Огненный скит - Юрий Любопытнов

Антип вытер рукой лицо, будто снимал сон, затаённый вздох вырвался из груди, и он побрёл к дому. Остановился на крылечке, не в силах взяться за ручку приоткрытой двери. Набравшись решимости, потянул дверь на себя. Пройдя через гулкие сени, где каждый шаг отдавался дрожью в груди, вошёл в дом. И тут опять кошмар прошедшей ночи встал перед глазами, и он понял, что прошедшее ему не приснилось.

В передней вещи были разбросаны. На столе кучкой был собран пепел из трубки, которую курил один из ночных пришельцев, пепел покрывал пол возле лавки, на которой сидел человек в треуголке, на сундуке валялась замусоленная треуголка и особенно его поразил тесак, воткнутый в фотокарточку Антипа, которую он сделал не так давно будучи в городе. На подоконнике обнаружил маленькую ладанку, которую Василиса носила на груди. Сомнений быть не могло — это была её ладанка. Как она сюда попала и куда исчезло тело Василисы. Голова разрывалась от прилива крови. Антип чувстовал, как кровь наполняет её жилы, и она вот-вот лопнет от напора. Он стиснул голову руками, сознание готово было покинуть его, дрожали ноги, как у обессиленного человека, но он сдержался и, выйдя в прохладные сени, присел на порог.

Никак не совладав с ознобом, бившем его, и в то же время готовой от наряжения взорваться головой, не в силах больше оставаться в доме, и даже на мельнице, он побрёл куда глаза глядят.

Сутки он провёл в лесу, сидя на берегу Язовки и бессмысленно глядя перед собой. Голод и жажда не мучили его. Он был как бы отстранённым от самого себя. Только утром следующего дня он начал мало-помалу соображать и вернулся на мельницу. На дворе протяжно мычали коровы, кудахтали голодные куры, визжали осатаневшие без еды поросята.

Антип накормил скотину, прибрался в доме, сготовил себе обед, только сейчас осознав, что более суток ничего не ел и не пил. Дня через три он окончательно пришёл в себя, но не мог без дрожи во всём теле вспомнить ужасную ночь и пропажу покойной Василисы.

Выкопав зарытые в лесу скитские сокровища, наняв батрака, чтобы тот приглядел за скотиной в его отсутствие, запряг лошадь и поехал в город продать золотые вещи. На мельнице он не остался бы ни за какие деньги: здесь всё напоминало кошмар той ночи. Он уже решил, что будет делать. На вырученные от продажи вещей деньги, он приобретёт невдалеке отсюда землю, поставит дом и обзавёдётся хозяйством. Будет жить на хуторе, чтобы ничто не напоминало ему о старой нечистой мельнице.

Часть пятая

Неведомой тайгой

Глава первая

Поздний гость

Вечером, когда роса обильно смочила траву, а деревья слились с ночной темнотой, в окно большого дома богатого хуторянина Антипа Маркелыча Загодина постучались условным стуком. Хозяин, приготовившийся спать, отдёрнул занавеску. Через стекло смутно различил знакомое лицо. Махнул рукой, давая знак, что сейчас выйдет. Прошёл в сени, спустился по ступенькам во двор, мощёный осиновым мостовником, откинул широкую дверь на кованых петлях, обильно смазанных дёгтем, чтобы не скрипели, вышел и огляделся.

Из-за угла прируба возникла фигура человека средних лет, коренастого, в сапогах и галифе, в рубашке полувоенного покроя навыпуск, с накладными карманами. На поясе, охватывающем тонкую талию, висела кобура. В руке темнел наган.

Антип Маркелыч ещё раз посмотрел по сторонам, сказал сердитым шёпотом:

— Сказывал я тебе, Бредун, не наведывайся ко мне без надобности великой. Ведь договорились, где встречаться.

— Да я без надобностев и не встречаюсь. Милиционеры хазу обложили. Еле утекли. Какой-то сучонок заложил нас…

— Поэтому надо быть осторожнее.

— Пожрать дашь и я уйду.

— Ты один? — ещё тише спросил хозяин, осторожно шагнув в сторону и заглянув за угол.

— Петька с Тарасом в овине прячутся.

— Нелёгкая вас принесла! Мой дом на примете…

Пришедший криво усмехнулся, хотел вложить наган в кобуру, но раздумал.

— Они верят тебе. А когда ты меня за твоего жеребца костерил везде — приняли за своего. Расписал хуже не бывает…

Антип Маркелыч сплюнул:

— Ты о властях что ли?

— Ну, а про кого же…

— Надолго ли сочтут своим?

— Имущество в колхоз отдал. Это же надо! Кулак решил обществу голоштанному помочь! Теперь ты свой в доску. Так что тебе нет резону пугаться.

— У деревенских столько глаз…

— Вот это верно, — тихо рассмеялся Бредун. — Каждый мнит себя гэпэушником.

— Проходи! — Хозяин пропустил гостя впереди себя. Задвинул засов. — Осторожно, здесь ступеньки.

— Знаю. Не в первый раз.

Антип Маркелыч проводил Бредуна в горницу, служившей и столовой.

— А где Степан? — осведомился Бредун о сыне хозяина, пялясь глазами во все углы, хотя в густом полусумраке ничего не было видно.

— В чулане спит. Там прохладнее.

— Чего не отпустишь его к нам?

— Ещё чего! Хватит того, что помогаю.

— Да я так — к слову. Проку от твоего сына, что от козла молока.

Антип Маркелыч недовольно посмотрел на Бредуна:

— Ты вот что… Ты мне его не осуждай. Молод он…

— Ну не кипятись. Ты знаешь, я всегда правду в глаза говорю.

— Подковырнуть ты любишь, а не правду сказать.

— А пёс твой, Ахметка, — не слушая хозяина, опять спросил Бредун. — Ахметка где?

— Ахметка на сеновале. Всё спросил?

Бредун ничего не ответил. Он без приглашения сел на лавку за стол, имея по правую руку от себя оконце. Хозяин хотел зажечь керосиновую лампу, но гость воспротивился:

— Не надо огня. Ночь на дворе, может, кто не спит. Свет приметен.

— Дело твоё…

— Мимо рта не пронесу твою жратву. Чем угостишь? — Бредун проглотил слюну в предвкушении предстоящей еды и положил наган на столешницу.

— Дам молока, хлеба, солонины.

— Неси всё. Я голодный. Живот к хребту подтянуло. — И тут же спросил: — Выпить есть?

— Брага. Наверно, уже сбродилась.

— Нацеди!

Несмотря на предостережение гостя, Антип Маркелыч зажёг огарок свечи и при нём копошился на кухне. Налил из жестяного бидона в кринку светло-коричневой с сильным дрожжевым запахом браги, поставил на стол. Принёс в чугунке холодной неочищенной картошки, положил на полотенце высокий каравай хлеба, толсто нарезал взятой в сенях густо посыпанной солью свинины, кусок холодной баранины с жёлтым застывшим жиром.

— Не обессудь…

— Ништо. — Бредун налил в глиняную кружку браги, мотнул головой и выпил медленно, словно цедил сквозь зубы. — Не подошла ещё, — сказал он, поставив кружку на стол. — Отрезал толстый ломоть хлеба. — Жалко лука нет.