Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

табака и расплатился мелкой монетой, которую извлек из расшитого индейскими узорами кожаного кошелька. Внутри кошелек был наполовину красным, наполовину зеленым.

Харка держал открытый кошелек так, чтобы продавщице – черноволосой, смуглой девушке-метиске – была видна зеленая половина. Это был безмолвный вопрос, и женщина рассмеялась, сверкнув своими ослепительно-белыми зубами, и сказала на языке дакота:

– Бабушка держит ухо востро. Вечером она с внучкой пойдет за водой.

– Э, да у вас тут свидание? – раздался вдруг за спиной Харри голос, который он сразу узнал: это был Макки.

– А что? Ты сам положил глаз на эту девушку? – откликнулся Харри.

– Нет-нет, метиски меня не интересуют. Просто я рад, что и ты наконец нашел себе бабенку.

Харри незаметно усмехнулся и пошел прочь.

Он отнес табак в вигвам, отдал его на хранение изуродованной индианке, выкурил трубку и снова лег спать. До вечера оставалось еще много времени.

Проснулся он уже в сумерках, отвязал коня, стоявшего перед вигвамом, и поскакал к обмелевшему ручью неподалеку от лагеря. Сюда, на берег ручья, в котором Харри поил коня, и на заливной луг, едва доносились гомон голосов, звяканье посуды из кухни и почти не чувствовался запах грубой пищи, сваренной в больших котлах, пота и грязной одежды. Над землей реял вечерний ветер, на западе, над погружающимися во мрак фиолетовыми горами, еще теплилась полоска света. В осиротевшем, покинутом солнцем небе загорались первые звезды.

Пришла старуха, о которой говорила метиска.

Харри украдкой разглядывал толстую индианку, которая днем работала на кухне, чтобы прокормить себя и четырехлетнюю внучку. Та привела девочку с собой, и, пока ребенок плескался в ручье, она разговаривала с ним, как могло показаться непосвященному, на языке жестов и знаков. На самом же деле старуха обращалась к Харри, которого назвала его индейским именем – Харка. Она сообщила ему, что Шарлемань пригласил на праздник молодую метиску-кухарку и при этом намекнул, что еды и бренди будет больше чем достаточно и вообще ожидается необычное веселье. Из некоторых его слов старуха сделала вывод, что белые мужчины затевают что-то нехорошее. Харка, незаметно осмотревшись и убедившись, что за ними никто не наблюдает, ответил так же жестами и знаками:

– Передай, чтобы Желтая Борода пришел с нашими братьями.

Старуха, позвав девочку и велев ей одеться, ушла с ней в лагерь. Она жила вместе с негритянками в комнате рядом с кухней. Туда она и отвела внучку. Достав из старого ящика, служившего ей сундуком, заштопанную льняную рубаху, она понесла ее в контору, где составлялись и хранились платежные ведомости. Мужчина, казавшийся из-за светлой бороды старше, чем был, подметал в конторе пол. Старуха отняла у него веник, поставила его к стене и, положив рубаху на стол, сказала:

– Приведи на праздник всех друзей. Харри тоже придет.

Бородатый взял рубаху, поблагодарил старуху и вышел из конторы. На улице он надел рубаху и, посмотрев на звезды, установил, что еще рано и у него много времени: особенно прохлаждаться было некогда, но зато можно было действовать спокойно, не торопясь. Прогуливаясь, он побрел в сторону железной дороги, туда, где должен был остановиться ожидаемый поезд и где сейчас прохаживался вдоль рельсов траппер с винтовкой в руках, неся что-то вроде часовой службы.

– Сегодня на празднике сядем рядом с Харри, – небрежно произнес Бородатый и поинтересовался, какой груз должен доставить поезд.

Заметив вдалеке Рыжего Джима, Бородатый поспешил удалиться. Тот его еще пока не узнал, но он не горел желанием предоставить ему возможность внимательнее рассмотреть его внешность. Три года назад, во время забастовки железнодорожников, он, Маклин, чуть не погиб от пули Рыжего Джима. Его тогда уволили, но он снова устроился на работу под чужим именем, изменив внешность. Счетовод в конторе, который рассматривал его как своего слугу и мальчика на побегушках, охотно использовал Маклина в качестве писаря при составлении ведомостей. Поэтому тот хорошо был осведомлен о многих вещах, которые, по мнению лагерного начальства, его совсем не касались. От него Харка узнал, например, сколько денег Рыжий Джим получает на свою группу разведчиков, состоявшую из шести человек, и тому пришлось платить им больше. Размолвка между ними по этому поводу была краткой, но содержательной, и с того дня Джим ненавидел Харри еще сильней.

В то время как Бородатый бродил по лагерю, юный индеец возвратился к своему вигваму и снова привязал коня перед входом. Пегий мустанг отца тоже уже щипал траву перед вигвамом. Значит, Маттотаупа вернулся из дозора. Войдя внутрь, Харка увидел отца спящим. Он не стал его будить. Через три часа Маттотаупа проснулся.

Изуродованная индианка вышла из глубины вигвама, разожгла огонь и принялась готовить для Маттотаупы кусок мяса антилопы. Ветки в огне потрескивали, в вигваме аппетитно запахло жареным мясом.

– Ты что-нибудь обнаружил? – спросил Маттотаупа сына на языке дакота, которого женщина, скорее всего, не понимала, потому что принадлежала к племени семинолов.

– Нет, я ничего не видел, – ответил Харка.

– Я тоже. Похоже, они пока не собираются нападать.

Мясо дожарилось, и Маттотаупа принялся за еду.

– Приходил Генри, – сообщил Харка. – Нас зовут на прощальный праздник. Он начнется, как только прибудет поезд.

– Мы пойдем.

– Я не пью. Они начнут насмехаться надо мной, и дело кончится ссорой. Не лучше ли мне остаться в вигваме?

Маттотаупа продолжал есть, но мясо уже не казалось ему таким вкусным, как минуту назад. Харка произнес слова «я не пью» спокойным тоном, но они все же разозлили Маттотаупу. В них он слышал вопрос: «А ты будешь пить?» И сам не знал, что на это ответить.

– Воину дакота не подобает пренебрегать законами гостеприимства, – произнес он наконец. – Плохо, что ты не захотел поупражняться в этом. Теперь после двух-трех стаканчиков ты свалишься под стол.

Харка молчал.

– Ты знаешь, три дня назад в лагере были торговцы, – сменил Маттотаупа тему. – Я кое-что обменял на деньги и хочу сегодня тоже угостить наших друзей на празднике.

Харка молчал, но его взгляд говорил: «Разве это единственный способ выделиться?»

– Наши отцы были оглала и щедро делились всем, что имели. Я не нищий попрошайка, который только берет и ничего не дает, и хотел бы, чтобы и мой сын научился ценить гостеприимство.

Харка и на это ничего не ответил.

Доев мясо, Маттотаупа снова лег спать. Он должен был заступать в дозор только утром. Харке же с группой разведчиков, которых он возглавлял, пора было отправляться в прерию. К полуночи он намерен был вернуться в лагерь вместе с поездом, а дальше пусть решает Джо. Может быть, к тому времени инженер