Время потрясений. 1900-1950 гг. - Дмитрий Львович Быков

Во-вторых, дети, жизнь, спасение, службы, деньги – всё это тот фон, который существует помимо. Основная жизнь Цветаевой в то время – безумная, вдохновенная, последняя романтика советской революции. Сколько бы мы ни говорили о том, что всех этих детей, последышей Серебряного века, русская революция убила, давайте не забывать о том, что перед этим она их всё-таки создала. Она в огромной степени создала всё это поколение. Это то, что в Петербурге – Петрограде – Ленинграде было последним поколением гумилёвской «Звучащей раковины», такие люди, скажем, как сын Корнея Николай Чуковский, или Нина Берберова, или замечательно глупый и бесконечно трогательный Нельдихен. А в Москве это Павлик Антокольский, молодой поэт, который стал учеником Цветаевой и её любимым собеседником, это Володя Алексеев, в котором нет никакого творческого начала, а есть бесконечная чуткость, внимание и любовь к чужому дару.

И есть Сонечка Голлидэй. Наверно, это самый пленительный женский образ у Цветаевой. Что такое Сонечка? Нам остались от неё три-четыре фотографии, одна крупная. Мы знаем, что это очень милая – назвать её красивой как-то трудно – маленькая, очень инфантильная девочка с неправильным нервным лицом, героиня, похожая на любимых нервных подростков из типа Неточки Незвановой. Она и занималась в основном тем, что читала на концертах «Белые ночи». Вообще ранний Достоевский и его цитаты пронизывают «Повесть о Сонечке».

Она не бог весть какая актриса, она хороша как чтица, она и была чтицей всю жизнь, потому что играть она не умеет, не умеет быть другой, перевоплощаться. Она такая, какая она есть. Удивительная штука: в этой повести видны не только прелестные и притягательные черты Сонечки, но и её некоторая моветонность, актёрское дурновкусие, актёрская фальшь, постоянная игра, а без этой игры никак не выжить, потому что это её вечная самозащита. Видна не только её отвага и любовь к Марине, но и кокетство, и трусость, и совершенное неумение жить – не только в бытовом смысле. Она не умеет ладить с людьми, она эгоцентрична. Инфантилизм приятен в ребёнке, а в человеке взрослом (Сонечке в этот момент всё-таки уже 24 года) он зачастую раздражает. Цветаева, изображая всё это, абсолютно честна. Мы понимаем, что эта девочка не самого хорошего вкуса. Да, девочка-циркачка из французского циркового балагана, которая, может быть, чересчур легко относится к увлечениям и связям, которая ничего не умеет, кроме своего ремесла, которая не удостаивается думать о людях, потому что ей всегда не до них. Да, она безумно эгоцентрична, конечно. И эта дикая любовь к пирожным, которых нет, к украшениям, бусам – это всё тоже детское. Надо заметить, что из двух крайностей – чрезмерная укоренённость в быте и несколько инфантильный полёт над ним, – конечно, полёт гораздо симпатичнее. В этом смысле Цветаева такой же неисправимый инфантил.

Вечный вопрос о том, как относилась Цветаева к советской власти, не такой бессмысленный, как кажется, потому что всё-таки это отношение многое определяет в облике российских литераторов. Отношение Цветаевой к этой власти было смешанным, прямо скажем. Уже в «Повести о Сонечке», двадцать лет спустя после описываемых событий, она говорит: «У нас не могло быть контактов с пролетарской молодёжью и красноармейцами, может быть, и прекрасными людьми, но не бывает контактов у победителя с побеждёнными». Это верно, они себя чувствовали побеждёнными.

У Цветаевой никогда не было ненависти к народу и даже к той части этого народа, которую вполне легально можно назвать быдлом, то есть к тем, кто злорадствовал над побеждёнными. Она многое понимает. Вот удивительная штука – Цветаева всегда много ностальгировала по советской Москве, в которую она потом вернулась и которая её убила. Такой счастливой, как в 1919–1920 годах, когда муж пропал без вести (она только потом узнала о его эмиграции), когда друзья отрезаны, когда детей нечем кормить, она не была никогда в жизни.

Поэтому отношение к революции очень простое – она с омерзением относится к советской идеологии, не принимает никакого марксизма, вся теоретическая часть революции ей глубоко отвратительна, но буря, которую подняла эта революция, но состояние, которое вызвала революция, для неё прекрасны. Она любит революцию не за то, что это расправа с угнетёнными, а за то, что это великолепный вызов для молодых, это их шанс ощутить себя небожителями. Как говорит Павлик Антокольский, «то, что мы делаем, – это сидеть в облаках и править миром, вот как это называется». Они действительно сидят в облаках и правят миром. Без революции этого не было, революция уничтожила очень многое наносное, она выявила людей.

Удивительно, что стихи Цветаевой нравятся красноармейцам. Почему-то считается, что стихи эти о красном офицере:

И так моё сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром

Скрежещет – корми не корми! —

Как будто сама я была офицером

В Октябрьские смертные дни.

Имеется в виду, конечно, белый офицер, но красные курсанты воспринимают это как стихи о красном офицере. «Каждый полуграмотный курсант, – пишет Цветаева, – обмирал от поэмы “Переулочки”». Я бы не сказал, что «Переулочки» – лучшая поэма Цветаевой. Мне кажется, в ней действительно слишком много междометий, фабула темна и при всей замечательной энергетике этой вещи она всё-таки, пожалуй, темновата. Но она не была тёмной в авторском чтении для жителей Москвы 1919 года.

С революцией в речь Цветаевой вторгается стихия народного языка, стихия фольклора, то, чего раньше не было. И в «Лебедином стане», книге стихов о Белой армии, и в «Перекопе», поэме, написанной о Белой армии, и вообще в романтических стихах 1919–1920-х годов удивительна эта стихия уличной речи. Это позволило Цветаевой как поэту вырасти на голову. Поэтому в «Повести о Сонечке» нет ненависти к этому времени, есть восхищение величием момента и понимание его, потому что при всех мерзостях этой эпохи великое в ней тоже было, то великое, чего не увидели ни Гиппиус, ни Бунин, но то, что увидели Цветаева и Блок.

«Повесть о Сонечке» плюс ко всему ещё и великолепно написана. Я, грешным делом, считаю Цветаеву как поэта хотя и выдающимся явлением, но всё-таки мне кажется, что она уступает себе же как прозаику, её проза выше, чем её стихи. Мне приятно, что в этом у меня есть такой союзник, как Новелла Матвеева. Мне очень важно, что «Повесть о Сонечке» – действительно самая масштабная, точная и заразительная проза Цветаевой. Её хорошо перечитывать в депрессии, потому что в совершенной беспросветности та жизнь вдруг тебя как-то