Воевода - Дмитрий Евдокимов

Тем временем в Калугу пришла новая тревожная весть: пограбив вволю многострадальные северские земли, Ян Сапега со своим буйным воинством неожиданно направился в сторону Калуги. Тут же смертельно перетрусивший «царик», потерявший, после убийства им знатного ногайца, надежду обосноваться в Астрахани, немедленно отрядил обоз с людьми и провиантом в Воронеж, куда надумал бежать, если Сапега подойдёт к Калуге.

Вспомнил «Димитрий» в минуту опасности и об узнике, отличавшемся отчаянной храбростью. Сделав вид, что он внял настойчивым просьбам царицы, вор освободил Урусова, приказав ему немедленно выступить под Мещовск со своими верными мурзами. Урусов вновь подтвердил свою славу знатного воина, разгромив наголову передовую роту польских драгун Чаплинского и захватив немало пленных.

Радости самозванца не было границ. Он не знал, как и отблагодарить Урусова. После обильного обеда «Димитрий» предложил продолжить веселье. Он велел нагрузить двое саней разными напитками, мёдом и водкой. Сам со своим шутом Петькой Кошелевым сел в царскую карету, следом потянулись десятки колымаг его придворных. Урусов с тремястами воинами сопровождал поезд верхом. В поле часто останавливались, перед каретой «царика» выпускали зайцев, в которых все стреляли наперебой, затем пили за охотничью удачу. Поезд всё дальше и дальше отъезжал от Калуги, участники охоты становились всё пьянее. Оставались трезвыми лишь татарские конники.

Наконец Урусов убедился, что никто не в силах помешать его мести. По его команде всадники оттеснили кареты ехавших за «цариком» бояр. Тем временем Урусов с остальными воинами окружили карету самозванца, кто-то схватил лошадей под уздцы, сбросив возницу, сам Урусов выстрелил в самозванца, а затем саблей отрубил ему голову.

Поздно вечером в Калуге раздались ужасающие вопли и крики. Чудом оставшийся в живых шут Кошелев принёс горестную весть. Буссов выскочил к воротам, увидел толпы калужан с топорами и вилами, казаков с обнажёнными саблями. Они гонялись за татарами, зверски расправляясь с ними на месте. Среди всего этого неистовства, озарённого пламенем подожжённых изб, где жили татары, металась, как безумная, с обнажённой грудью простоволосая Марина, призывавшая к мести за царственного супруга.

Она привезла его обезглавленный труп, найденный в заснеженном поле. Наскоро приставив ему голову, «Димитрия» выставили в храме. Калужане, не оставившие в живых ни одного татарина, будь то мужчина, женщина или ребёнок, безутешно оплакивали государя.

...Марина рожала. Об этом по секрету сообщила патеру его духовная дщерь, одна из фрейлин царицы, которой удалось выскользнуть из замка под предлогом поиска чудодейственного бальзама для облегчения родов.

Прошедшие после убийства «Димитрия» сутки и без того были наполнены событиями, от которых у бедных немцев кружилось в голове.

Ночью у трупа погибшего калужский «мир» присягнул на верность царице. Однако наутро калужане обнаружили, что рядом с троном царицы разместился как хозяин Иван Заруцкий. Он не скрывал, что, опираясь на силу своих полутора тысяч казаков, намеревается править именем царицы.

Такой оборот не устраивал жителей города. Они знали, чем оборачивается бесконтрольное хозяйничанье казаков, людей, никогда не имевших своей собственности, а потому считающих любую чужую собственность как бы ничейной. Об этом красноречиво говорил погром, устроенный накануне в жилищах татар. Поэтому тут же собравшийся «мир» из лучших людей столь же скоропалительно, как до этого присягнул царице, передал власть государевой думе во главе с Григорием Петровичем Шаховским.

Царица и Заруцкий не то чтобы были арестованы, их просто препроводили во внутренние покои замка, а бдительная стража из стрельцов никого к ним не пускала. И тут Марина, столь много пережившая за последние часы, почувствовала родовые схватки.

Доложили Шаховскому, который вместе с Трубецким всё ещё находился на площади, убеждая калужан подчиниться Москве, а значит, присягнуть польскому королевичу Владиславу. Шаховской нехотя разрешил допустить к царице повивальных бабок и принялся вновь уговаривать калужан отпустить его, Шаховского, в столицу, чтобы договориться с московскими боярами и польским наместником Александром Гонсевским.

Однако калужане, заподозрив измену, ни Шаховского, ни Трубецкого не отпустили. В Москву с известием о гибели Тушинского вора отправились стольник Михайло Матвеевич Бутурлин и дьяк Сутулов. Толпа на площади продолжала бушевать в спорах, присягать или не присягать королевичу, когда из дворца пришла весть, что царица родила наследника, которого пожелала наречь в честь деда Иваном.

Настроение калужан вновь изменилось: началось бурное ликование, и «мир» присягнул новорождённому царевичу как будущему Ивану V. Стража была снята, однако Заруцкий, поняв, что первоначальной поспешностью едва не загубил свой честолюбивый замысел, поспешил к казакам и до поры до времени старался держаться в тени.

Царица, ослабленная преждевременными родами, пока оставалась в постели, и дела вершила боярская дума. Неожиданно грянула новая напасть: во второй день рождества к воротам города подошли войска Яна Сапеги, собиравшегося овладеть городом во имя короля. Калужане, тут же «забыв» клятвы верности новорождённому, послали к гетману гонца, который передал следующее: «Кому Москва крест целовала, тому и мы поцелуем, как королевичу». Однако ворота «сапежинцам» не открыли.

Ночью из города тайно проник в польский лагерь какой-то «хлоп» с запиской от Марины. Она писала Яну Сапеге: «Освободите, освободите, ради Бога! Мне осталось жить всего две недели! Вы пользуетесь доброй славой: сделайте и это! Спасите меня, спасите! Бог будет вам вечной наградой!»

Хотя Сапега действительно считал себя истинным рыцарем и искренне любил прекрасную паненку, однако на штурм Калуги не рискнул. Постояв под её стенами ещё два дня, он отошёл к Перемышлю на Оке. Через несколько дней случилось то, чего так боялась Марина и что заставило её написать, что жить ей осталось две недели. По поручению московских бояр из Серпухова с конным отрядом подошёл Юрий Трубецкой, имевший тайное поручение схватить Марину и доставить её в Москву. Злосчастная женщина должна была стать разменной монетой в торге между Москвой и польским королём.

...Но Марины в Калуге не было. На следующий день после ухода Сапеги на сцену вновь вышел Заруцкий. Выстроив своих казаков, он с развёрнутым знаменем подъехал к острогу, вошёл в комнату Марины и приказал ей немедленно собираться. Вскоре она с малюткой-сыном сидела в возке. Казаки, тесно окружив драгоценную добычу, на рысях двинулись к воротам. Ни бояре, ни калужский «мир» противиться не посмели. В поезде саней, сопровождавших царицу, находилась и просторная колымага, где разместилось многочисленное семейство Конрада Буссова. Вскоре, однако, старый ландскнехт попрощался с Заруцким, который с царицей направлялся в Тулу. Возок Буссова повернул к западу, его путь лежал к Смоленску. Некогда азартный игрок, Конрад больше рисковать не хотел.

«Да при том же воре Тушинском, как он стоял в Тушине, отпустил царь и великий князь Василий Иванович в Литву Сердомирсково воеводу Юрья Мнишка и з дочерию панною Мариною, что была за Ростригою, и всех панов, кои взяты на Москве, а отпустил их около Москвы, потому что вор стоял в Тушине. И как послышал вор, что отпущен Юрье Сердомирский и з дочерию, и он послал на табор князя Василья Мосальского со многими людьми и того Сердомирского переняли на Белой да привели к нему в табары, и он его, воеводу Юрья, отпустил в Литву, а дочерь его оставил у себя, а назвал ея женою своею. А она его назвала прямым мужем и жила с ним многое время. И как похотела литва того вора изымати и х королю отвести, и он, сведав то, и утёк на табар в Кол угу. А тое жёнку Марину взял Сопега, и пошёл в Литву, и зашёл в Дмитров, и Дмитров высек и выжег. И та жёнка от него збежала с немногими казаки в Колугу к вору, и вор ея опять взял, и в ту пору у него была в Колуге радость, что-де Бог принёс его царицу, и многих пожаловал и с тюрем выпускал. И жил с нею с некрещёною, и родила малого невесть от кого: что многие с нею воровали. И после того князь Пётр Урусов того вора убил в Колуге. И она с малым пожила немного в Колуге, и перевели ея на Коломну воевода князь Дмитрей Трубецкой, да Иванка Заруцкий, да Прокопей Ляпунов, по казачьему воровскому умышленью. А была за нею Коломна все, а чины у ней были царьския все: бояре и дворяне, и дети боярские, и стольники, чашники и ключники, и всякие дворовые люди. А писалася «царицею» ко всем боярам и воеводам. А боярыни у нея были многия от радныя, и мать Трубецкого князя Дмитрия была же».

Пискарёвский летописец.

Получив известие о гибели самозванца, Сигизмунд был очень обрадован.