Когда молчит совесть - Видади Бабанлы

— Ласковое слово дела не меняет, Муршуд. Мне для спокойствия иное требуется.

— Что, например?

— Прежде всего соблюдение дисциплины! Необходимо покончить с самоуправством, следует подходить к каждому заданию с точки зрения государственной выгоды. И еще! Не ставить подножки всему коллективу!

— Серьезные обвинения, Башир. Тут общими словами не отделаешься. Конкретно изложи суть своих претензий.

— А конкретно! Ты либо не знаешь полномочий комиссии и ее председателя, либо намеренно их нарушаешь!

У Гамзаева начисто пропал аппетит, и он стал заворачивать в газету свой «обед».

— Мне хорошо известны полномочия и комиссии, и ее председателя, — все еще примирительным тоном произнес он.

Но Башир по-своему истолковал этот тон Муршуда: виноват, мол, и пытается загладить свою вину. И он, возбужденный, бросился в новую атаку:

— А раз известно, должен знать, пока результаты проверки комиссии не обсуждены на специальном заседании ученого совета и не принято соответствующее постановление, у председателя нет никаких юридических прав отдавать распоряжения! Иначе это нарушает наш священный советский закон!

— Ошибаешься, если результаты проверки удовлетворяют комиссию и она совершенно уверена в правильности своего решения, то можно дать необходимые распоряжения. И ничего здесь нет такого, что противоречило бы закону!

— А если наоборот?

Словно ощущая недостаток кислорода, Гамзаев глубоко-глубоко вздохнул:

— Ты совсем меня допек, Башир, даже сердце заболело. Право, эти твои неаргументированные нападки больше напоминают разговор зеленщиков на базаре, чем ученую дискуссию.

Последние слова Муршуда Башир воспринял, как окончательную сдачу позиций, желание пойти на сговор, и остался очень доволен собой. «Вот негодяй, — победоносно размышлял он. — Сразу испугался! Думает, я от него отстану. Как бы не так! Я, видите ли, допек его! Да я сердце твое на клочки разорву, чтобы два трупа — и твой, и дружка твоего Сохраба — лежали на столах рядом. Дома ваши заставлю содрогнуться от плача!..»

Он закинул голову и выставил вперед Подбородок.

— Не надо уговаривать меня, Муршуд, — ехидно усмехнулся он. — Ты лучше ответь на мой вопрос. Говори, не бойся.

Но Гамзаев молчал, задумчиво глядя в лицо Башира. Он все прочел в его выпученных, пылающих гневом глазах. «Безжалостный ты человек, Башир! Безжалостный и бессовестный. От тебя всего можно ждать, ты ни перед чем не остановишься…»

— Что же ты молчишь?! — донесся до него чванливый голос Башира. — Я жду ответа!

— Отстань ты от меня, — устало сказал Гамзаев. — Некогда мне попусту перебраниваться с тобой.

— Ага! Раз не хватает у тебя смелости, я сам все скажу! — Он выпрямился и надменно поглядел на Гамзаева. — Ты хранишь в тайне от членов ученого совета решение комиссии и результаты проверки — это первое! Второе. Именем директора ты вынуждаешь работников проектного отдела трудиться день и ночь, чтобы подготовить срочный проект для Шамсизаде. И наконец, третье. Ты тайно посылаешь проект на опытный завод для проверки. Разве все это не нарушение закона? Разве это не самоуправление и не пренебрежение мнением коллектива?

— Наконец-то! — облегченно вздохнув, проговорил Гамзаев. Разъяснились загадки… Нет, Башир, ни один из перечисленных тобой пунктов не является ни нарушением дисциплины, ни самоуправством, ни чем-нибудь еще в этом роде. Так что ты только напрасно нервируешь и меня, и себя… Пустослов…

Бадирбейли впился в Гамзаева своими маленькими прищуренным глазками:

— Ты мне новых званий не присваивай. Это я — то пустослов, я нервирую людей?! Я, Башир Бадирбейли, основатель этого института, первый его директор! Вы на готовенькое явились, когда все легко и просто, и теперь за богов себя почитаете? Не отворачивайся, Муршуд! Или не выучился вести себя культурно?

Пусть глаза твои смотрят в мои глаза! Ученик, не почитающий мастера, бывает наказан слепотой…

— Завел старую песню, — вздохнул Гамзаев. — Сколько раз мы все это уже слышали! Мозоли в ушах!..

— Старая песня — это фальшивое изобретение, не созвучное со временем.

— Что тебе от меня надо? — отмахиваясь, как от назойливой мухи, уже не скрывая раздражения, спросил Гамзаев.

— Зачем усердствуешь, помогая Шамсизаде?

— Да потому что он талантлив! У его изобретения большое будущее.

— «Он высоко взлетит на крыльях науки!» — кажется, так ты выразился тогда на ученом совете?

Гамзаев медлил с ответом. Наконец он произнес негромко и устало:

— К великому моему сожалению, в то время я еще не был столь глубоко знаком с работой Шамсизаде и не смог до конца защитить его.

— Уж не собираешься ли ты сейчас исправлять свою ошибку? Очень сожалею, но ты опоздал!

— Как ты уверен, Башир! На чем основываешься?

— А известно ли вам, что за границей на благословляемой вами проблеме давно поставили точку.

— Где, например?

— Хотя бы в Австралии!

— Ты имеешь в виду орбитальный двигатель?

— Вот именно, — Бадирбейли тяжело заворочался на стуле. — Этот двигатель, работающий на топливе внутреннего сгорания, широко используется в автомобильных компаниях многих стран. Разве это не свидетельствует о том, что жидкое топливо доживает свой век…

— Орбитальный двигатель ценен как пример рационализации, но это отнюдь не решение научной проблемы. В этой области во всем мире есть ценные изобретения: в Японии, например, электромобиль…

— И в нашей стране, — прервал его Бадирбейли, — поднят вопрос о широком использовании в автомобильном транспорте сжиженных газов! Правительством отдано распоряжение о создании в больших городах специальных баз сжиженного газа для заправок. Или ты не читаешь газет?

— Газеты я читаю. И все же считаю изобретение Шамсизаде самым интересным и значительным в этой области. К тому же он нашел новое решение проблемы, куда совершеннее прежнего.

На губах Бадирбейли заиграла торжествующая улыбка.

— Все ясно. Новая авантюра. Не пройдет, Муршуд! Хотите выиграть время, отвлечь внимание? Номер не пройдет, слышишь?

— Иди займись делом, Башир, — снова примирительно проговорил Гамзаев. — Зачем провоцируешь меня на скандал?..

Вот это и нужно было ему! Одно-единственное неосторожно сказанное слово! Бадирбейли сорвался со стула. Сейчас выльет он на Гамзаева весь свой гнев, всю распирающую его сердце злобу. Он сделал два шага в сторону, уперся руками в бока и, тряся головой, закричал:

— Сам ты провокатор! На одной ветке сидишь, тысячу веток трясешь. Дружка себе завел и пытаешься мне отомстить?!

— Какая месть, Башир, за что?!

— Или ты забыл? Довольно, Муршуд, брось хитрости! Или ты не тот Гамзаев, который когда-то считал свою диссертацию великим открытием? Твои друзья даже называли ее революцией в современной химической науке. Почему же так быстро стихли громы этой «революции»? Какую она принесла пользу техническому прогрессу или хотя бы в быту, в жизни?..

Давным-давно забытая история всплыла в памяти Гамзаева.

…Это было лет десять назад, в то время, когда Бадирбейли занимал пост директора института.

Он долгое время тормозил защиту Гамзаевым докторской диссертации. Наконец, потеряв терпение, Муршуд забрал диссертацию из института, уехал в Москву и там быстро защитил ее.

…Гамзаев молчал. Долго молчал. Потом с глубоким отвращением взглянул на победительно стоявшего посредине комнаты Бадирбейли и медленно, с присущей ему сдержанностью произнес:

— Я давно забыл эту историю, Башир, и не собираюсь мстить тебе. Ты сам себе мстишь. Поднимаешь со дна давно осевшую муть, выворачиваешь напоказ грязь своего сердца. И всем становятся видны и примитивность твоего мышления, и твоя отсталость как ученого. Большее саморазоблачение невозможно.

Бадирбейли как ужаленный завопил на всю комнату, в уголках губ выступила пена:

— Это мы еще поглядим, кто будет разоблачен, я или ты и твой преподобный братец Сохраб!

— Ну, что ж, поглядим… — безразлично ответил Муршуд.

— Но помни, тебя ждет кара куда страшнее! Ты не только институту изменил, но и государству. Это двойное преступление.

— Хватит! У меня голова разболелась! — Гамзаев указал на дверь. Уходи!

— Что-о?! — В глазах у Бадирбейли помутилось. — Ты указываешь мне на дверь? Вот до чего дошла твоя наглость!

— Вон отсюда! — Гамзаев стукнул кулаком по столу. — Не понимаешь? Сейчас же вон!

Бадирбейли замер от изумления. И это говорит Муршуд? Тихий Муршуд? От страха он даже попятился и, лишь коснувшись спиной дверной ручки, опомнился и вновь обрел мужество.

— Ах так! Ну ничего, мы еще поговорим, Муршуд Гамзаев, в соответствующих инстанциях!