Прекрасные создания - Кэми Гарсия

— Посмотри на картину, — она ровно положила ее на книгах, лежащих на полу.

На картине был нарисован я.

Я, но только в форме солдата Конфедерации в 1865 году. Но это был я, вне всякого сомнения.

Никому из нас не нужно было даже читать карандашную надпись на задней стороне полотна, чтобы разобраться, кто это был. У него были даже такие же длинные каштановые волосы, падающие на лицо.

— Вот мы и встретились с вами, Итан Картер Уэйт, — как только я это произнес, то сразу же услышал, как отец спускается по лестнице.

— Итан Уэйт!

Лена с тревогой посмотрела на дверь.

— Дверь!

Дверь захлопнулась, и замок повернулся, закрывая ее. Моя бровь взметнулась вверх. Не думаю, что я вообще когда-либо к этому привыкну.

В дверь кто-то заколотил

— Итан, с тобой все в порядке? Что там происходит?

Я ему не ответил. Я никак не мог определиться с тем, что же делать дальше, но я точно не хотел видеть его прямо сейчас. А потом я заметил книги.

— Смотри, — я опустился на колени на пол перед рядом лежащей книгой. Она была открыта на третьей странице. Я перелистнул ее на четвертую страницу, но страница вновь перелестнулась обратно. В точности как замок в двери кабинета.

— Это ты сделала?

— Ты о чем? Мы не можем оставаться тут всю ночь.

— Мы с Мэриан провели весь день в библиотеке. Как бы глупо это ни звучало, но она думает, что книги дают нам подсказки.

— Какие подсказки?

— Не знаю. О судьбе, о миссис Линкольн и о тебе.

— Обо мне?

— Итан! Открой дверь! — отец колотил в дверь, но он так долго держал ее закрытой передо мной, что теперь наступила моя очередь.

— В архиве я нашел фото моей мамы в этом кабинете, а затем — поваренную книгу, в которой лежала закладка в виде веточки розмарина на странице с ее любимым рецептом. Веточка розмарина была свежей. Понимаешь? Это как-то связано с тобой и моей мамой. А теперь мы здесь, словно что-то хотело, чтобы мы сюда пришли. Или кто-то — ну, я не знаю.

— Или может быть, тебе пришло это в голову только потому, что ты увидел ее фотографию.

— Может быть, но посмотри сюда, — я перевернул страницу «Истории Конституции» с третьей на четвертую. И снова, как только я перевернул страницу, она тут же сама перевернулась обратно.

— Странно, — она повернулась к следующей книге «Южная Каролина: от колыбели до могилы». Книга была открыта на двенадцатой странице. Лена перевернула на одиннадцатую. Книга перелистнулась обратно.

Я убрал челку с глаз.

— Но эта страница ни о чем не говорит, это просто карта. Книги Мэриан были открыты именно на конкретных страницах, потому что они пытались что-то сказать нам, это были своеобразные послания. Не похоже, чтобы книги моей мамы пытались нам что-то сказать.

— Может, это какой-то код?

— Моя мама ничего не понимала в математике. Она была писателем, — я произнес это так, словно этого объяснения было достаточно. Но я-то в математике соображал, и мама знала об этом лучше всех.

Лена разглядывала следующую книгу:

— Страница 1. Это титульный лист. Это не может быть содержанием.

— С чего бы ей оставлять мне код? — вслух размышлял я, но у Лены уже был ответ.

— Потому, что ты всегда знаешь, что будет в конце фильма. Потому что ты вырос с Аммой, мистическими романами и кроссвордами. Может быть, твоя мама хотела, чтобы ты разгадал то, что не будет ни под силу никому другому.

Отец без особого энтузиазма все еще где-то там стучал в дверь. Я заглянул в следующую книгу. Страница 9, а затем 13. Число страниц нигде не превышало 26. И это притом, что большая часть книг имела гораздо больше страниц….

— В алфавите 26 букв, верно?

— Да…

— Ага, вот оно. Когда я был маленьким и все не мог усидеть в церкви с Сестрами, мама придумывала для меня игры, в которые можно было играть на обратной стороне церковной брошюры. Мы играли в «виселицу», зашифрованные слова и этот алфавитный код.

— Стой, дай я возьму ручку, — она схватила ручку со стола. — Если А — это 1, а Б — это 2, то дай я сейчас это запишу…

— Внимательнее. Иногда я писал цифры при обратном отсчете букв, когда первой считалась последняя буква.

Мы с Леной сидели в окружении книг, передвигаясь от книги к книге, пока мой отец пытался достучаться до нас через дверь. Я не обращал на него внимания точно так же, как и он все эти годы не обращал внимания на меня. Я не собирался ни отвечать ему, ни объяснять что-либо. Пусть почувствует себя на моем месте для разнообразия.

— 3, 12, 1, 9, 13…

— Итан, что ты там делаешь? Что значит этот грохот?

— 25, 15, 21, 18, 19, 5, 12, 6…

Я посмотрел на Лену и отложил бумагу в сторону. Я уже был на шаг впереди:

— Это, кажется, для тебя.

Ответ был таким очевидным, как будто моя мама стояла у меня за спиной и диктовала мне его.

CLAIMYOURSELF — ВЫБЕРИ ПРИЗВАНИЕ САМА

Это было послание для Лены.

Моя мама была здесь, в какой-то форме, в каком-то смысле и в какой-то вселенной. И моя мама все равно была моей мамой, даже если она и жила в книгах, дверных замках, в запахе жареных помидоров и старых книгах.

Она жила.

Когда я, наконец, открыл дверь, передо мной стоял отец в купальном халате. Его взгляд устремился мне за спину, внутрь кабинета, где листы его воображаемого романа были разбросаны как попало, а картина с изображением Итана Картера Уэйта неприкрытая лежала на софе.

— Итан, я…

— Что? Ты хочешь сказать, что месяцами сидел взаперти в кабинете, занимаясь вот этим? — я показал ему измятую страницу в руке.

Он опустил взгляд. Может быть, мой отец и был сумасшедшим, но ему еще хватало рассудка, чтобы понять, что я узнал правду. Лена села на софу, чувствуя себя неловко.

— Почему? Это все, что я хотел бы узнать. Существовала ли книга вообще, или ты просто не хотел видеть меня?

Мой папа медленно поднял голову, его глаза были уставшими и покрасневшими. Он выглядел старым, словно одно разочарование в жизни состарило его вмиг.

— Я просто хотел быть ближе к ней. Когда я здесь, с ее книгами, с ее вещами, то мне кажется, что она на самом деле не ушла. Здесь до сих пор ее запах. Жареные помидоры… — протянул он, словно редкий момент просветления прошел, и он снова лишился рассудка.

Он прошел мимо меня в кабинет, и наклонился, чтобы поднять один из листочков, исписанных кружками. Его рука дрожала.

— Я пытался писать, — он оглянулся на мамино кресло. — Просто я больше не знаю, о чем писать…

Дело было не во мне. Все дело было в моей маме. Несколькими часами ранее я чувствовал то же самое в библиотеке, сидя окруженный ее вещами, пытаясь ощутить ее рядом со мной. Теперь я знал, что она не ушла, и все для меня стало по-другому. А мой отец этого не знал. Она не открывала ему двери и не оставляла сообщений. У него даже этого не было.