Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

к Знаменью, именно потому, что бывала с тобой там раньше, это успокоит и укрепит меня, и я помолюсь за тебя, мой ангел»[756].

А теперь вспомним дневник императрицы от 22-го февраля: «Поехали с Ники к Знаменью, и потом отвезла его на вокзал». А также дневник Государя от того же числа: «Простился со всем своим милым семейством и поехал с Аликс к Знамению, а затем на станцию».

Что же получается? Проводив Николая II, императрица сразу вновь поехала молиться к Знамению, где только что была. Да ещё разъясняет царю, что она там бывала с ним раньше. Это «раньше» было всего час назад, и логичнее было бы, если бы императрица написала, где «мы только что с тобой были». Интересно, что в своём дневнике Александра Феодоровна ни слова не говорит, что после проводов супруга она поехала в церковь.

Далее возникает вопрос: каким образом императрица сумела доставить своё письмо царю в Бологое? Ведь, даже если представить, что, вернувшись из Знамения, она тут же бросилась писать письмо, то оно смогло было быть доставлено в экстренный курьер не раньше чем через 2 часа, то есть около 17–30. Получается, что поезд с письмом, не содержащим никакой важной информации, домчался до Бологого за 5 с половиной часов! Между тем Государь ехал до Бологого целых 7 часов. Понятно, что доставить письмо за такое время императрица Александра Феодоровна не могла.

Несколько слов и о самом письме. Мы уже писали несколько раз о сомнительном происхождении переписки царской четы. Ещё более сомнительным является характер их публикаций. Так, В. М. Хрусталев, публикуя царские письма, даёт сноску сначала на ГА РФ, потом на «Переписку Николая и Александры Романовых» Покровского. То есть ссылка-то на архив, а цитирование по пресловутой «Переписке». Между тем, в книге С. В. Мироненко и А. Мейлунаса публикуется перевод, видимо с английского, некоторых царских писем. Естественно, ни ссылок на источники, ни кем сделан перевод, в книге не указывается. Между тем, письмо № 644 в книге С. В. Мироненко имеет значительные расхождения с «Перепиской». Вызваны ли эти расхождения сокращениями, или наоборот, вставками в текст письма по «Переписке», не понятно. Но в письме из книги Мироненко нет ни слова ни о том, что нужно быть твёрдым с Алексеевым, ни о том, что Государыня собирается поехать к Знамению[757].

Но продолжим рассказ о письме. Нам объясняют, каким образом письмо оказалось у царя в Бологом. Императрица просто оставила его в царском вагоне перед расставанием. Об этом пишет уже из Могилёва в письме от 23 февраля и сам царь: «Сердечно благодарю за твое дорогое письмо, которое ты оставила в моём купе. Я с жадностью прочёл его перед отходом ко сну»[758]. Только вопрос, зачем Николай II второй раз благодарит жену за это письмо, если он это уже сделал в Бологом? И почему в телеграмме из Бологого речь идёт о письмах, а в послании из Могилёва только «о письме»?

Из имеющихся телеграмм мы знаем о проследовании императорского поезда через район управления Вязьмы, участка Вязьма — Могилёв и прибытия в Могилёв. 23-го февраля в 23 часа в Департамент полиции ушла следующая телеграмма из Вязьмы от начальника Жандармского полицейского управления генерала П. И. Фурса: «Литерные поезда район управления проследовали благополучно. Генерал Фурса»[759].

Вторая телеграмма от подполковника Б. Н. Сергеевского из Могилёва: «Поезда литера А и Б участок Вязьма — Могилёв проследовали благополучно. Подполковник Сергеевский»[760].

Любопытно, что упомянутый подполковник был назначен генералом Алексеевым начальником службы связи при Ставке императора Николая II 18-го февраля 1917 года, то есть за четыре дня до отъезда императора в Могилёв. Впоследствии тот же Сергеевский, повышенный в звании до полковника, был начальником службы связи при Алексееве и Корнилове.

23-го февраля 1917 года в 16 часов 10 минут начальник Могилёвского губернского жандармского управления полковник В. И. Еленский направил директору Департамента полиции следующую телеграмму № 917: «Его Величество соизволил прибыть благополучно»[761].

23-е февраля 1917 года. Четверг. Царская Ставка. Могилёв

23-го февраля 1917 года в 15 часов императорский поезд прибыл в Могилёв. «Для встречи Государя на вокзал Могилёва прибыли: генерал-адъютант Алексеев, генерал-адъютант Иванов, адмирал Русин, генерал Клембовский, генерал-лейтенант Лукомский, генерал-лейтенант Егоров, состоящий при штабе Походного Атамана генерал-от-кавалерии Семгин, протопресвитер о. Шавелъский, губернатор и высшие начальствующие лица штаба Верховного Главнокомандующего», — говорится в ка-мер-фурьерском журнале[762].

По сведениям Воейкова, встречавшие Государя «Алексеев со старшими чинами штаба» произвели на него впечатление людей, чем-то смущённых[763].

Император отправился в штаб, где имел часовой разговор с Алексеевым. «Приехал в Могилёв в 3 ч. Был встречен ген. Алексеевым и штабом. Провёл час времени с ним (от слов «с ним» в подлиннике проведена стрелка с слову «Алексеевым»)[764].

Но в своем письме императрице от 23-го февраля император «сокращает» разговор с Алексеевым на 30 минут. «Был солнечный и холодный день, и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе. Он выглядит действительно очень хорошо, и на лице выражение спокойствия, какого я давно не видал. Мы с ним хорошо поговорили с полчаса»[765].

Генерал Спиридович тоже пишет о коротком разговоре Государя с Алексеевым: «В Могилёве Государь был встречен начальником штаба генерал-адъютантом Алексеевым, генерал-адъютантом Ивановым и высшими чинами Ставки. Проехав во дворец, Его Величество выслушал небольшой рассказ Алексеева, выглядевшего усталым»[766].

Продолжается путаница с царскими письмами. Судя по дневнику императрицы Александры Феодоровны, 23-го февраля, в четверг, она написала Государю письмо № 645. Если верить «Переписке», то в этом письме императрица сообщает, что «у Ольги и Алексея корь»[767]. Между тем, в своём дневнике императрица сообщает, что написала царю письмо, в котором сообщила о болезни детей, но ни слова не говорит о посланной ему телеграмме с тем же известием. Между тем, если бы царица послала Николаю II телеграмму о начале болезни, то отпадала надобность в письме с тем же известием, если же она написала об этом письмо, то какой смысл был в телеграмме? Тем более, не будем забывать, что между Ставкой и Царским Селом существовал прямой провод. Любая информация, требовавшая немедленной доставки, могла быть передана по телефону.

Далее. В своём ответном письме от 23-го февраля Николай II пишет, что прибыл в Могилёв и после получасового разговора с Алексеевым получил «твою телеграмму о кори Ольги и