Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо - Герд Шверхофф

основополагающего права на свободу выражения мнений и права религиозных общин делается вывод о том, что действующий параграф 166 сравнительно хорошо обеспечивает посредничество между этими двумя правами. Если бы он был отменен, возникла бы угроза «пробелов в защите»: государство в этом случае уже не смогло бы адекватно выполнять свою защитную функцию по отношению к религиям и общественному миру[1061]. Барбара Рокс не без оснований задается вопросом, действительно ли в случае богохульства основные права, имеющие равный приоритет, – с одной стороны, свобода выражения мнений и, при необходимости, свобода искусства; с другой стороны, свобода религии, – должны быть соотнесены или противопоставлены друг другу. Если свобода выражения мнений является классическим фундаментальным правом, защищающим свободу личности, то со свободой религии дело обстоит несколько иначе: будучи фундаментальным правом, она защищает очень широкое право человека беспрепятственно исповедовать свою религию. Но это не включает в себя защиту от неприятных, даже грубо кощунственных, высказываний. Верующим следует понимать, что они должны иметь с ними дело или игнорировать их[1062].

Важным моментом итога немецких дебатов является вопрос о правовом интересе, который защищен параграфом 166. Согласно формулировке закона, высказывание наказуемо, если оно «способно нарушить общественное спокойствие». Ввиду обязанности государства соблюдать идеологический нейтралитет здесь в качестве преступления рассматривается не само оскорбление религии, а лишь его последствия для социального сосуществования[1063]. Именно поэтому некоторые сторонники более жесткого уголовного стандарта в отношении богохульства считают, что богохульство в значительной степени утратило свое значение в уголовно-правовой практике. Законопроект, внесенный Норбертом Гайсом в Бундестаг в ноябре 2000 года от имени парламентской группы ХДС/ХСС, среди прочего предусматривал исключение этого элемента из состава преступления. Вместо этого параграф 166 должен был быть усилен формулировкой, согласно которой любой, кто «публично или посредством распространения произведений оскорбляет содержание религиозных или идеологических убеждений других лиц», будет наказан[1064]. Как и аналогичные инициативы до и после него, это начинание также не увенчалось успехом, поскольку предложенная формулировка была сочтена слишком расплывчатой. В любом случае можно с полным основанием утверждать, что именно фактическое толкование судами обязанности охранять мир, а не сама регламентация является причиной ее слабого воздействия[1065]. На самом деле, необходимость самостоятельного существования параграфа 166 часто ставится под сомнение в литературе по уголовному праву, поскольку в случае серьезных угроз общественному миру и ущемления религиозной толерантности на практике все равно применяется положение о подстрекательстве, предусмотренное параграфом 130 (см. стр. 441)[1066].

Насколько я могу судить, слишком мало обсуждается потенциальных опасностей и возможностей использования аргумента о защите мира, которые возникают в связи не столько с немецкими, сколько с глобальными дебатами о богохульстве последних десятилетий. Будь то мусульманские имамы в Англии и Дании или фундаменталистские группы в христианстве, существует множество примеров того, как эти круги сначала повышают уровень общественного возмущения, чтобы затем сетовать на общественное недовольство и призывать государство или суды к вмешательству. Нынешнее уголовно-правовое средство защиты мира кажется оправданным, особенно если учесть, что возможной альтернативой была бы защита «религиозных чувств». До реформы уголовного кодекса в 1969 году многие считали этот правовой актив центральным в вопросе о богохульстве. В текущих дебатах среди немецких юристов он рассматривается преимущественно критически. Вряд ли оправданно ставить свободу выражения мнений ниже «субъективно-специфических чувств». Чьи чувства следует использовать в качестве мерила, спрашивают они, – чувства, возможно, слишком впечатлительного евангелика или чувства обычного христианина, чья религиозная восприимчивость в значительной степени притуплена?[1067]

Однако недавнее прецедентное право на европейском уровне склоняется именно в сторону защиты религиозных чувств. В задачи Европейского суда по правам человека входит контроль за соблюдением Европейской конвенции по правам человека 1950 года и взвешивание изложенных в ней прав. К ним относятся свобода мысли, совести и религии (статья 9), а также свобода выражения мнения (статья 10), осуществление которой, однако, согласно формулировке закона, «связано с обязанностями и ответственностью» (статья 10.2). Кроме того, статья 17 о «запрете злоупотребления правами» также дает возможность ограничить свободу слова. Конкретное рассмотрение этих основных прав в связи с преступлением богохульства было сделано судом, например, в решении о запрете фильма «Собор любви» Вернера Шретера в австрийской провинции Тироль в сентябре 1994 года (см. главу 16)[1068]. Следует ли вмешиваться в свободу мнений и художественного выражения на основании статьи 10.2 для защиты «прав других» или для предотвращения «беспорядков»? Было достигнуто соглашение о том, что «свобода религиозной практики» ни в коем случае не означает, что к твоей вере никто не будет относиться критически или даже резко враждебно. Однако эти выражения не должны приводить к ущемлению возможности исповедовать религию. В крайних случаях, однако, вполне может случиться так, что неприятие религиозных убеждений не позволяет верующим активно практиковать эти убеждения. Соответственно, следовало рассмотреть вопрос о том, влечет ли показ фильма по драме О. Паниццы такое ограничение. В своем мнении трое судей, что составляло явное меньшинство, подчеркнули, что, хотя показ был разрекламирован для публики, он проходил в своего рода клубном кинотеатре: никому не приходилось сталкиваться с религиозно оскорбительным контентом в принудительном порядке, поэтому конфискация была чрезмерной. Большинство членов суда придерживалось иной точки зрения и в своих рассуждениях расширило цель защиты до права граждан «не быть оскорбленными в своих религиозных чувствах публичным выражением других лиц». На основании параграфа 188 Уголовного кодекса Австрии поведение, направленное против объектов религиозного почитания и способное вызвать «обоснованное возмущение», может быть наказано. Соответственно, религиозные чувства определенной группы населения, будь то меньшинство или большинство, находятся под защитой.

Другие постановления следуют тому же курсу. Суд также разрешил подвергнуть цензуре фильм Найджела Уингрова «Видения экстаза» на том основании, что государство обладает широкой свободой действий в случае, если затронуты «глубочайшие чувства и убеждения»[1069]. По тем же причинам был отклонен иск турецкого издателя, оштрафованного за богохульство из-за публикации антиисламского романа. Эта мера, по мнению суда, была принята для защиты от оскорбительных нападок на догмы, которые мусульмане считают священными. «Сформулировав это, суд открыто признает, что он озабочен правовой охраной святыни в той форме, в которой святыня определяется большинством верующих», – критически комментирует Рокс[1070]. Такие голосования не только дают повод для сомнительной субъективизации уголовного права. Более того, они поднимают вопрос о том, кто в качестве представителя коллектива может придать своим оскорбленным чувствам юридическую силу, а именно – как можно избежать опасности того, что правящие круги или радикальные «группы давления» будут использовать эту представительскую функцию для достижения своих собственных политических целей[1071].

Богохульство – просветительская добродетель или расистский хейт-спич?

Этот и многие другие вопросы выходят далеко за пределы области права. В публичных дебатах последних десятилетий противоположные