтажа ядерного оружия все еще считалось важным для национальной безопасности США вне зависимости от того, что получатели этой помощи — российские военные — делали на других театрах. Прочие программы военного сотрудничества также считались неприкосновенными просто в силу принципиальной важности самого факта сотрудничества.