Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

Это знакомство было для нас полезным, и я весьма охотно принял его приглашение прийти к нему со всей семьёй на чашку чая.

Приглашённых было немного: хозяин дома Алберст с супругой, моя семья и управляющий делами «Кунста и Алберста» Мари с супругой. Было и несколько офицеров, ему подчинённых, говорящих по-русски.

Угощение не ограничилось чаем, а был подан и ужин с винами и сакэ.

За ужином хозяин, выпив за здоровье гостей, сказал тост и намекнул, что верит в скорое образование белого буферного государства, в которое войдёт всё Забайкалье от Иркутска, и в то, что государство будет населено белыми русскими. Япония развития здесь коммунизма не допустит.

Пришлось ответить таким же приглашением, устроив ужин в конторе и пригласив генерала Болдырева.

Знакомство состоялось.

Генерал, когда политическое положение обострялось, приходил к нам и говорил:

— Сегодня вечером не выходите из конторы. Может быть худо.

Однажды мои служащие, которых жена всегда называла «мальчиками», прибежали в контору и сообщили, что они видели, как в одном ресторане местные коммунисты арестовали двух смельчаков офицеров, пришедших в ресторан в погонах. Ими оказались два отважных каппелевца, приехавших во Владивосток из Пограничной.

— Что делать? — вопрошали наши мальчики. — Как их спасти?

— Бегите наверх к генералу и доложите ему о происшествии.

Генерал принял их и, выслушав рассказ, отослал своего адъютанта, а пришедших усадил за стол и стал угощать чаем.

Молодые люди сидели как на иголках, ибо время шло, а генерал разговоры на эту тему прекратил.

Прошло около часа, когда возвратился адъютант и что-то доложил генералу. Генерал приказал передать моим служащим, что он рад удовлетворить просьбу. Оба арестованных офицера были обнаружены японцами на гауптвахте. Им по приказанию японцев вернули и шашки, и погоны, сказав, что они могут свободно ходить по Владивостоку в форме и никто их больше не тронет.

Такое любезное отношение было нам весьма приятно.

БОЛЕЗНЬ НАТАШИ

Дела нашей конторы шли блестяще. Тревоживший меня более года вопрос о том, чем я прокормлю семью, разрешился самым благоприятным образом. Но подкралась и большая беда — заболела Наташенька какой-то неизвестной докторам болезнью. У неё поднялась температура до тридцати восьми градусов и не спадала, несмотря на все принимаемые докторами меры.

Большинство врачей, смотревших её, — братья Моисеевы, и доктор Панов склонялись к мысли о начале туберкулёза легких.

Это сильно смутило только что установившийся душевный покой. Наташенька теряла в весе, плохо ела, несмотря на отборный и вкусный стол. Наконец доктора посоветовали переменить климат, рекомендуя Циндау. Однако жить ей за границей с мужем было не на что.

Поэтому мы решили устроить дочурку с мужем где-нибудь на даче близ Владивостока и начали подыскивать подходящее помещение. Благо наступало время, когда и нам нужно было покинуть казённую квартиру.

В этом сложном вопросе нам посчастливилось. По рекомендации генерала Антоновича, бывшего нашим соседом по квартире, мы нашли комнату со столом. Взяли не очень дорого — сто пятьдесят иен за двоих, и мы перевезли дочурку на дачу.

Дача была выстроена из превосходного леса, снабжена водопроводом и ванной. Хозяева оказались милыми и кормили прекрасно. Мы с женой приезжали по воскресным дням и насилу упросили брать с нас за стол.

Ввиду создавшегося положения решено было не искать квартиру в городе, а переехать в контору. Правда, это было не приспособленное для жилья помещение. Оно состояло из прихожей, большого зала, одной небольшой светлой комнаты и одной полутёмной, расположенной над воротами. Мы с женой заняли последнюю, в которой находился сейф с деньгами. Это было важно в целях охраны нашей кассы. Здесь спали я, жена и Толюша. Светлую комнату мы перегородили на две части, в первой из них устроили кухню, а во вторую поместили мою мать. Прихожую тоже перегородили и там устроили помещение для наших вещей и имущества «мальчиков», которые вечером переносили походные кровати в зал, где и спали, пользуясь большой кубатурой воздуха.

Зал был настолько велик, что за перегородкой, отгораживающей публику от служащих, образовалась большая комната с массой света, где свободно разместился привезённый нами в теплушке гостиный гарнитур и пианино. Получилось нечто вроде гостиной. Было светло, тепло и уютно, и, если бы не тревога за Наташу, я бы считал себя вполне счастливым человеком.

Единственное, что было отвратительно и портило всем нам жизнь, — это невероятное количество клопов. Их были не тысячи, а миллионы. Они наполняли все щели полов, перегородок и кроватей. Никакие ромашки не помогали. Они кусали нас не только ночью, но и днём ожигали своим ядом. Но и против клопов нашлось хорошее средство: слесарная паяльная лампа. Каждое утро и каждый вечер мы по очереди направляли огонь лампы во все существующие щели и после долгой борьбы значительно понизили их количество. Совсем уничтожить клопов мы не могли: слишком быстро они размножались и приползали из соседних помещений. Клоп — бич Дальнего Востока, так же как в Америке — блоха.

По окончании занятий в 5 часов мы ставили посреди зала стол, за ним обедали и по вечерам пили чай. После обеда молодёжь удирала гулять по Светланке, оставляя одного дежурного. К «мальчикам» присоединился пробравшийся из Совдепии Боря Сопетов, студент Горного института, бывший товарищ Толи и Наташи.

С Наташиной болезнью пришлось Немчинова и Колесникова засадить за конторскую работу с окладом по тридцать пять иен в месяц, чем они были очень довольны. С переездом в контору, имея своего повара, мы приняли их столовниками, удерживая за обед по девять иен. Стол был превосходный.

Пользуясь отсутствием молодых людей, в полной тишине я усаживался за машинку и продолжал писать мемуары, а после вечернего чая появлялись шахматы. Я играл поочередно со всеми молодыми людьми и обычно каждому из них прописывал мат.

БИРИЧ

В начале мая мы перебрались на Седанку, где на даче Бирича заняли комнату, смежную с Николаевскими. Дачка была прелестная. Её строил для себя военный инженер Мак. И планировка комнат, и их отделка превосходны. Дача была выстроена у подножия горы и фасадом выходила на море, отстоящее не более как на треть версты. Все туманы, тянувшиеся по оврагу, обходили дачу. И она стояла среди зелени, всегда освещённая лучами солнца.

Перед самой дачей росла огромная старая липа, под сенью могучих ветвей которой находился почти весь палисадник. Под липой была устроена скамеечка, на которой я любил проводить часы заката.