Принцесса Клевская (сборник) - Мари Мадлен де Лафайет

Тем временем лекари почти отказались от принца Клевского. В один из последних дней болезни, проведя очень тяжелую ночь, он сказал утром, что ему нужен покой. Принцесса Клевская была одна в его спальне; ей показалось, что он погрузился не в покой, а в волнение. Она подошла к нему и опустилась на колени у постели; лицо ее было залито слезами. Принц Клевский решился не давать ей понять, какое жестокое горе она ему причинила; но заботы, которыми она его окружала, и ее печаль, которая порой казалась ему искренней, а порой – свидетельством притворства и измены, вызывали в нем чувства столь различные между собой и столь мучительные, что он не смог таить их в себе.

– Вы проливаете много слез, сударыня, – сказал он ей, – из-за смерти, которой вы причиной и которая не может рождать в вас такую скорбь, какую вы выказываете. Я более не в силах делать вам упреки, – продолжал он голосом, ослабевшим от болезни и скорби, – но я умираю от жестокого огорчения, которое вы мне принесли. Возможно ли, чтобы поступок столь необычный, как тот, что совершили вы, признавшись мне в Куломье, имел столь малые последствия? Для чего вы рассказали мне о вашей страсти к господину де Немуру, если ваша добродетель была уже бессильна ей противиться? Я любил вас так, что меня было нетрудно обмануть, признаю это к своему стыду; я жалею о той ложной безмятежности, из которой вы меня извлекли. Зачем вы не оставили меня в том покойном неведении, в каком пребывает множество мужей? Быть может, я так и не знал бы всю жизнь, что вы любите господина де Немура. Я умру, – прибавил он, – но знайте, что вы делаете смерть любезной для меня, а жизнь, лишившая меня уважения и нежности, которые я к вам питал, внушала бы мне ужас. К чему мне жизнь, – продолжал он, – если я буду проводить ее с женщиной, которую так любил и которой был так жестоко обманут, или буду жить в разлуке с этой женщиной и дойду до ссор и насилия, столь противных моему нраву и моей былой страсти к вам? Она простиралась дальше тех пределов, что вы видели, сударыня; я таил от вас большую ее часть из страха докучать вам или утратить немного вашего уважения, если бы обходился с вами не так, как подобает мужу. Я заслуживал вашей любви; повторю снова: я умираю без сожаления, потому что не смог ее добиться и не могу больше ее желать. Прощайте, сударыня; когда-нибудь вы пожалеете о человеке, чья страсть к вам была искрення и праведна. Вы испытаете страдания, которые ждут разумных женщин в таких связях, и узнаете разницу между той любовью, какой любил вас я, и той, какую вы получите от тех людей, что будут вам клясться в любви, но искать будут лишь тщеславного удовольствия соблазнить вас. Но моя смерть дает вам свободу, – прибавил он, – и вы сможете сделать господина де Немура счастливым, не впадая в грех. Но какая важность, – продолжал он, – что случится, когда меня уже не будет, и для чего мне иметь слабость заглядывать туда!

Принцесса Клевская была так далека от мысли, что муж может иметь какие-то подозрения на ее счет, что слушала эти слова, не понимая их, и уразумев только то, что он упрекает ее за склонности к господину де Немуру; наконец, внезапно исцелившись от своей слепоты, она воскликнула:

– Я и грех! Сама мысль о нем мне неведома. Самая строгая добродетель не может подсказать иного поведения, чем то, что избрала я; и я не совершила ни одного поступка, которому не желала бы иметь вас свидетелем.

– Вы желали бы, – возразил принц Клевский, глядя на нее с презрением, – чтобы я был свидетелем ночей, которые вы провели с господином де Немуром? Сударыня, о вас ли я говорю, говоря о женщине, проводящей ночи с мужчиной?

– Нет, – отвечала она, – нет, не обо мне вы говорите. Я никогда не проводила ни ночей, ни мгновений с господином де Немуром. Он никогда не виделся со мной наедине; я никогда его не допускала, не слушала и могу в том поклясться чем угодно…

– Не говорите больше ничего, – прервал ее принц Клевский. – Ложные клятвы, быть может, причинили бы мне боли не меньше, чем признание.

Принцесса Клевская не могла отвечать: слезы и страдания лишили ее дара речи; наконец, сделав над собою усилие, она сказала:

– Взгляните на меня хотя бы, выслушайте меня. Если бы речь шла только обо мне, я снесла бы эти упреки, но речь идет о вашей жизни. Выслушайте меня ради себя самого; не может быть, чтобы вся моя правда не убедила вас в моей невинности.

– Дай Бог, чтобы вы смогли меня убедить! – воскликнул он. – Но что вы можете мне сказать? Разве господин де Немур не приезжал в Куломье со своей сестрой? И разве не провел он две предыдущие ночи с вами в ближнем к лесу саду?

– Если в этом мой грех, – отвечала она, – то мне легко оправдаться. Я не прошу вас верить мне; но поверьте всем вашим слугам, узнайте, выходила ли я в этот сад накануне того дня, когда господин де Немур приезжал в Куломье, и не ушла ли я оттуда в предыдущий вечер двумя часами раньше обыкновенного.

И она рассказала, как ей почудилось, что она видит кого-то в саду. Она призналась, что подумала, будто это господин де Немур. Она говорила так твердо, а истина убеждает так легко, даже когда она неправдоподобна, что принц Клевский почти уверился в ее невинности.

– Не знаю, – сказал он ей, – должен ли я позволять себе вам верить. Я чувствую, смерть моя так близко, что я не хочу видеть ничего такого, что могло бы заставить меня сожалеть о жизни. Вы объяснили мне все слишком поздно; но все равно мне будет облегчением унести с собой мысль, что вы были достойны моего уважения к вам. Прошу вас дать мне еще утешение верить, что память обо мне будет вам дорога и что, если б то было в вашей власти, вы питали бы ко мне те чувства, которые питаете к другому.

Он хотел продолжать, но слабость помешала ему говорить. Принцесса Клевская позвала лекарей; они нашли его почти бездыханным. Однако он протомился еще несколько дней и наконец умер с удивительной твердостью духа.

Принцесса Клевская испытывала такую жгучую скорбь, словно лишилась рассудка. Королева заботливо навестила ее и увезла в монастырь; она не знала, куда ее везут. Ее невестки привезли ее обратно в Париж, когда она была еще не в состоянии ясно сознавать свое горе. Когда же она стала обретать силы думать о нем, когда она поняла, какого мужа потеряла, когда рассудила, что сама была причиной его смерти и стала ею из-за страсти, которую питала к другому, то почувствовала к себе самой и к господину де Немуру такое отвращение, какое невозможно описать.

Поначалу герцог не смел выказывать ей иных знаков внимания, кроме тех, что требовали приличия. Он достаточно хорошо знал принцессу Клевскую и понимал, что большее участие было бы ей неприятно; но то, что он узнал затем, открыло ему, что он еще долго будет принужден вести себя подобным образом.

Состоявший при нем дворянин рассказал ему, что доверенный принца Клевского, бывший с ним в близкой дружбе, поведал ему в порыве горя от утраты своего господина, что поездка герцога в Куломье и была причиной его смерти. Господин де Немур был до крайности удивлен этим рассказом; но, поразмыслив, он отчасти угадал истину и понял, что должна была поначалу испытывать принцесса Клевская и как она должна была чуждаться его, если полагала, что болезнь ее мужа была вызвана ревностью. Он счел, что не следует даже напоминать ей свое имя; так он и поступал, как ни тяжело ему это казалось.

Он приехал в Париж и все же, не удержавшись, отправился в ее дом справиться о ней. Ему сказали, что она никого не принимает и запретила даже докладывать, кто к ней являлся. Быть может, столь подробные приказания она отдала, имея в виду герцога, чтобы не слышать упоминаний о нем. Господин де Немур был влюблен слишком сильно, чтобы жить, вовсе не видя принцессу Клевскую. Он решился найти средство переменить столь невыносимое для него положение, как бы ни было это трудно.

Горе принцессы превосходило пределы, назначенные разумом. Мысль об умершем муже, умершем из-за нее и с такой нежностью к ней, не покидала ее. Она бесконечно вспоминала все, чем была ему обязана, и винила себя за то, что не питала к нему любви, словно это было в ее власти. Утешение она находила только в мысли о том, что оплакивает его, как он того заслуживает, и что весь остаток жизни она будет делать только то, что радовало бы его, если б он был жив.

Много раз она задумывалась о том, как он узнал, что господин де Немур ездил в Куломье; она не предполагала, что сам герцог ему рассказал, и ей даже казалось безразличным, сделал ли он это, настолько она считала себя исцеленной и далекой от той страсти, что питала к нему. И все же она ощущала живую боль при мысли, что он был причиной смерти ее мужа, и ей тяжело было вспоминать, что принц Клевский, умирая, боялся, что она выйдет за него замуж; но все эти чувства смешивались со скорбью от утраты мужа, и ей казалось, что ничего иного, кроме этой скорби, она и не испытывала.

Когда прошло несколько месяцев, жгучее страдание отпустило ее, и она погрузилась в печаль и тоску. Госпожа де Мартиг приехала в Париж и участливо навещала ее, пока оставалась там. Она занимала принцессу рассказами о дворе и обо всем, что там происходило; и хотя принцесса как будто не выказывала никакого интереса к ее словам, госпожа де Мартиг продолжала говорить, чтобы ее развлечь.