Упражнения в стиле - Раймон Кено

Подкомиссия Эпифаний и Итифаний, входящая в «Комиссию Непредвиденного» при ’Патафизическом Коллеже, принимает под свое крыло УЛИПО (Цех[88] Потенциальной Литературы[89]), который Кено основывает вместе с математиком Франсуа Ле Лионнэ в 1960 году. И здесь Кено оказывается не единственным ’патафизиком; его ближайшие соратники по УЛИПО также являются членами Коллежа: Ле Лионнэ — Регент Стратегии и Скашиальной Тактики Хронономии, Арно — Регент Общей ’Патафизики и Риториконозной Клиники, Дюшато — Регент Диежематики (науки интерпретации), Латис — Датарий. 22 песка 99 года п. э. (1961 год) № 17 «Довольнонебыстинных Досье Коллежа» публикует первый отчет УЛИПО под названием: «Упражнения потенциальной литературы. Паталегомены к любой будущей поэтике, которая соизволит представиться как таковая». Разумеется, ’патафизический дух не мог не затронуть новую подкомиссию, по крайней мере в начале ее деятельности: УЛИПО также играет в секретность и структурированность (выборы, голосования, постановления, которые стенографирует однажды и навсегда назначенный Окончательно Временный Секретарь и т. п.), имеет свою хронологию (новый календарь), терминологию и даже эмблему, напоминающую масонский знак...

Создание УЛИПО может рассматриваться не только как возвращение Кено к коллективной творческой работе, но и как продолжение его полемики с сюрреалистами; позитивная и конструктивная реакция на «интуицию» и «иррациональность» в литературной деятельности. Кено высказывается недвусмысленно и довольно категорично: «Ошибочно ставить в один ряд вдохновение, исследование подсознательного и освобождение; случай, автоматизм и свободу. Эта свобода, заключающаяся в слепом следовании любому импульсу, на самом деле является настоящим рабством. Классик, который пишет свою трагедию, соблюдая некоторое количество известных ему правил, более свободен, чем поэт, который пишет все, что приходит ему в голову, и который оказывается рабом других, неизвестных ему правил»[90]. Случайному и хаотичному творчеству улиписты противопоставляют сознательное и осознанное построение, серьезную научную работу над поэтической формой. Согласно своему определению, УЛИПО работает над потенциальными возможностями литературного текста, который не всегда исчерпывается своей «обманчивой видимостью». Кено отмечает, что «любая фраза содержит в себе бесконечное множество слов, из которых мы замечаем лишь очень ограниченное количество; другие так и остаются в своей бесконечности или в нашем воображении»[91]. Причем потенциальность не является случайной, но наоборот, это вероятность или множество вероятностей, запрограммированное автором в произведение. УЛИПО определяет два основных направления своей деятельности: аналитическое (изучение литературного наследия для нахождения возможностей, неиспользованных и/или недооцененных самими авторами) и синтетическое (выработка новых литературных приемов). Другими словами, анализУЛИПизм призван открывать, а синтезУЛИПизм — изобретать, причем оба -улипизма тесно взаимосвязаны. Главной задачей определяется создание целого арсенала как старых, уже существующих, так и новых литературных приемов и структур, которыми «поэт сможет пользоваться по своему усмотрению, каждый раз, когда ему захочется обойти то, что принято называть вдохновением»[92]. Этот арсенал, или Институт Протезирования Литературы, должен постоянно обогащаться и модернизироваться, следуя изменениям самого языка. Приемы и структуры предполагают определенные правила пользования. Улиписты — «крысы, задавшиеся целью построить лабиринт и из него выбраться» — работают исходя из правил, которые сами же себе и навязывают: акростихи, липограммы, панграммы, палиндромы, количественная трансформация текста, использование определенных размеров в определенном порядке и т. д. Ограничение является не средством, а основополагающим принципом, при реализации которого неоценимую помощь оказывает инъекция математических законов в литературное творчество, идет ли речь об ограничениях в рамках той или иной игры (шахматы, го, таро...) или о пределах действия той или иной формулы. Эти эксперименты могут находить свое приложение во всех областях языка: так сочиняются поэмы по Булю, поэмы метаморфоз для ленты Мебиуса и т. д. По аналогии с Таблицей химических элементов Менделеева УЛИПО классифицирует ограничения и составляет таблицу «Кеноеева». Научный подход к этим исследованиям нисколько не противоречит их игровому характеру. Согласно определению Ж. Лесюора, УЛИПО — это «организм, целью которого является попытка рассмотреть, как и какими средствами можно ввести в язык, учитывая предположительно опекающую его научную теорию (т. е. антропологию), эстетическое удовольствие (эффективность и фантазию)»[93]. Кено отмечает, что топология, или теория чисел родились отчасти из того, что некогда именовалось «увлекательной математикой», а высчитывание вероятностей было всего лишь «сборником забав». Слияние математики и литературы в деятельности УЛИПО неудивительно, если учесть, что Кено всегда интересовался «Королевой наук». Но этот интерес не является исключительно потребительским: в результате своих исследований Кено предлагает такие новые понятия, как «S-аддитивная последовательность» и «гиперпростые числа», он пишет целый ряд математических работ, часть которых публикуется в виде статей или отдельных брошюр: «О кинематике игр» (1935), «Место математики в классификации наук» (1948), «Бурбаки и математика завтрашнего дня» (1962), «Меккано, или матричный анализ языка» (1966).

К середине 60-х годов интерес Кено к формальным структурам ослабевает; параллельно его участие в деятельности УЛИПО утрачивает былую восторженность и продуктивность. Кено сожалеет о «недостаточности» коллективных экспериментов и несколько отстраняется от руководства цехом. В 1970 году, отвечая на вопрос анкеты «Думаете ли вы по-прежнему о собственной работе в рамках УЛИПО?», Кено категорично отвечает: «Откровенно говоря, нет». В очередной раз Кено осознает, что «движется по кругу», и стремится это движение прекратить. Рациональные игры с цифрами и буквами отходят на второй план, начинается последний период, отмеченный исключительно метафизическими поисками. Может показаться парадоксальным, что отречение Кено от католицизма в 1918 году открывает ему путь к восточной метафизике, путь, которым он с большей или меньшей уверенностью следует всю жизнь. Влияние обратившегося в ислам Рене Генона было поистине ключевым и определяющим для творчества Кено: он перечитывает все работы этого автора, а к некоторым (например, «Множественное состояние Бытия» и «Символизм Креста») обращается неоднократно. Кено продолжает испытывать это влияние и в период сюрреализма, и в разные периоды «ангажированности». В «Мертвом эссе», тексте 1926 года, отмеченном индуистской метафизикой и чтением «Веданты», Кено пишет о трех периодах жизни для использования «всех возможностей индивидуального характера» и главном, четвертом, где должны свершиться «возможности универсального порядка». Путешествие в Грецию оказалось для Кено знаком и предвестием вселенской гармонии, другой, более высокой реальности: «Я ничего не ждал [от Греции]; я вернулся оттуда другим»[94]. Другим вернулся из Греции и персонаж «Одилии» Ролан Трави, открывший для себя под «ничем не омрачаемым небом» неведомое ранее состояние возвышенности.

Многое в романах Кено объясняется поисками «Центра мира» (название еще одной книги Генона), света, гармонии, единства противоположностей, разрешения противоречий. Восточная метафизика является писателю «Альфой и Омегой», совокупностью воззрений, увековечивающих («отменяющих») время и раскрывающих «символ Слова». Кено пишет в «Дневнике», что «вступил на духовный путь летом 1935», и добавляет: «я пустился в путь с правильными принципами, думаю, благодаря Генону: ни визионерского экзотизма, ни стремления к фантастике и прочим тщеславностям». Многие персонажи Кено, подобно автору, «ищут мудрости», многие ее находят, что еще не гарантирует избавления от плотского «плоского существования»: обретает «индивидуальность» и «знание» Этьен Марсель в «Репейнике», приближаются к мудрости Ролан Трави из «Одилии» и Венсан Тюкден из «Последних дней», избавляется от «мрака ненависти» Леамо в «Лютой зиме». Знание, мудрость и терпимость — первая стадия восхождения к гармонии и универсальному; Кено вступает на этот путь, обобщая разнообразный духовный опыт: индуизм, конфуцианство, суфизм... В «Дневнике» он признается: «Все же моя религиозная восприимчивость (хотя плевать все хотели на мою религиозную восприимчивость) совершенно не христианская. Я — мусульманин»[95]. К этому духовному синкретизму, вероятно, следует отнести ветхозаветный «стиль» и «тематику» отдельных глав «Каменной глотки». В конце 30-х Кено открывает для себя еще несколько «главных книг»: «Тайная Индия» Брунтона, «Греческие скептики» Брошара и «Даосские анекдоты о Пирроне». Вместе с автором на путь «философского озарения» встают персонажи; некоторые, как, например, Пьеро («Мой друг Пьеро»), Валантен Брю («Воскресенье жизни») или Жак Л’Омон («Вдали от Рюэля»), сами того не ведая, выбирают принципы дао. В начале 40-х годов Кено возвращается к католицизму, молится и ходит в церковь. В 1950-м публикует «Маленькую портативную космогонию», которая дает своеобразное научно-философское толкование Бытия и пытается определить место и предназначение человека. Кено читает греческих мыслителей, Генона, Лао-цзы и продолжает искать: «Где Дао? Здесь. Здесь. И еще тут. А в этом мусоре? И тут тоже. / Искать божественное даже здесь. / Принятие реальности»[96]. В 1956 году он совершает поездку в СССР и доезжает до Ташкента и Самарканда. Запад все больше разочаровывает, Восток продолжает притягивать. Отказываясь от всей «светской» оболочки, Кено все больше погружается в духовные поиски. «Я ищу свой путь, Учителя, Правду»[97], — пишет он в 1962 году. Это — путь восхождения от знания к мудрости, от прозрения к трансцендентности: «Подниматься. Подниматься постоянно. И еще: то, что наверху, подобно тому, что внизу. В центре трансцендентальное. Так что не надо хитрить»[98]. Кено продолжает перечитывать Генона, китайских мыслителей, внедряет математику в сферу метафизики и по-прежнему страдает от астмы. В 1972-м умирает его жена. В 1975-м, за год до смерти самого Кено, выходит его последнее произведение — «Элементарная мораль», построенное по принципу китайской «Книги перемен».