Ложная память - Дин Кунц

— Если бы я не сделал этого раньше, — вставил Брайен.

С приходом Брайена душившая Клостермана ярость стала утихать, исчезли бурые пятна, проступившие из-под многолетнего загара. Но теперь тени вновь стали возвращаться на его лицо.

— Я вовсе не собираюсь оправдывать свое отступление, искать в нем достоинство. Семья Орнуолов уничтожена, хотя все они были ни в чем не повинны. Если бы в борьбе участвовали только я и Марк Ариман, то я сражался бы против него, чего бы это ни стоило. Но эти люди, слизняки, выползающие из-под камней, чтобы защищать его… Я просто не понимаю этого. И не могу бороться против того, чего не понимаю.

— Может быть, и мы тоже не сможем бороться против этого, — задумчиво протянул Дасти.

— Может быть, и нет, — согласился Клостерман. — А вы заметили, что я всячески избегал задавать вам прямые вопросы о том, что случилось с вашей подругой Сьюзен и каковы ваши собственные проблемы с Ариманом. Потому что, если быть честным, я ничего больше не хочу знать. Полагаю, что это трусость с моей стороны. Я никогда не считал себя трусом до сих пор, до появления Аримана, но теперь я знаю, что на большее уже не способен.

— Со всеми нами это бывает, — воскликнула Марти, обнимая его. — И вы никакой не трус, док. Вы прекрасный, храбрый человек.

— Я говорил ему, — заметил Брайен, — но мне он никогда не верит.

Врач на секунду крепко прижал Марти к себе.

— Вам потребуется вся душевная широта, имевшаяся у вашего отца, и вся его смелость.

— Все это у нее есть, — ответил Дасти.

Это был самый странный момент проявления духа товарищества, о котором Дасти когда-либо знал: четыре человека, столь несхожих между собой и все равно державшихся так, словно были последними представителями человечества, оставшимися на планете после колонизации ее инопланетянами.

— Вы присоединитесь к нам за обедом? — поинтересовался Брайен.

— Благодарю вас, — ответил Дасти, — но мы уже поели. И нам нужно еще много успеть до того, как наступит ночь.

Марти взяла Валета на поводок, и собаки на прощание еще раз обнюхали друг дружку под хвостами.

— Доктор Клостерман… — сказал Дасти, остановившись перед дверью.

— Прошу вас, называйте меня Рой.

— Спасибо. Рой, я не могу утверждать, что та неразбериха, которая окружает сейчас нас с Марти, станет меньше, если я доверюсь моим инстинктам и перестану называть себя параноиком, но в этом случае мы, возможно, сделаем еще полшага с того места, где находимся.

— Паранойя является самым очевидным признаком душевного здоровья в новом тысячелетии, — ответил за врача Брайен.

— Так вот… — начал Дасти, — хотя, конечно, это покажется проявлением паранойи… У меня есть брат, который находится в наркологическом восстановительном центре. Это с ним уже третий раз. И прошлый раз он был в той же самой лечебнице. Вчера вечером, когда я оставил его там, это место вызвало у меня тревожное ощущение, настоящую параноидальную реакцию…

— Что это за заведение? — спросил Рой.

— Клиника «Новая жизнь». Вы ее знаете?

— В Ирвине? Знаю. Ариман — один из владельцев.

Дасти вспомнил величественный силуэт, который заметил накануне в окне Скита.

— Да. Вчера это удивило бы меня. Но не сегодня.

После теплого дома Клостермана январская ночь казалась еще холоднее. Ветер, взвизгивая, срывал пенные гребни с разгулявшихся в гавани волн и швырял их на мостовую приморского бульвара.

Валет весело бежал, натянув поводок на всю длину, и хозяева спешили следом за собакой.

Ни луны. Ни звезд. Ни уверенности в том, что наступит рассвет, и никакого желания увидеть, что он может принести с собой.

ГЛАВА 59

На этот раз Марти не показалось, что фонари в ее глазах темнеют, она не увидела поднимающейся завесы, за которой скрываются видения, — ни одного из тех признаков, которые уже несколько раз сегодня подсказывали ей, что приближается приступ, на сей раз не было. И сразу, без предупреждения, в населенной призраками части ее мозга зажегся киноэкран, на котором замелькали мертвые священники в окровавленных уродливых венцах и другие кошмарные порождения худших свойств человеческой природы. Она вскрикнула и рванулась на сиденье так, будто почувствовала, что по ее ногам взбирается жирная театральная крыса, отъевшаяся на рассыпанной посетителями воздушной кукурузе и брошенных недоеденных «Сникерсах».

На этот раз Марти испытала не постепенный спуск к состоянию паники, не плавное скольжение по склону страха. Она на полуслове, в разгар разговора с мужем о Ските, рухнула в глубокую яму, полную ужасов. Удушье, два хриплых стона, и сразу за ними крик. Она попыталась согнуться, но пристегнутые ремни безопасности удержали ее на месте. Ремни пугали ее, пожалуй, не меньше, чем видения. Возможно, дело было в том, что многие из трупов, являвшихся ее мысленному взору в дневных кошмарах, были спутаны цепями, веревками, кандалами, в их головах торчали длинные штыри, в ладони были вбиты гвозди. Она вцепилась обеими руками в нейлоновый пояс, но, совершенно явно, не могла вспомнить, как справиться с державшим ее устройством: слишком отчаянным был ее испуг, чтобы она могла сообразить, как отстегнуть застежку.

Они ехали по широкому проспекту с напряженным движением, и потому Дасти, чудом избежав столкновения, резко рванул машину вправо, к тротуару. Визжа тормозами, «Сатурн» остановился на ковре мертвых вечнозеленых игл под огромной каменной сосной, наверно, уже не одну сотню лет ведущей войну с ветром.

Когда Дасти попытался помочь Марти освободиться от ремней, она дернулась прочь от него, одновременно продолжая безуспешно сражаться с ремнями и отмахиваться от мужа, пытаясь заставить его держаться на расстоянии. Однако ему все же удалось нащупать застежку и отстегнуть ремни.

Еще несколько секунд Марти продолжала борьбу с ремнями безопасности, но в конце концов освободилась от них, и широкие ленты скользнули на свое место. Но обретение дополнительной свободы движений нисколько не улучшило ее состояние. Паника продолжала нарастать; Марти совершенно не замечала сочувственных поскуливаний Валета, волновавшегося на заднем сиденье, а спустя всего несколько секунд ее сдавленные крики сменились конвульсивной рвотой.

На этот раз ее желудок был полон, и когда она наконец-то смогла наклониться вперед, сухие рвотные позывы чуть не сменились влажными. С содроганием отвращения взявшись рукой за горло, Марти принялась нащупывать дверную ручку, пытаясь выйти из автомобиля.

Возможно, она хотела выйти наружу лишь затем, чтобы не запачкать автомобиль, если обед все же извергнется из нее, но нельзя было исключить возможность того, что, оказавшись на улице, она могла попробовать убежать; убежать не только от ужасных видений, сменявших друг друга в ее мозгу, но и от Дасти, от угрозы того, что она набросится на него в приступе ярости. Он никак не мог позволить ей уйти, хотя бы потому, что в панике она могла, не разбирая дороги, выскочить на проезжую часть и попасть под колеса автомобиля.

Марти наконец дернула за ручку, дверь приоткрылась, и в щель сразу же ворвался воинственный ветер. Волосы Марти взметнулись, как флаг.

— Раймонд Шоу, — произнес Дасти.

Ветер с силой прорывался в машину, завывая в щели, как падающая с высоты мина; Марти продолжала испуганно кричать, и поэтому не услышала слов мужа. Она приготовилась распахнуть дверь во всю ширину, и Дасти выкрикнул во весь голос:

— Раймонд Шоу!

Марти сидела почти спиной к нему, и он не слышал, сказала ли она в ответ: «Я слушаю», но он знал, что эти слова должны были быть произнесены, потому что она смолкла и застыла на месте, ожидая услышать хокку. Быстро перегнувшись через нее, Дасти закрыл дверь. В наступившей относительной тишине, прежде чем Марти могла успеть мигнуть, стряхнуть с себя это оцепенение и вернуться в паническое состояние, Дасти взял ее рукой за подбородок, повернул лицо к себе и сказал:

— С запада ветер летит…

— Вы — это запад и западный ветер, — откликнулась Марти.

— …Кружит, гонит к востоку…

— Восток — это я.

— …Ворох опавшей листвы.

— Листва — это ваши приказы.

Полностью закодированная, Марти, ожидая, пока ей начнут командовать, смотрела теперь сквозь Дасти, как если бы теперь незримым существом стал он, а не Ариман.

Дасти был потрясен, увидев, как погасли глаза Марти, как на ее лице появилось унылое бездумное выражение, означавшее готовность к полному повиновению. Он отодвинулся от жены. Его сердце колотилось, как работающий с непосильным напряжением мотор, а мысли в голове мелькали со скоростью тяжелого раскрутившегося маховика.

В этот момент она стала несказанно уязвимой. Если он даст ей неверное указание, выразит его словами, в которых может оказаться непредусмотренное второе значение, то это может привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Возможность причинить неосторожным действием огромный психологический ущерб казалась Дасти до ужаса реальной.