Эта гиблая жизнь - Коллектив Авторов

А когда я вернулся, меня ждал триумф и полный дом гостей. Тут же из Нальчика приехали корреспондент и фотограф. Корреспондент спрашивал меня: «Анзор, как вам удалось стать кавалером ордена Почетного легиона?», «Да, – отвечал я, – удалось».

Потом я угощал их водкой с гедлижбе и коньяком с бараниной, а после этого мои братья уложили их в машину и отвезли домой, а на следующий день вышла большая статья с заголовком – «Сын Кабардино-Балкарии – кавалер ордена Почетного легиона» с фотографией моего двоюродного брата Чарима.

После этого наш президент устроил прием в мою честь и мы с ним выпили на брудершафт по фужеру коньяка, потому что отказать президенту я не мог и потому что маме я обещал не пить водку, но не коньяк, и мне стало очень хорошо, так хорошо, что я едва не забыл сказать президенту, что недоволен его экономической политикой, на что он ответил, что все в руках Всевышнего.

После приема мы с президентом пили кофе и беседовали наедине и он сказал мне: «Анзор, надо браться задело и помогать своему народу. Назначаю тебя министром, а на следующие выборы будем готовить твою кандидатуру в президенты». Теперь в круг наших знакомых входят министры и писатели, бизнесмены и прокуроры, моя бывшая братва, художники и артисты.

Часто ко мне в гости приезжает Артур из параллельного класса, который уже что-то вроде замминистра юстиции. Он часто шутит, говоря, что я все-таки его обошел. Еще я подружился с Хасаном, журналистом и писателем, и мы любим поговорить с ним за бутылочкой коньяка, и, когда он слегка перепьет, он начинает рассказывать мне про свою великую дружбу с парнем по имени Артур, который однажды выбрал смерть, чтобы спасти других... Я никогда не знал этого парня, Артура, но всегда внимательно выслушиваю Хасана.

Иногда приходит выпивший отец. Он гордится мною и плачет, вспоминая, как я писал ему за воротник. Родители жены тоже у нас бывают. Они почему-то очень меня стесняются, наверное, потому что не могут понять, кто я, в конце концов, такой.

Мадина с утра до вечера в хлопотах о детях, о родителях, о доме и о гостях. Она – прекрасная мать и хозяйка и все восхищаются ею и говорят, что я – счастливый человек. Я не против, ведь мне повезло, и у меня есть дети.

Ни министром, ни президентом я, конечно, не стану. Для этого нужно то, чего у меня нет. Но у меня есть достаточно оснований быть довольным жизнью. У меня есть знание, что слава и богатство не стоят почитания, но и бедность и страдание «не венчают себя лаврами».

Все также вечерами я поднимаюсь и работаю в мансарде, также отправляю статьи в различные журналы, веду большую переписку и читаю лекции. Все чаще, когда Баксан окутывается ночью, я выхожу в наш сад и просто смотрю на звезды.

И так было долго, пока мое второе «я» не заговорило со мной в таком духе: «Ты кончился, – сказало оно мне. – Ты увидел все, что отпущено увидеть человеку. Ты видел детство, прекраснее которого не было ни у кого, потому что оно было твое, ты соперничал в учебе и превосходил, ты глядел в глаза смерти, когда вместе с ребятами огнем останавливал караваны из Пешавара, ты решал мужские вопросы, хотя каждую секунду рисковал остаться неправым и опозоренным, ты влюбился и сражался за честь любимой, ты стал большим человеком, хорошим сыном и прекрасным отцом. Тебе посчастливилось остаться безупречным, и ты увидел свет звезд и мира, и ты не возомнил себя пророком. Ты сделал все. И больше у тебя ничего не осталось». И тогда я решил пойти на кладбище и посмотреть там на землю, потому что скоро я должен буду здесь лечь, и я потрогал эту землю и подумал, что меня положат лицом вверх, и я буду видеть звезды, но теперь мне будет дано просто глядеть на них, и теперь я увидел пустоту между планетами и звездами и пустоту между мной и смертью, и когда я это увидел, я хотел заплакать, потому что только влага способна заполнить всякую пустоту, но я знал, что этого делать нельзя...

И потом я пошел домой, и по пути домой я думал о том, что скоро вырастут мои дети, и я женю сына и вьщам замуж дочь, потом буду лелеять и баловать внуков, а потом состарюсь и буду целыми днями сидеть в одиночестве у своих ворот, и когда молодые, проходя мимо, будут спрашивать меня о здоровье, я буду отвечать им, что честно заработал свое место на пне.

Игорь Блудилин

Блудилин Игорь Михайлович (литературный псевдоним: Игорь Блудилин-Аверьян) родился в 1946 году в г. Керчь. Окончил Московский Горный институт. Работал на горнодобывающих предприятиях Донбасса, Мосбасса, в Германии. Член Союза журналистов. В 1972–1980 гг. сотрудничал в газетах «Московская правда», «Сельская жизнь», журналах «Сельская молодежь», «Сельская новь» и др.

Прозаик, критик, публицист. Сотрудничает с «Парламентской газетой», газетой «Время», журналом «Российская Федерация сегодня» и др.

Художественные произведения опубликованы в журнале «Москва», газете «Российский писатель» и других периодических изданиях.

Член союза писателей России.

Человек Парамона (повесть)

1. Философ Имельпомена

Машина не завелась: из-за оттепели то ли разладилось зажигание, то ли ещё что. Возиться было некогда, и поэтому в театр поехали на троллейбусе и метро.

Выходя из троллейбуса, Софья Николаевна оступилась и макнула ногою в лужу; её старенькие зимние сапоги не любили дождей и луж, и она промочила ногу... Это омрачило настроение: Софья Николаевна легко простужалась. Появилось напряжение.

В театре Ильину пришлось сунуть гардеробщице, сухонькой старушке с хищным взором, двадцать рублей зато, чтобы она пристроила сонечкины сапоги на батарею... Места были в партере – в пятом ряду, в самой середине. Пока ждали начала, Софья Николаевна несколько раз тревожно покашляла и придвинулась ближе к мужу. Грей меня, приказала она. И он повернулся в кресле боком так, чтобы жене было удобнее греться об его плечо.

Началось действо. Ильин по улыбающемуся профилю Софьи Николаевны угадал, что она моментально и с наслаждением погрузилась в пьесу и пребывает уже не здесь, а там; в придуманном мире, среди придуманных людей, ведущих свою придуманную жизнь. Ильин снисходительно умилился на жену... и постепенно задумался о своих делах, не обращая внимания на то, что делалось на сцене.

Ильин зарабатывал на жизнь снабжением аптек лекарствами. Сегодня к нему на фирму пришел факс с заказанным им прогнозом о конъюнктуре на рынке лекарств. Пророчился предвесенний скачок сердечных приступов; это была хорошая информация; плохая же заключалась в том, что оптовые цены на лекарства вот-вот должны подняться на больший против ожидания процент. Для закупок лекарств по старым ценам срочно требовались оборотные деньги, а с деньгами в эту зиму стало туговато.

Вот об этом он и думал.

Торговлей лекарствами Ильин занялся случайно – благодаря обстоятельствам и наперекор своим жизненным устремлениям. Он давно, ещё на институтской скамье (много лет назад он окончил фармацевтический факультет мединститута) мечтал о перемене жизни: о карьере философа, об историософских изысканиях, о раскрытии смысла Абсолюта истории и бытия нации, человека, личности, о назначении человека в мире метаистории, полном непонятых пока символов, и т. п. Но такая перемена жизни требовала средств. Поэтому, когда ему предложили открыть фармацевтическую фирму, он, почти не раздумывая, принял предложение, имея в виду на торговле фармацией «настукать тугриков» столько, чтобы хватило и на занятие философией, и на неторопливое писание книг, и на издание этих книг в собственном издательстве. Он искренне считал торговлю занятием низменным, но пока денег на занятие философией не доставало, он терпеливо занимался бизнесом.

К Мельпомене он ездил только ради Сонечки, страстной театралки; усевшись в кресло и дождавшись начала, он закрывал глаза и думал о своём: никто и ничто не отвлекает, тепло, кресла удобные... Иногда он даже умудрялся соснуть – и сон в чертоге Мельпомены был сладок до крайней степени вероятия... Вот и сейчас, подумав насчёт оборотных средств и ничего не придумав, Ильин стал задрёмывать. От Сонечкиной головы, припавшей к его плечу, пахло духами и исходило родное тепло. Он очень любил Соню. И он прислонился щекою к её макушке, пригрелся и – отдался накатившему сну. Сквозь вату сна он слышал голоса актёров – они доносились словно из-под одеяла... Будто птички вдалеке чирикают.

Ах, как хорошо, Господи, благодарю Тебя...

Ему снился его родной Треславль, камыши в затоне речки Вумли, Леший камень в немиловском бору... Солнечный день, высокое солнце... Ильин лежит навзничь в траве, головой в просторной тени Лешего камня, а Шурочка Манилова стоит над ним, улыбается и говорит весело: «Ну, сейчас будем чай пить, и ты расскажешь про свои путешествия!»

– Здравствуйте, тётенька! – услышал Ильин уже не во сне, а сквозь сон живой, громкий и весёлый голос Шурочки Маниловой и мгновенно очнулся, словно его толкнули.