Охота на сурков - Ульрих Бехер

Я помедлил. Паретта не должен был заметить то, что заметил я. Движение на шоссе стало более оживленным. Прогулочным шагом я направился в Сувреттский лес, держась левой обочины. (На шоссе всегда надо идти по левой стороне, чтобы встречные машины были у тебя перед глазами и чтобы в крайнем случае можно было, подобно тореро, отскочить в сторону; для людей левых взглядов это не лишняя предосторожность.) Потом я поверпул и быстро пошел обратно к шале, встречные машины были у меня за спиной. ПАНСИОН «ТУСНЕЛЬДА». СДАЮТСЯ КРАСИВО ОБСТАВЛ. КОМНАТЫ. (Вывеска написана только по-немецки. С умыслом.) ЗАВТРАКИ И ДВУХРАЗОВОЕ ПИТАНИЕ. НЕМЕЦКАЯ И ВЕНСКАЯ КУХНЯ. ТУСНЕЛЬДА ХУППЕНКОТЕН. ШВЕЙЦ. ГРАЖ. СПЕЦ. ПО МАССАЖУ И ЛЕЧЕБНОЙ ГИМНАСТИКЕ (быв. немецкий военный санаторий в Давосе).

Будь я детективом из дешевого детективного романа, я бы тихонько присвистнул, кстати, после возвращения из Домлешга мне все время казалось, что я персонаж детективного романа. Согласно сведениям деда, именно санатории в Давосе был нацистским центром, ставящим себе целью ввести «гау[245] Швейцарию» в Великогерманский рейх.

Дело принимало серьезный оборот. Я позвонил.

Прислуга с швабским акцентом провела меня в библиотеку. Гёте, Шиллер, Клопшток, Мёрике. Хороший немецкий тон соблюден. Генрих Гейне отсутствовал, Густав Фрейтаг, Феликс Дан[246]. Тепло! Еще теплей! Книга по расовому вопросу для дураков и негодяев Хьюстона Стюарта Чемберлена[247] «Основы XIX столетия». Горячо! На полке сбоку, не очень на виду, мой земляк Кольбенхайер[248], Ганс Гримм[249] «Народ без пространства». Совсем горячо! Мёлер ван ден Брук[250] «Третий рейх», Альфред Розенберг «Миф XX столетия». (Книги «Майн кампф» нигде не было видно, наверно, она в ночном столике массажистки.) На подставке для нот бехштейновского рояля — пухлый клавираусцуг из партитуры «Кольца»[251], раскрытый на «Полете валькирий». На стенах, обшитых деревянными панелями, портрета фюрера не было (как-никак специалистка по массажу — швейцарская гражданка), зато там висели «Немцы в немецком лесу» (мазня Цепера), несколько отпечатанных Ханфштенглем[252] гравюр Шпицвега[253] (любимый художник фюрера), гипсовые маски, снятые с мертвых Вагнера и Ницше, которые уставились друг на друга незрячими глазами (как известно, при жизни они были сперва друзья, а потом заклятые враги). Весь антураж казался столь красноречивым, что мне просто не верилось!

А вот и главное действующее лицо: Туснельда. Ниспадающее до щиколоток одеяние из белой дерюги, по которой зелеными и коричневыми нитками вышиты древнегерманские (?) руны, на шее — цепь с бронзовой тисненой блямбой величиной с тарелку наподобие нагрудного щита амазонки, на ногах — сандалии. Лицо как на рекламе крема для загара — дочерна загорелая, блестящая, словно покрытая лаком кожа, куда темнее, чем соломенно-желтые волосы, заплетенные в косы и уложенные на ушах кренделями; идеально ровный пробор посередине. Ей лет тридцать пять, тип чадолюбивой невесты эсэсовца марки «Источник всего живого».

Она:

— Тусси Хуппенкотен.

Я:

— Очень приятно. Адельхарт фон Штепаншиц.

— Очень приятно. Чем могу служить?

Впечатление такое, что Туснельда ждет вопроса: делает ли она массаж и мужчинам тоже? Изучает меня; кажется, оценила положительно мой монокль с темной насадкой от солнца (покинув виллу «Муонджа», я его опять вставил) и вообще весь мой вид.

— Извините. — Секунду я думал, не назвать ли мне ее «соотечественница», как водится у нацистов, но потом сказал: — Милостивая сударыня, я бы хотел поговорить с господином Мостни или с господином Крайнером…

А вдруг она скажет: сейчас, минутку… Как мне тогда поступить? В этом случае придется поскорее ретироваться; пансион Туснельды — неподходящее поле сражения.

— Они ушли гулять.

— Ах так. Жаль. — Вот, стало быть, где они поселились. Наконец-то оказалось, что казус с тутанхамонами — это повод к объявлению войны. — Не знаете ли вы случайно куда?

— Это ваши друзья, господин фон Штепан?..

— …шиц. Нет, но меня направили к ним общие знакомые.

— Вот оно что. Господа Мостни и Крайнер с-совершили вчера восхождение к глетчеру. И потому избегают с-сегодня перегрузок.

Она говорила с ганноверским акцентом.

— Может быть, я застану их в кафе Ханзельмана?

— Наверняка нет. Они хотели погулять. Да, вс-спом-нила… — «Тусси, бывш. немецкий военный санаторий» прищелкнула своими мускулистыми пальцами: — Гос-сподин Крайнер с-сказал, что они немножко прогуляются по лес-су на берегу у подножия Розача.

— В окрестностях Мепчаса?

— Да, так называются эти мес-ста. Гос-сподин Мос-стни отправился вперед, гос-сподин Крайнер ждет междугородного разговора, его предварительный вызов…

Пускаю пробный шар.

— Разговор с Веной?

— Правильно. Вы ведь интерес-суетесь ими из-за этого дела? Так и познакомились?

— Шапочное знакомство. — Пускаю второй пробный шар. — Разговор по предварительному вызову с Лаймгрубером?

Тусси пристально смотрит на меня; ее глаза-незабудки поразительно светлы на бронзовом от загара лице. Видимо, мой монокль снова настроил ее «за».

— Нас-столько я не в курсе. Когда гос-сподин Крайнер закончил разговор и я с-сказала ему, что брат пошел вперед, он заволновался.

— Брат?

— Нуда. Разве вы не знаете, что гос-сподин Георг Мостни — с-сводный брат гос-сподина Крайнера?

— Сводный брат, дадада, конечноконечно.

— Ну вот видите. Значит, вы знаете, что гос-сподин Крайнер не очень доволен, когда гос-сподин Мостни выходит из дома один.

Ход моих мыслей примерно таков: воистину эта карательная команда о двух головах должна быть неразлучна, пока не выполнит приказа. Я бормочу опять: конечноконечно.

— С-сами понимаете, гос-сподин Крайнер здорово заторопился, чтобы догнать гос-сподина Мостни.

— Да.

— Что желаете передать?

— Большое спасибо. Ничего не надо. Наверно, я все же встречу их попозже у Ханзельмана. Когда они, собственно, уезжают?

— С-скорей всего, в среду.

— Послезавтра… И опять в Вену?

Вопрос не понравился. Незабудки вновь застыли, покрылись льдом.

— На этот вопрос-с я не могу ответить.

— Прекрасно. Вы делаете массаж и мужчинам тоже…

Я опять направился к курорту. Форсированным маршем. «Вальтер» еле заметно, но ритмично ударялся о мою ягодицу. Фиц, как и прежде, стоял на посту между манежем и роковыми сходнями. У меня уже был готов сорваться с языка вопрос. Но Фиц не дал мне слова вымолвить. Он поносил все на свете. Будто я и не уходил вовсе. Доктор де Колана уж точно был completely stinko[254], то есть вдрызг пьяный, иначе он не полетел бы в Кампферское озеро. Труп де Коланы закопали, но the corpse of this poor chap[255], да, Цуана так и не смогут положить в землю. Цуан уж точно был вдрызг, иначе он не въехал бы на велосипеде в Морицкое озеро. Его, Фица, дедушка умер в двенадцать лет от пьянства — неужели не верите — перепился «Джоном Джемисоном». Именно поэтому он, внук, остерегается алкоголя. В спешке я сказал, что он поступает правильно, и спросил, не видел ли мистер Фицэллан двух белобрысых парней, наверно, в брюках-гольф и в свитерах с египетским узором, так называемым узором «тутанхамон». Фиц вначале тупо повторял — мол, эти двое «вдрызг пьяные». На что я торопливо, но не теряя самообладания, возразил, что парни в гольфах отнюдь не были пьяные, пусть он, Фиц, вспомнит: в предпоследнюю субботу у Пьяцагалли эти самые парни играли на русском бильярде. Тут Фиц начал вспоминать и соображать.

А потом ответил: Белобрысый, схожий с моим описанием, прошел часа полтора назад мимо манежа в сторону Сур-Пунта. Ах так, к Менчасу. Yes, sir[256]. Один? Yes, sir. Минут через двадцать появился второй, тоже один; второй шагал гораздо быстрее первого, почти в темпе бега на дальние дистанции. И тоже к Менчасу? Exactly[257]. Я: до того, как мы с вамп имели chat[258]? Фиц: sure, sure[259], до того. Может, я сомневаюсь, что его дедушка умер в двенадцать лег от пьянства? Я поспешил рассеять его недовольство.

Десять минут спустя, оставив позади себя городок, воинское подразделение, id est, я в единственном числе, развернулось в цепь у Менчаса.

6

(ГИПНОТИЗЕР)

В начале ноября тридцать шестого, когда меня временно, на несколько недель, выпустили из тюрьмы, я поехал на тридцать восьмом с друзьями, супругами Гомза, Карлом и Маари, к Сторожевой башне. Оттуда мы пешком добирались до конца Пробусгассе, где находился винный погребок Майера в бетховенском домике. Из-за фёна вечер был не по сезону теплый. Мы шли мимо фонарей, поставленных в прошлом столетии, мимо одноэтажных домиков, окрашенных в желтый цвет, как и во времена Габсбургов, шли по улицам, которые были буквально пропитаны винным духом, духом молодого нусбергского. Ксана осталась дома, она почти не пила (тогда) вино, а уж тем более молодое. Придвинувшись друг к другу, мы — Маари (имя это следует произносить не на английский, а на чешский лад), Карл и я — сели на самую заднюю скамью в зале, где музыка ансамбля народных инструментов слышалась глуше, и принялись беседовать о Ксане, о ее «беспредметном искусстве» быть предметом разговора, искусно отсутствуя…